Винницкая и Барская епархия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Свято-Преображенский кафедральный собор. Архитектор Паоло Фонтана.

Основная информация
Страна Украина
Епархиальный центр Винница
Основана 1933
Количество приходов 314[1]
Количество монастырей 3
Количество
священнослужителей
243
Кафедральный храм Преображенский собор
Сан правящего архиерея Митрополит
Титул правящего архиерея Винницкий и Барский
Сайт www.orthodox.vinnica.ua
Архиерей
Правящий архиерей Симеон (Шостацкий)
с 10 июня 2007 года

Ви́нницкая и Ба́рская епа́рхия — епархия Украинской православной церкви, объединяет приходы и монастыри на территории Барского, Винницкого, Жмеринского, Казатинского, Калиновского, Литинского и Хмельницкого районов Винницкой области.





История

Винницкое викариатство Подольской и Брацлавской епархии существовало с 9 мая 1836 года. Местом пребывания епископа был назначен Шаргородский во имя святого Николая Чудотворца мужской монастырь. Упразднена 25 марта 1861 года. Возобновлена в 1904 году.

В 1919 году центр Подольской губернии из Каменца-Подольского был перемещен в Винницу.

В феврале 1932 года была образована Винницкая область, в следующем году Винницкое викариатство стало самостоятельной епархией.

В январе 1947 года в епархии насчитывалось 670 церквей и три женских монастыря, 435 священников и 17 диаконов. Перед этим 10 храмов и 1 монастырь закрыли. И хотя в следующем 1948 году с регистрации сняли ещё 44 церковных здания, на Винниччине оставалось наибольшее количество православных церквей - 780. В период с 1945 по 1950 годы всего было закрыто 172 церкви и оставалось 717. В 1957 году в епархии был 601 действующий храм с 393 священниками и 6 диаконами. С 1959 по 1964 год власти закрыли 241 храм и сняли с регистрации 224 прихода. Оставалось на то время 350 приходов с 344 храмами, где служили 183 священника. В 149 церковных зданиях служба не совершалась более года.

К середине 1980-х годов в Винницкой епархии, наибольшей среди епархий Московской Патриархии, насчитывалось 265 приходов, на которых служили 149 священников и 3 диакона.

С конца 1980-х началось открытие ранее закрытиых храмов и рост числа приходов епархии. В год 1000-летия крещения Руси был вновь открыт кафедральный Рождества Богородицы собор Винницко-Брацлавской епархии в Виннице. В 1990 году кафедральным храмом стал переданный Церкви Свято-Преображенский собор, закрытый властью в 1962 году.

К 1994 году число приходов достигло достигло 561. В связи с этим Священный Синод УПЦ 4 октября 1994 года принял решение о разделении Винницкой епархии на Винницко-Могилёв-Подольскую с центром в городе Винница и Тульчинско-Брацлавскую с центром в г. Тульчин.

5 января 2013 года Могилёв-Подольский, Мурованокуриловецкий, Томашпольский, Черновецкий и Шаргородский районы на юге епархии были переданы новоучрежденной Могилёв-Подольской епархии, а к Винницкой из состава Тульчинской был присоединён Казатинский район.

Епископы

Винницкое викариатство Подольской и Брацлавской епархии
Винницкая епархия

Напишите отзыв о статье "Винницкая и Барская епархия"

Примечания

  1. [orthodox.vinnica.ua/novini/novini-eparhii/835.html Відбулися підсумкові річні збори духовенства Вінницької єпархії]. Официальный портал Винницкой епархии (12.06.2015).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Винницкая и Барская епархия

– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.