Список епископов Украинской православной церкви (Московского патриархата)
Поделись знанием:
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Архиереи размещаются по сану и алфавиту.
Содержание
- 1 Персонально
- 2 По кафедрам
- 2.1 Киевская епархия
- 2.2 Мукачевская епархия
- 2.3 Черниговская епархия
- 2.4 Владимир-Волынская епархия
- 2.5 Белоцерковская епархия
- 2.6 Львовская епархия
- 2.7 Волынская епархия
- 2.8 Черновицкая епархия
- 2.9 Каменец-Подольская епархия
- 2.10 Днепропетровская епархия
- 2.11 Хмельницкая епархия
- 2.12 Житомирская епархия
- 2.13 Харьковская епархия
- 2.14 Полтавская епархия
- 2.15 Херсонская епархия
- 2.16 Симферопольская епархия
- 2.17 Одесская епархия
- 3 См. также
- 4 Ссылки
Персонально
Нынешние архиереи
На 18 октября 2016 года Украинская православная церковь (Московского патриархата) насчитывала 91 архиереев. Это 53 правящих архиерея, 30 викарных архиереев и 8 архиереев на покое.
Предстоятель
Постоянные члены Священного Синода УПЦ
- Агафангел (Саввин), митрополит Одесский и Измаильский
- Антоний (Паканич), митрополит Бориспольский и Броварской, управляющий делами УПЦ
- Иларион (Шукало), митрополит Донецкий и Мариупольский
- Лазарь (Швец), митрополит Симферопольский и Крымский
- Марк (Петровцы), митрополит Хустский и Виноградовский
- Митрофан (Юрчук), митрополит Луганский и Алчевский, председатель Отдела внешних церковных связей УПЦ, председатель Синодальной комиссии УПЦ по диалогу с УАПЦ
- Павел (Лебедь), митрополит Вышгородский и Чернобыльский, викарий Киевской митрополии, наместник Свято-Успенской Киево-Печерской Лавры, председатель Синодальной комиссии УПЦ по делам монастырей
- Феодор (Гаюн), митрополит Каменец-Подольский и Городокский, председатель Церковного Суда УПЦ
Правящие архиереи
Митрополиты
- Августин (Маркевич), митрополит Белоцерковский и Богуславский (Маркевич Адам Иванович)
- Агапит (Бевцик), митрополит Могилёв-Подольский и Шаргородский (Бевцик Иван Васильевич)
- Агафангел (Саввин), митрополит Одесский и Измаильский (Саввин Алексей Михайлович)
- Амвросий (Поликопа), митрополит Черниговский и Новгород-Северский (Поликопа Андрей Яковлевич)
- Анатолий (Гладкий), митрополит Сарненский и Полесский (Гладкий Алексей Алексеевич)
- Антоний (Паканич), митрополит Бориспольский и Броварский (Паканич Иван Иванович)
- Антоний (Фиалко), митрополит Хмельницкий и Староконстантиновский (Фиалко Василий Иванович)
- Варфоломей (Ващук), митрополит Ровенский и Острожский (Ващук Виктор Владимирович)
- Виссарион (Стретович), митрополит Овручский и Коростенский (Стретович Василий Александрович)
- Ефрем (Кицай), митрополит Криворожский и Никопольский (Кицай Иван Степанович)
- Иларион (Шукало), митрополит Донецкий и Мариупольский (Шукало Роман Васильевич)
- Иоанн (Сиопко), митрополит Херсонский и Таврический (Сиопко Игорь Степанович)
- Ионафан (Елецких), митрополит Тульчинский и Брацлавский (Елецких Анатолий Иванович)
- Ириней (Середний), митрополит Днепропетровский и Павлоградский (Середний Иван Петрович)
- Лазарь (Швец), митрополит Симферопольский и Крымский (Швец Ростислав Филиппович)
- Марк (Петровцы), митрополит Хустский и Виноградовский (Петровцы Николай Иванович)
- Митрофан (Никитин), митрополит Горловский и Славянский (Никитин Андрей Викторович)
- Митрофан (Юрчук), митрополит Луганский и Алчевский (Юрчук Михаил Иванович)
- Онуфрий (Березовский), митрополит Киевский и всея Украины (Березовский Орест Владимирович)
- Онуфрий (Лёгкий), митрополит Харьковский и Богодуховский (Легкий Олег Владимирович)
- Питирим (Старинский), митрополит Николаевский и Очаковский (Старинский Николай Петрович)
- Платон (Удовенко), митрополит Феодосийский и Керченский (Удовенко Владимир Петрович)
- Сергий (Генсицкий), митрополит Тернопольский и Кременецкий (Генсицкий Борис Наумович)
- Симеон (Шостацкий), митрополит Винницкий и Барский (Шостацкий Владимир Иванович)
- Софроний (Дмитрук), митрополит Черкасский и Каневский (Дмитрук Дмитрий Саввич)
- Феодор (Гаюн), митрополит Каменец-Подольский и Городокский (Гаюн Алексей Алексеевич)
- Филипп (Осадченко), митрополит Полтавский и Миргородский (Осадченко Роман Альбертович)
Архиепископы
- Алексий (Гроха), архиепископ Балтский и Ананьевский (Гроха Сергей Александрович)
- Владимир (Мельник), архиепископ Владимир-Волынский и Ковельский (Мельник Константин Павлович)
- Владимир (Орачёв), архиепископ Днепродзержинский и Царичанский (Орачёв Станислав Николаевич)
- Евлогий (Гутченко), архиепископ Сумской и Ахтырский (Гутченко Евгений Анатольевич)
- Елисей (Иванов), архиепископ Изюмский и Купянский (Иванов Олег Александрович)
- Иоасаф (Губень), архиепископ Кировоградский и Новомиргородский (Губень Пётр Иванович)
- Иосиф (Масленников), архиепископ Роменский и Бурынский (Масленников Алексей Александрович)
- Ириней (Семко), архиепископ Нежинский и Прилукский (Семко Валентин Анатольевич)
- Лука (Коваленко), архиепископ Запорожский и Мелитопольский (Коваленко Андрей Вячеславович)
- Мелетий (Егоренко), архиепископ Черновицкий и Буковинский (Егоренко Валентин Владимирович)
- Никодим (Горенко), архиепископ Житомирский и Новоград-Волынский (Горенко Виктор Васильевич)
- Никодим (Барановский), архиепископ Северодонецкий и Старобельский (Барановский Николай Николаевич)
- Пантелеимон (Поворознюк), архиепископ Ровеньковский и Свердловский (Поворознюк Василий Дмитриевич)
- Пантелеимон (Луговой), архиепископ Уманский и Звенигородский (Луговой Михаил Васильевич)
- Феодор (Мамасуев), архиепископ Мукачевский и Ужгородский (Мамасуев Александр Семёнович)
Епископы
- Алексий (Шпаков), епископ Вознесенский и Первомайский (Шпаков Алексей Алексеевич)
- Алипий (Козолий), епископ Джанкойский и Раздольненский (Козолий Анатолий Васильевич)
- Боголеп (Гончаренко), епископ Александрийский и Светловодский (Гончаренко Валерий Валерьевич)
- Евсевий (Дудка), епископ Шепетовский и Славутский (Дудка Иван Иванович)
- Ефрем (Яринко), епископ Бердянский и Приморский (Яринко Валентин Александрович)
- Нафанаил (Крикота), епископ Волынский и Луцкий (Крикота Пётр Григорьевич)
- Николай (Капустин), епископ Кременчугский и Лубенский (Капустин Максим Владимирович)
- Роман (Кимович), епископ Конотопский и Глуховский (Кимович Дмитрий Дмитриевич)
- Тихон (Чижевский), епископ Ивано-Франковский и Коломыйский (Чижевский Степан Васильевич)
- Филарет (Зверев), епископ Новокаховский и Генический (Зверев Юрий Олегович)
- Филарет (Кучеров), епископ Львовский и Галицкий (Кучеров Сергей Иванович)
Викарные архиереи
Митрополиты
- Александр (Драбинко), митрополит Переяслав-Хмельницкий и Вишневский, викарий Киевской епархии (Драбинко Александр Николаевич)
- Арсений (Яковенко), митрополит Святогорский, викарий Донецкой епархии (Яковенко Игорь Фёдорович)
- Владимир (Мороз), митрополит Почаевский, викарий Киевской епархии (Мороз Виорел Лазаревич)
- Павел (Лебедь), митрополит Вышгородский и Чернобыльский, викарий Киевской епархии (Лебедь Пётр Дмитриевич)
Архиепископы
- Александр (Нестерчук), архиепископ Городницкий, викарий Киевской епархии (Нестерчук Василий Константинович)
- Алипий (Погребняк), схиархиепископ; архиепископ Краснолиманский, викарий Горловской епархии (Погребняк Василий Семёнович)
- Варнава (Филатов), архиепископ Макеевский, викарий Донецкой епархии (Филатов Станислав Юрьевич)
- Иларий (Шишковский), архиепископ Макаровский, викарий Киевской епархии (Шишковский Эдуард Степанович)
- Николай (Грох), архиепископ Белогородский, викарий Киевской епархии (Грох Иван Михайлович)
- Пантелеимон (Бащук), архиепископ Бучанский, викарий Киевской епархии (Бащук Виктор Романович)
- Серафим (Демьянив), архиепископ Яготинский, викарий Киевской епархии (Демьянов Владимир Васильевич)
Епископы
- Антоний (Боровик), епископ Угольский, викарий Хустской епархии (Боровик Александр Анатольевич)
- Антоний (Крипак), епископ Путивльский, викарий Киевской епархии (Крипак Сергей Михайлович)
- Аркадий (Таранов), епископ Овидиопольский, викарий Одесской епархии (Таранов Александр Борисович)
- Варсонофий (Винниченко), епископ Новоазовский, викарий Донецкой епархии (Винниченко Владимир Семёнович)
- Варсонофий (Столяр), епископ Бородянский, викарий Киевской епархии (Столяр Василий Петрович)
- Вениамин (Погребной), епископ Новосанжарский, викарий Полтавской епархии (Погребной Владимир Валентинович)
- Виктор (Быков), епископ Арцизский, викарий Одесской епархии (Быков Владислав Олегович)
- Дамиан (Давыдов), епископ Фастовский, викарий Киевской епархии (Давыдов Олег Александрович)
- Диодор (Васильчук), епископ Южненский, викарием Одесской епархии (Васильчук Виталий Семенович)
- Евлогий (Пацан), епископ Новомосковский, викарий Днепропетровской епархии (Пацан Василий Алексеевич)
- Иона (Черепанов), епископ Обуховский, викарий Киевской епархии (Черепанов Максим Александрович)
- Иоанн (Вахнюк), епископ Золотоношский, викарий Черкасской епархии (Вахнюк Сергей Григорьевич)
- Климент (Вечеря), епископ Ирпенский, викарий Киевской епархии (Вечеря Олег Александрович)
- Лонгин (Жар), епископ Банченский, викарий Черновицкой епархии (Жар Михаил Васильевич)
- Николай (Почтовый), епископ Васильковский, викарий Киевской епархии (Почтовый Александр Георгиевич)
- Сергий (Михайленко), епископ Болградский, викарий Одесской епархии (Михайленко Александр Александрович)
- Серафим (Зализницкий), схиепископ Шумский, викарий Тернопольской епархии (Зализницкий Василий Фёдорович)
- Феодосий (Снигирёв), епископ Броварский, викарий Киевской епархии (Снигирёв Денис Леонидович)
- Кассиан (Шостак), Епископ Иванковский, викарий Киевской митрополии (Шостак Александр Константинович)
Архиереи на покое
- митрополиты
- Иоанникий (Кобзев), митрополит, бывший Луганский и Алчевский (1988—2012) (Кобзев Иван Яковлевич)
- Нифонт (Солодуха), митрополит, бывший Волынский и Луцкий (1990—2016) (Солодуха Василий Андреевич)
- архиепископы
- Василий (Златолинский), архиепископ, бывший Запорожский и Мелитопольский (1990—2009) (Златолинский Борис Иосифович)
- Гурий (Кузьменко), архиепископ, бывший Житомирский и Новоград-Волынский (1994—2011) (Кузьменко Сергей Александрович)
- Пантелеимон (Романовский), архиепископ, бывший Кировоградский и Новомиргородский (1992—2011) (Романовский Павел Михайлович)
- епископы
- Дионисий (Константинов), епископ, бывший Шепетовский и Славутский (2011—2014) (Константинов Дмитрий Алексеевич)
- Иннокентий (Шестопаль), епископ, бывший Конотопский и Глуховский (1994—2008) (Шестопаль Василий Никифорович)
- Ипполит (Хилько), епископ, бывший Хустский и Виноградовский (1992—2007) (Хилько Алексей Алексеевич)
Бывшие архиереи
Указаны архиереи со времени приобретения УПЦ самостоятельности в управлении, то есть с октября 1990 года. Указывается последний титул, в скобках — годы архиерейского служения.
Переведённые
- Антоний (Москаленко), епископ Черновицкий и Буковинский, в 1990 году переведён в РПЦ, где с 1991 года — епископ (с 1997 — архиепископ) Уральский
- Иов (Смакоуз), бывший епископ Сумской и Ахтырский, в 2005 году переведён в РПЦ, где с 2005 года — епископ Каширский, управляющий Патриаршими приходами РПЦ в Канаде
- Иов (Тывонюк), архиепископ Житомирский, в 1994 году переведён в РПЦ, где с 1996 года — архиепископ, а в 2000—2011 годах — митрополит Челябинский (с 2011 года на покое)
- Нектарий (Фролов), епископ Дубновский, викарий Ровенской епархии, в 2014 году переведён в РПЦ, где с 2014 года — епископ Талдыкорганский, викарий Астанайской епархии
Лишённые сана
- Филарет (Денисенко), митрополит Киевский и всея Украины (1962 — 1992), создал УПЦ — КП, отлучён от Церкви в 1997 году
Умершие архиереи
Указывается последний титул, в скобках — годы архиерейского служения.
Умершие
- Антоний (Вакарик), митрополит Черниговский и Нежинский (1965—2003)
- Василий (Васильцев), архиепископ Кировоградский и Александрийский (1989—1998), на покое в 1998 году
- Владимир (Сабодан), митрополит Киевский и всея Украины (1992—2014)
- Евфимий (Шутак), архиепископ Мукачевский и Ужгородский (1989—2000)
- Кронид (Мищенко), епископ Днепропетровский и Криворожский (1992—1993)
- Леонтий (Гудимов), митрополит Херсонский и Таврический (1962—1992)
- Макарий (Свистун), митрополит Винницкий и Могилёв-Подольский (1970—2007)
- Мефодий (Петровцы), епископ Хустский и Виноградовский (1994—1998), на покое в 1998—2013 годах
- Никанор (Юхимюк), архиепископ Сумской и Ахтырский (1979—1997)
- Никодим (Руснак), митрополит Харьковский и Богодуховский (1961—2011)
- Савва (Бабинец), архиепископ Полтавский и Кременчугский (1969—1992)
- Севастиан (Пилипчук), епископ Кировоградский и Николаевский (1977—1992), на покое в 1989—1992 годах
- Тихон (Жиляков), епископ Кременчугский и Лубенский (2009—2011)
- Феодосий (Дикун), архиепископ Полтавский и Кременчугский (1967—2001)
Переведённые — умершие
- Глеб (Савин), епископ Днепропетровский и Криворожский (1990 — 1992), в 1992 году переведён в БПЦ, где в 1992 — 1996 годах — епископ Полоцкий и Глубокский (в 1996 — 1998 годах на покое)
Лишённые сана — умершие
- Андрей (Горак), епископ Львовский и Галицкий (1990 — 1992), перешёл в УПЦ — КП
- Иаков (Панчук), епископ Почаевский, викарий Тернопольской епархии (1990 — 1992), перешёл в УПЦ — КП
По кафедрам
С 27 октября 1990 года (предоставление статуса самоуправляемой Церкви с правами широкой автономии Архиерейским собором РПЦ). Епархии (и викариаты в их пределах) размещаются по давности кафедр.
Киевская епархия
См. также Киевская митрополия.
- Филарет (Денисенко), митрополит Киевский и всея Украины, предстоятель УПЦ (до 21 мая 1992)
- Никодим (Руснак), митрополит Харьковский и Богодуховский, местоблюститель Киевской митрополии (21—27 мая 1992)
- Владимир (Сабодан), митрополит Киевский и всея Украины, предстоятель УПЦ (27 мая 1992 — 5 июля 2014)
- Онуфрий (Березовский), митрополит Киевский и всея Украины, предстоятель УПЦ (с 17 августа 2014)
Переяслав-Хмельницкий викариат
- Ионафан (Елецких), епископ Переяслав-Хмельницкий (до 22 апреля 1991) — лишён сана, в 1992 году восстановлен в сане
вакантно (22 апреля 1991 — 27 июля 1992) - Антоний (Фиалко), епископ Переяслав-Хмельницкий (27 июля 1992 — 22 июня 1993)
вакантно (27 июля 1992 — 13 декабря 1996) - Иоанн (Сиопко), епископ Переяслав-Хмельницкий (13 декабря 1996 — 30 июля 2000)
- Митрофан (Юрчук), архиепископ Переяслав-Хмельницкий (30 июля 2000 — 31 мая 2007)
вакантно (31 мая 2007 — 19 декабря 2007) - Александр (Драбинко), митрополит Переяслав-Хмельницкий и Вишневский (с 19 декабря 2007)
Белоцерковский викариат
- Ипполит (Хилько), епископ Белоцерковский (16 августа — 8 декабря 1992)
С 1 августа 1994 года — самостоятельная Белоцерковская епархия.
Вышгородский викариат
- Павел (Лебедь), митрополит Вышгородский и Чернобыльский (с 19 апреля 1997)
Почаевский викариат
До 2000 года был в составе Тернопольской епархии.
- Владимир (Мороз), митрополит Почаевский (с 3 декабря 2000)
Васильковский викариат
- Пантелеимон (Бащук), епископ Васильковский (24 декабря 2000 — 10 ноября 2005)
вакантно (10 ноября 2005 — 13 ноября 2005) - Лука (Коваленко), епископ Васильковский (13 ноября 2005 — 8 мая 2008)
вакантно (8 мая 2008 — 24 сентября 2008) - Пантелеимон (Поворознюк), епископ Васильковский ( 24 сентября 2008 — 20 декабря 2012)
вакантно (20 декабря 2012 — 17 марта 2013) - Николай (Почтовый), епископ Васильковский (с 17 марта 2013)
Бориспольский викариат
- Антоний (Паканич), митрополит Бориспольский (26 ноября 2006 — 25 сентября 2013)
С 25 сентября 2013 — самостоятельная Бориспольская епархия.
Белогородский викариат
- Николай (Грох), архиепископ Белогородский (с 18 октября 2007)
Яготинский викариат
- Серафим (Демьянив), архиепископ Яготинский (с 16 ноября 2007)
Городницкий викариат
- Александр (Нестерчук), архиепископ Городницкий (с 16 ноября 2008)
Макаровский викариат
- Иларий (Шишковский), епископ Макаровский (с 17 ноября 2008)
Мукачевская епархия
- Евфимий (Шутак), архиепископ Мукачевский и Ужгородский (до 19 января 2000)
- Агапит (Бевцик), епископ Мукачевский и Ужгородский (26 июля 2000 — 14 декабря 2007)
- Марк (Петровцы), архиепископ Хустский и Виноградовский, управляющий Мукачевской епархией (14 декабря 2007 — 23 декабря 2007)
- Феодор (Мамасуев), архиепископ Мукачевский и Ужгородский (с 23 декабря 2007)
Черниговская епархия
- Антоний (Вакарик), митрополит Черниговский и Нежинский (31 мая 1973 — 15 июля 2003)
- Амвросий (Поликопа), епископ Новгород-Северский, управляющий Черниговской епархией (15 июля — 16 октября 2003)
- Амвросий (Поликопа), архиепископ Черниговский и Новгород-Северский (с 16 октября 2003)
Владимир-Волынская епархия
Возрождённая в 1996 году древняя Владимирская епархия.
- Симеон (Шостацкий), архиепископ Владимир-Волынский и Ковельский (4 мая 1996 — 10 июня 2007)
- Никодим (Горенко), епископ Владимир-Волынский и Ковельский (10 июня 2007 — 14 июня 2011)
- Владимир (Мельник), архиепископ Владимир-Волынский и Ковельский (с 14 июня 2011)
Белоцерковская епархия
Возрождённая в 1994 году древняя Юрьевская епархия.
- Серафим (Зализницкий), епископ Белоцерковский и Богуславский (1 августа 1994 — 31 мая 2007)
- Митрофан (Юрчук), архиепископ Белоцерковский и Богуславский (31 мая 2007 — 20 июля 2012)
- Августин (Маркевич), митрополит Белоцерковский и Богуславский (с 20 июля 2012)
Львовская епархия
- Андрей (Горак), епископ Львовский и Галицкий (18 апреля 1990 — 14 июля 1992) — перешёл в УПЦ КП, лишн сана
- Сергий (Генсицкий), епископ Тернопольский и Кременецкий, временно управляющий Львовской епархией (14 июля — 20 сентября 1992)
- Августин (Маркевич), архиепископ Львовский и Галицкий (20 сентября 1992 — 20 июля 2012)
- Филарет (Кучеров), епископ Львовский и Галицкий (с 20 июля 2012)
Волынская епархия
Возрождённая в 1996 году давняя Луцкая епархия, современное полное название «Волынская и Луцкая епархия».
- Варфоломей (Ващук), архиепископ Волынский и Луцкий (24 января 1990 — 25 августа 1992)
- Нифонт (Солодуха), митрополит Волынский и Луцкий (25 августа 1992 — 18 октября 2016)
- Нафанаил (Крикота), епископ Волынский и Луцкий (с 18 октября 2016)
Черновицкая епархия
- Антоний (Москаленко), епископ Черновицкий и Буковинский (до 24 ноября 1990)
- Онуфрий (Березовский), епископ Черновицкий и Буковинский (9 декабря 1990 — 23 января 1992)
- Иларион (Шукало), епископ Ивано-Франковский и Коломыйский, временно управляющий Черновицкой епархией (23 января 1992 — 6 апреля 1992)
- Онуфрий (Березовский), митрополит Черновицкий и Буковинский (7 апреля 1992 — 17 августа 2014)
- Мелетий (Егоренко), архиепископ Черновицкий и Буковинский (с 16 сентября 2014)
Кицманский викариат
- Пантелеимон (Романовский), епископ Кицманский (25 июля 1992 — 1993)
Хотинский викариат
- Мелетий (Егоренко), архиепископ Хотинский (30 июля 2006 — 16 сентября 2014)
- Евсевий (Дудка), епископ Хотинский (с 28 сентября 2014)
Каменец-Подольская епархия
Возобновлённая в 1993 году древняя Подольская епархия.
- Никанор (Юхимюк), архиепископ Каменец-Подольский и Городокский (22 июня 1993 — 4 апреля 1997)
- Феодор (Гаюн), митрополит Каменец-Подольский и Городокский (с 15 апреля 1997)
Днепропетровская епархия
- Никодим (Руснак), митрополит Харьковский и Богодуховский, временно управляющий Днепропетровской епархией (до 2 декабря 1990)
- Глеб (Савин), епископ Днепропетровский и Криворожский (2 декабря 1990 — 16 сентября 1992)
- Кронид (Мищенко), епископ Днепропетровский и Криворожский (16 сентября 1992 — 7 сентября 1993)
- Агафангел (Саввин), митрополит Одесский и Измаильский, временно управляющий Днепропетровской епархией (7 сентября 1993 — 19 октября 1993)
- Ириней (Середний), митрополит Днепропетровский и Павлоградский (с 19 октября 1993)
Хмельницкая епархия
- Нифонт (Солодуха), епископ Хмельницкий и Каменец-Подольский (до 26 августа 1992)
- Питирим (Старинский), епископ Хмельницкий и Каменец-Подольский (26 августа 1992 — 22 июня 1993)
- Антоний (Фиалко), митрополит Хмельницкий и Староконстантиновский (с 22 июня 1993)
Житомирская епархия
- Иов (Тывонюк), архиепископ Житомирский и Новоград-Волынский (до 31 июля 1994), переведён в РПЦ
- Гурий (Кузьменко), архиепископ Житомирский и Новоград-Волынский (31 июля 1994 — 10 февраля 2011)
- Никодим (Горенко), архиепископ Житомирский и Новоград-Волынский (с 14 июня 2011)
Коростенский викариат
- Виссарион (Стретович), епископ Коростенский (24 августа 1992—1993)
Харьковская епархия
- Никодим (Руснак), митрополит Харьковский и Богодуховский (13 сентября 1989 — 15 сентября 2011)
- Онуфрий (Лёгкий), митрополит Харьковский и Богодуховский (с 8 мая 2012)
Изюмский викариат
- Онуфрий (Лёгкий), архиепископ Изюмский (22 апреля 2000 — 8 мая 2012)
С 8 мая 2012 года — самостоятельная Изюмская епархия.
Полтавская епархия
- Савва (Бабинец), архиепископ Полтавский и Кременчугский (до 2 февраля 1992)
- Феодосий (Дикун), архиепископ Полтавский и Кременчугский (2 февраля 1992 — 1 октября 2001)
- Софроний (Дмитрук), архиепископ Черкасский и Каневский, временно управляющий Полтавской епархией (1 октября 2001 — 30 декабря 2001)
- Филипп (Осадченко), митрополит Полтавский и Миргородский (с 30 декабря 2001)
Херсонская епархия
Возобновлена в 1991 году, выделена из состава Одесской епархии.
- Леонтий (Гудимов), митрополит Херсонский и Таврический (20 февраля 1991 — 16 марта 1992)
- Иларион (Шукало), архиепископ Херсонский и Таврический (6 апреля 1992 — 12 октября 1996)
- Иов (Смакоуз), епископ Херсонский и Таврический (22 июня 1997 — 30 марта 1999)
- Ионафан (Елецких), архиепископ Херсонский и Таврический (30 марта 1999 — 22 ноября 2006)
- Иоанн (Сиопко), архиепископ Херсонский и Таврический (22 ноября 2006 — 11 ноября 2008)
- Иларий (Шишковский), епископ Херсонский и Таврический (11 ноября 2008 — 17 ноября 2008)
- Иоанн (Сиопко), архиепископ Херсонский и Таврический (с 17 ноября 2008)
Симферопольская епархия
- Глеб (Савин), епископ Симферопольский и Крымский (к 24 ноября 1990)
вакантно (24 ноября 1990 — 2 декабря 1990) - Василий (Златолинский), епископ Симферопольский и Крымский (2 декабря 1990 — 27 июля 1992)
- Лазарь (Швец), митрополит Симферопольский и Крымский (с 27 июля 1992)
Одесская епархия
- Леонтий (Гудимов), митрополит Одесский и Херсонский (19 февраля 1990 — 20 февраля 1991)
- Лазарь (Швец), архиепископ Одесский и Измаильский (11 февраля 1991 — 26 июня 1992)
- Агафангел (Саввин), митрополит Одесский и Измаильский (с 26 июня 1992)
См. также
Напишите отзыв о статье "Список епископов Украинской православной церкви (Московского патриархата)"
Ссылки
- [church.ua/pravyashhie-arxierei/ Правящие архиереи] (официальный сайт УПЦ)
- [church.ua/vikarnye-arxierei/ Викарные архиереи] (официальный сайт УПЦ)
- [church.ua/arxijereji-na-spokoji/ Архиереи на покое] (официальный сайт УПЦ)
- [church.ua/pokijni-arxijereji/ Покойные архиереи] (за период работы официального сайта УПЦ)
|
|
Это служебный список статей, созданный для координации работ по развитию темы. Его необходимо преобразовать в информационный список или глоссарий, в противном случае перенести в один из проектов. Данное предупреждение не устанавливается на информационные списки и глоссарии. |
Отрывок, характеризующий Список епископов Украинской православной церкви (Московского патриархата)
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
