Киевская епархия (Украинская православная церковь)
Поделись знанием:
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.
Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
| |
| Основная информация | |
|---|---|
| Страна | Украина |
| Основана | 891 год |
| Количество благочиний | 14 |
| Кафедральный храм | Трапезный храм во имя преподобных Антония и Феодосия Печерских Киево-Печерской лавры |
| Сан правящего архиерея | Митрополит |
| Титул правящего архиерея | Киевский и всея Украины |
| Сайт | orthodox-church.kiev.ua/ |
| Архиерей | |
| Правящий архиерей | Онуфрий (Березовский) |
| с | 17 августа 2014 года |
| Викарные епископы | Александр (Драбинко), митрополит Переяслав-Хмельницкий и Вишневский Александр (Нестерчук), архиепископ Городницкий Антоний (Крипак), епископ Путивльский Варсонофий (Столяр), епископ Бородянский Владимир (Мороз), митрополит Почаевский Дамиан (Давыдов), епископ Фастовский Иларий (Шишковский), епископ Макаровский Иона (Черепанов), епископ Обуховский Климент (Вечеря), епископ Ирпенский Николай (Грох), архиепископ Белогородский Николай (Почтовый), епископ Васильковский Павел (Лебедь), митрополит Вышгородский и Чернобыльский Серафим (Демьянив), архиепископ Яготинский Феодосий (Снигирёв), епископ Боярский Пантелеимон (Бащук), епископ Бучанский |
Киевская епархия (укр. Київська єпархія) — епархия Украинской Православной Церкви (Московского патриархата). В настоящее время объединяет приходы и монастыри на территории Бородянского, Васильковского, Иванковского, Киево-Святошинского, Макаровского, Обуховского, Полесского, Фастовского районов Киевской области, городов Чернобыль и Припять, включая зону отчуждения Чернобыльской АЭС.
Кафедральный собор — Трапезный храм во имя преподобных Антония и Феодосия Печерских Киево-Печерской лавры. С 2010 года ведётся строительство нового кафедрального собора Воскресения Христова[1].
Правящий епископ — предстоятель Украинской православной церкви митрополит Киевский и всея Украины Онуфрий (Березовский).
Содержание
История
История современной Киевской епархии восходит к Киевской митрополии в составе Константинопольского патриархата. Русская Киевская епархия (или митрополия) впервые упоминается в 891 году 60-й в списке кафедр, подведомственных патриарху Константинопольскому, и 61-й в уставе императора Льва (886—911 гг.).
Об учреждении Киевской епархии, как кафедре митрополита области — Киевской митрополии — в состав которой входил ряд епархий, вновь говорится в связи с Крещением Руси при святом великом князе Владимире. Это учреждение относят к 988 году.
После татарского разгрома Киева в 1240 году, резиденция митрополита всея Руси была перенесена в 1299 году во Владимир-на-Клязьме, а в 1325 году в Москву. При этом главы Русской митрополии до кончины Святого Ионы Московского в 1461 году продолжали титуловаться Митрополитами Киевскими и всея России, в Киеве же остался викарный епископ.
С первой половины XIV века, вследствие стремления южнорусских и литовских князей иметь своего митрополита, в их землях стали поставляться свои митрополиты, в противовес тем, что пребывали в Москве. Эти поставления противо-Московских митрополитов были также связаны с начавшимися тогда усилиями римо-католиков отторгнуть Русь от Православия, путём создания альтернативной униатски-настроенной иерархии. Так, во время Алексия Московского было три Всероссийских митрополита, а при Киприане — четыре. В итоге в 1458 году, митрополия окончательно разделилась надвое: Киево-Московскую на северо-востоке русских земель и Киево-Литовскую на юго-западе.
В связи с обособлением от Константинопольской Церкви, с 1461 года Киево-Московские митрополиты стали титуловаться Московскими и всея России (или Руссии), а титул Киевских и всея России вновь стал принадлежать митрополиту Киево-Литовской митрополии с кафедрой в Вильне.
Митрополиты юго-западной Руси сохранили подчинение Константинопольскому престолу, но при этом часто склонялись к унии под давлением римо-католических мирских властей. В 1595 году Киево-Литовская юго-западная митрополия окончательно отпала от Православия по условиям Брестской унии. Так было положено начало униатской «Греко-Католической» Киевской митрополии.
В 1620 году православная митрополичья кафедра была восстановлена Константинопольской церковью в Киеве, который таким образом вновь стал де-факто центром тезоименитой митрополии.
В 1685—1686 году Киевская епархия, вместе со всей Киевской митрополией, была переведена из состава Константинопольского Патриархата в состав Московского, наследовавшего Киево-Московской митрополии.
По указу царя Петра I Киевские митрополиты в начале XVIII века стали именоваться архиепископами. Так продолжалось до середины того века, когда по указу государыни императрицы Елисаветы Петровны им было вновь пожаловано митрополичье достоинство.
В XVII—XVIII веках Киевская епархия состояла из двух частей на правом и левом берегах Днепра, в пределах впоследствии отошедших к Черниговской и Полтавской губерниям. Большая часть епархии называлась собственно «Киевской епархией», а меньшая — «Заграничной».
В ведении Киевского митрополита в XVIII веке находилась Варшавская капеллания в пределах Польши.
С 1918 года решением Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 годов Киевские архиереи вновь становятся главами не только своей епархии, но и автономной Церковной области в пределах Украины. После её ликвидации по указу патриарха Тихона был установлен Украинский экзархат.
Архиерейский Собор Русской Православной Церкви 25-27 октября 1990 года вновь учредил самоуправляющуюся Украинскую Православную Церковь, в составе которой Киевская епархия является предстоятельской и управляется непосредственно митрополитом всея Украины.
Епископы
- Киевская митрополия
- Михаил (988 — ранее 1018)
- Иоанн I (ранее 1018 — ок. 1030)
- Феопемпт (ок. 1035—1040-е годы)
- Кирилл I (предположительно между 1039 и 1051 гг. не упоминается в русских летописях.)
- Иларион (1051—1054)
- Ефрем (1054/1055 — ок. 1065)
- Георгий (ок. 1065 — ок. 1076)
- Иоанн II (не позднее 1076/1077 — после августа 1089)
- Иоанн III (лето 1090 — ранее 14 августа 1091)
- Николай (ок. 1093 — ранее 1104)
- Никифор I (18 декабря 1104 — апрель 1121)
- Никита (15 октября 1122 — 9 марта 1126)
- Михаил I (лето 1130—1145)
- Климент Смолятич (27 июля 1147 — начало 1155)
- Константин I (1156—1158/1159)
- Феодор (август 1160 — июнь 1163)
- Иоанн IV (Весна 1164—1166)
- Константин II (1167—1169/1170)
- Михаил II (весна 1171 — ?)
- Никифор II (ранее 1183 — после 1201)
- Матфей (ранее 1210 — 19 августа)
- Кирилл I (1224/1225 — лето 1233)
- Иосиф (1242/1247 — ?)
- Кирилл II (1242/1247 — 27 ноября 1281)
- Максим (1283 — 6 декабря 1305; в Киеве — до 1299 года)
- Феогност (1328—1353)
- Алексий (1354—1378)
- Михаил (Митяй) (1379) — наречённый митрополит
- Киприан (1381—1383)
- Пимен (1382—1384)
- Дионисий (1383—1385)
- Киприан (1390—1406) — повторно
- Фотий (1408—1431)
- Герасим (1433—1435)
- Исидор Киевский (1437—1442)
- Иона Московский (1448—1461)
- Киевская митрополия, Виленский период
- Григорий Болгарин (1458—1473)
- Мисаил Пеструч (1475—1480)
- Спиридон Сатана (ок.1479-1481; умер в 1504)
- Симеон (1481—1488)
- Иона I Глезна (1492—1494)
- Макарий I Черт (1495—1497)
- Иосиф Болгаринович (30.05.1498 — 01.05.1500) — в/у (01/09 мая 1500—1503)
- Иона II (1503—1507)
- Иосиф II Солтан (временный упр. c 1507 — до марта 1509; март 1509—1521)
- Иосиф III Русин (1522—1534)
- Макарий II Москвитянин (1 марта 1534—1556, до 9 апреля 1535 — в/у)
- Сильвестр Белькевич (1556—1567)
- Иона III Протасевич (Островский) (1568—1576)
- Илия Куча (23 сентября 1577—1579)
- Онисифор Девоча (Девочка) 1579—1589
- Михаил Рогоза 1589—1596 (умер 1599)
- Киевская митрополия, Киевский период
- Иов Борецкий (1620—1631)
- Исаия Копинский-Борисович (20.07.1631 — 05.10.1640)
- Петр Могила (28.04/08.05.1633 — 31.12.1646)
- Сильвестр Коссов (1648—1657)
- Дионисий Балабан (1658—1663)
- Иосиф Нелюбович-Тукальский (1663—1675)
- Антоний Винницкий (1676—1679)
- Гедеон Четвертинский (1685—1686)
- Киевская епархия Русской Православной Церкви
- Гедеон (Четвертинский) (1685—1690)
- Варлаам (Ясинский) (31 августа 1690 — 22 августа 1707)
- Иоасаф (Кроковский) (15 августа 1708 — 1 июля 1718)
- Варлаам (Вонатович) (14 мая 1722 — 20 ноября 1730)
- Рафаил (Заборовский) (13 апреля 1731 — 22 октября 1747)
- Тимофей (Щербацкий) (10 марта 1748 — 22 октября 1757)
- Арсений (Могилянский) (22 октября 1757 — 8 июня 1770)
- Гавриил (Кременецкий) (22 сентября 1770 — 9 августа 1783)
- Иларион (Кондратовский) (1783) в/у, еп. Переяславский
- Самуил (Миславский) (22 сентября 1783 — 5 января 1796)
- Иерофей (Малицкий) (1 апреля 1796 — 2 сентября 1799)
- Гавриил (Банулеско-Бодони) (29 сентября 1799 — 21 августа 1803)
- Серапион (Александровский) (11 декабря 1803 — 21 августа 1822)
- Евгений (Болховитинов) (24 января 1822 — 23 февраля 1837)
- Филарет (Амфитеатров) (18 апреля 1837 — 21 декабря 1857)
- Исидор (Никольский) (1 марта 1858 — 1 июля 1860)
- Арсений (Москвин) (1 июля 1860 — 28 апреля 1876)
- Филофей (Успенский) (5 мая 1876 — 29 января 1882)
- Платон (Городецкий) (4 февраля 1882 — 1 октября 1891)
- Иоанникий (Руднев) (17 ноября 1891 — 7 июня 1900)
- Сильвестр (Малеванский) (7 июня — 13 августа 1900) в/у, еп. Каневский
- Феогност (Лебедев) (13 августа 1900 — 22 января 1903)
- Флавиан (Городецкий) (1 февраля 1903 — 4 ноября 1915)
- Владимир (Богоявленский) (23 ноября 1915 — 25 января 1918)
- Никодим (Кротков) (январь — 30 мая 1918) в/у, епископ Чигиринский
- Киевская епархия Украинского экзархата
- Антоний (Храповицкий) (30 мая 1918—1919)
- Назарий (Блинов) (1919—1921) в/у, еп. Черкасский
- Михаил (Ермаков) (июль 1921—1922) в/у
- Василий (Богдашевский) (1923) в/у
- Макарий (Кармазин) (1923—1924) в/у
- Михаил (Ермаков) (1927 — 30 марта 1929)
- Сергий (Куминский) (1925) в/у
- Георгий (Делиев) (1925—1928) в/у
- Димитрий (Вербицкий) (апрель 1930 — 14 февраля 1932)
- Сергий (Гришин) (3 апреля 1932 — 9 июля 1934)
- Константин (Дьяков) (9 июля 1934 — 10 ноября 1937)
- Александр (Петровский) (осень 1937—1938) в/у, архиеп. Харьковский
- Николай (Ярушевич) (28 июля 1941 — 28 января 1944)
- Пантелеимон (Рудык) (декабрь 1941 — сентябрь 1943) в/у
- Иоанн (Соколов) (12 февраля 1944 — 30 марта 1964)
- Иоасаф (Лелюхин) (30 марта 1964 — 24 апреля 1966)
- Алипий (Хотовицкий) (25 апреля — 14 мая 1966) в/у, архиеп. Винницкий
- Филарет (Денисенко) (14 мая 1966 — 27 октября 1990)
- Киевская епархия Украинской Православной Церкви Московского Патриархата
- Филарет (Денисенко) (27 октября 1990 — апрель 1992)
- Никодим (Руснак) (апрель — 27 мая 1992) и/о предстоятеля УПЦ, митр. Харьковский
- Владимир (Сабодан) (27 мая 1992 — 5 июля 2014)
- Онуфрий (Березовский) (июль — август 2014 — и. о., с 17 августа 2014 — предстоятель)
Благочиния
С 1 ноября 2012 года в Киевской епархии следующие благочиния[2]:
- Голосеевское (благочинный — протоиерей Павел Кириллов)
- Первое Дарницкое (благочинный — протоиерей Василий Биляк)
- Второе Дарницкое (благочинный — протоиерей Нестор Коломиец)
- Деснянское (благочинный — протоиерей Димитрий Григорак)
- Днепровское (благочинный — протоиерей Александр Дробязко)
- Оболонское (благочинный — протоиерей Владимир Терещук)
- Печерское (благочинный — протоиерей Павел Поваляев)
- Подольское (благочинный — протоиерей Тимофей Костюченко)
- Святошинское (благочинный — протоиерей Дионисий Дунаев)
- Соломенское (благочинный — протоиерей Ярослав Шовкеник)
- Первое Шевченковское (благочинный — архимандрит Иона (Радзивилл))
- Второе Шевченковское (благочинный — протоиерей Анатолий Затовский)
- Кладбищенское (благочинный — протоиерей Сергий Вейго)
- Больничное (благочинный — протоиерей Роман Барановский)
Викариатства, согласно титулов
- Белогородское
- Белоцерковское (ныне самостоятельная епархия)
- Богуславское и Липовецкое (упразднено, кафедральный город расположен на территории Белоцерковской, титул «Богуславский» является вторым правящего архиерея Белоцерковской епархии)
- Бориспольское (ныне самостоятельная епархия)
- Бородянское
- Боярское
- Броварское (упразднено, кафедральный город расположен на территории Бориспольской епархии, титул является вторым правящего архиерея Бориспольской епархии)
- Васильковское
- Вышгородское (Вышгородское и Чернобыльское)
- Городницкое
- Ирпенское
- Каневское (упразднено, кафедральный город расположен на территории Черкасской епархии, титул является вторым правящего архиерея Черкасской епархии)
- Новоград-Волынское (упразднено, кафедральный город расположен на территории Житомирской и Новоград-Волынской епархии, титул является вторым правящего архиерея Житомирской епархии)
- Макаровское
- Обуховское
- Переяслав-Хмельницкое (и Вишневское)
- Почаевское
- Путивльское
- Сквирское и Бердичевское (упразднено, кафедральные города расположены на территории Белоцерковской и Житомирской и Новоград-Волынской епархий)
- Таращанское (упразднено, кафедральный город)
- Уманское (ныне самостоятельная)
- Черкасское (ныне самостоятельная)
- Чигиринское (упразднено, кафедральный город расположен на территории Черкасской епархии)
- Яготинское (упразднено, кафедральный город расположен на территории Бориспольской епархии)
- Фастовское
Викариатства, как церковно-административные территориальные единицы
Согласно решения Священного Синода Украинской Православной Церкви от 23 декабря 2010 г. (Журнал № 49) созданы викариатства, как церковно-административные территориальные единицы. Распоряжением митрополита Киевского и Всея Украины Владимира (Сабодан) по Киевской епархии Украинской Православной Церкви № 1768 от 25 сентября 2013 года, с целью эффективного церковно-административного управления приходами в Киевской епархии созданы 3 викариатства в границах города Киева и реорганизованы 3 викариатства на территории Киевской области.
В Киеве:
- Северное Киевское викариатство
- Южное Киевское викариатство
- Восточное Киевское викариатство
В Киевской области (согласно текста распоряжения, в Киевской епархии):
- Бородянское
- Макаровское
- Обуховское
При этом управление викариатствами в Киеве возложено на Боярского, Васильковского и Ирпенского викариев.
Напишите отзыв о статье "Киевская епархия (Украинская православная церковь)"
Примечания
Ссылки
- Владимир Петрович Рыбинский. [www.ozon.ru/context/detail/id/6169252/ Кiевская митрополичья кафедра съ половины XIII до конца XVI века]. — Киев: Типография Г.Т. Корчак-Новицкого, 1891. — 98 с. — ISBN 978-5-458-01437-3. — [runivers.ru/lib/book4495/53819/ на сайте] Руниверс
- www.sedmitza.ru/text/1646681.html
- drevo-info.ru/articles/412.html
- [archiv.orthodox.org.ua/page-568.html Киевские Митрополиты 1918—1940 гг.]
- [monasteries.org.ua/ru/searchmonasteries/?&object=6&epa=1 Монастыри Киевской епархии] — Синодальная комиссия УПЦ по делам монастырей
- [monasteries.org.ua/ru/geomaps/gmap/?&object=6&epa=1 Google-карта: Монастыри Киевской епархии] — Синодальная комиссия УПЦ по делам монастырей
Статья основана на материалах [drevo-info.ru/ Православной энциклопедии «Древо»].
 |
Предположительно, эта страница или раздел нарушает авторские права. Её содержимое, вероятно, скопировано с drevo-info.ru практически без изменений.
Пожалуйста, проверьте [web.archive.org/web/*/drevo-info.ru дату появления предполагаемого источника в Архиве Интернета] и сравните с датой внесения правок в статью. Если вы считаете, что это не так, выскажите ваше мнение на странице обсуждения этой статьи. Если Вы автор, то оформите разрешение на использование текста. Дополнительный комментарий: Лицензия Православной энциклопедии «Древо» не совместима с Википедией (на сайте она вовсе не указана, а следовательно является по умолчанию защищённой авторскими правами). Текст, перенесённый из неё, следует из статей изымать. Если статья целиком основана на таких материалах, то удалять. См. также обсуждение. Дата обнаружения нарушения: 23 марта 2015. Выявившему нарушение: Пожалуйста, поместите сообщение {{subst:nothanks cv|pg=Киевская епархия (Украинская православная церковь)|url=drevo-info.ru}} – ~~~~ на страницу обсуждения участника, добавившего данный материал в статью.Автору статьи: Авторские права, Получение разрешений, Что делать? |
Отрывок, характеризующий Киевская епархия (Украинская православная церковь)
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.
Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
