Теодорих II

Теодорих II готск. 𐌸𐌹𐌿𐌳𐌰𐍂𐌴𐌹𐌺𐍃 (Þiudareiks) — «Король народа»; лат. Theodoricus, Theodericus, Theudericus, Theudoricus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гравюра XVIII века</td></tr>
король вестготов
453 — 466
Предшественник:	Торисмунд
Преемник:	Эйрих
Вероисповедание:	христианин арианского толка
Смерть:	466(0466) Тулуза
Род:	Балты
Отец:	Теодорих I

Теодорих II (убит в 466) — король вестготов в 453—466 годах. Сын Теодориха I, внук Алариха I.

Овладел престолом после насильственной смерти брата Торисмунда. Другому брату Фридериху, участвовавшему в заговоре, Теодорих должен был уступить звание главнокомандующего готскими войсками.

Биография

Теодорих II как личность

Сидоний Аполлинарий современник Теодориха так описывают этого вестготского короля:

«Итак, Теодорих II был силен телом, а ростом он был немного выше среднего. Волосы спадали ему на уши, как это было принято у вестготов. Кожа короля была белой, как молоко, он легко краснел, но не от гнева, а от застенчивости. Он был широк в бедрах, а руки его обладали большой силой. После пробуждения на рассвете его ожидали арианские священники, с которыми он отправлялся на богослужение. Впрочем, придворные рассказывали, что Теодорих так проводил начало дня скорее из привычки, чем из ревности к вере. Вслед за этим он занимался государственными делами. При этом он сидел на стуле, а рядом с ним стоял его оруженосец. Толпа одетых в шкуры — видимо, его свита — должна была оставаться в передней комнате, чтобы не мешать своим шумом королевским занятиям и всё же быть постоянно под рукой. Теодорих принимал послов; при этом он внимательно слушал, но сам говорил мало. Во втором часу дня, то есть примерно через два часа после восхода солнца, король поднимался со своего места и шёл осматривать конюшню и казну».

Было бы ошибочным на основании последнего действия делать выводы об особенной жадности Теодориха. Королевская сокровищница была чем-то большим, чем учреждением для удовлетворения сиюмоментных финансовых потребностей государства. В раннее Средневековье королевская казна считалась непременным атрибутом власти. Как раз в вестготских источниках она часто упоминается в тесной связи с правителем и племенем. Она была важной составляющей королевского достоинства. Вестготская сокровищница была необычайно богатой. В ней хранилась добыча, вывезенная в 410 году Аларихом I из Рима, в том числе, по крайней мере, какая-то часть сокровищ из иудейского Храма, доставленных из Иерусалима в Рим императором Титом. Арабы, в руки которых эта сокровищница попала в 711 — 712 годах, составили подробное, хотя и преувеличенное описание находившихся в ней предметов, среди которых особую роль играет сделанный из золота «стол царя Соломона».

«После занятий государственными делами Теодорих часто отправлялся на охоту. При этом сопровождавшие выгоняли на него зверя, в которого он стрелял из лука».

Охота также была, как и осмотр сокровищницы, не столько удовольствием, сколько актом демонстрации королевской власти. Король получал возможность публично показать свою ловкость в обращении с оружием и тем самым свою готовность к войне.

«После возвращения устраивался обед. Все блюда были хорошо приготовлены. Серебряная столовая посуда не была особенно дорогой. Во время еды велись по большей части серьёзные разговоры. Только в конце недели Теодорих II обедал в одиночестве. После завершения трапезы король не шёл спать (а послеобеденный сон уже тогда вошёл в привычку в Южной Галлии), но приказывал принести ему игральные кости. Если ему удавался хороший бросок, он молчал, а при плохом — смеялся. Даже в игре он боялся внушить чувство страха своему окружению. Игра в кости приводила Теодориха в столь хорошее расположение, что можно было обращаться к нему с просьбой, определённо рассчитывая на её удовлетворение. К девяти часам он вновь занимался государственными делами, удерживавшими его до ужина. Во время трапезы часто выступали весельчаки, которые, впрочем, не осмеливались шутить по поводу расходов присутствующих. После ужина ворота дворца запирались, и перед ними выставлялась вооружённая охрана».

В своей государственной деятельности король пользовался советами знати. Сидоний Аполлинарий называет круг людей, к которым прислушивался монарх, сенатом и поэтому подчеркивает преклонный возраст советников. Советники являлись во дворец с первыми лучами солнца. В его правление, как и в правление его предшественников, наблюдается дружественное сосуществование ортодоксов-никейцев и ариан. Но хотя Теодорих II и занимал в религиозных вопросах достаточно отстраненную позицию, тем не менее, уже он поддерживал арианского миссионера Аякса у свевов.

Дружба с Римом

Так как устранение Торисмунда и воцарение Теодориха было делом римской партии в Тулузском королевстве, то король, естественно, проводил проримскую политику и восстановил федеративные отношения. Если тем самым новый король признал теоретическое верховенство Римской империи, то вместе с тем возрос и политический вес Вестготского государства. Теодорих хотел стать основной опорой Рима. Уже в 454 году вестготское войско под предводительством его брата Фредериха, выполняя поручение имперского правительства, двинулось в Испанию, чтобы подавить восстание багаудов в Тарраконской Испании. Багауды потерпели жестокое поражение.

Смерть Аэция (21 сентября 454 года), убийство Валентиниана III (16 марта 455 года) и война империи с Гейзерихом произвели в Галлии глубокое волнение. На личном свидании с Теодорихом префект Галлии Авит, который познакомил вестготского короля во времена его юности с римской культурой (он обучал его римскому праву и латинской литературе), уговорил короля признать императором Петрония Максима и верно служить ему. Когда 12 июня 455 года тот был в свою очередь убит, и, узнав о взятии Рима Гейзерихом, готские вожди в Арле провозгласили императором самого Авита (10 июля 455 года). В сопровождении вестготских войск Авит 9 июля 456 года прибыл в Италию. Выдвигая Авита, Теодорих II, если верить Сидонию Аполлинарию, заявил, что он, Теодорих, будет другом Рима, если Авит будет вождём, и воином, если тот будет государем.

Война со свевами

Рехиар даёт повод к нападению вестготов

Впрочем, большая часть войска вестготов во главе с Теодорихом II двинулась в Северную Испанию, чтобы отразить нападения свевов, разграблявших римские земли. Дело в том, что свевский король Рехиар, опираясь на своё родство с Теодорихом (он был женат на сестре вестготского короля) решил, воспользовавшись затруднениями римлян, захватить чуть ли не всю Испанию. Однако вследствие свевско-римских трений отношения между Рехиаром и его шурином значительно ухудшились. Возможно, именно под давлением вестготов свевы были вынуждены вернуть римлянам Карфагенскую Испанию. Многочисленные римские посольства, жаловавшиеся Рехиару на вторжения свевов на римскую территорию, не находили никакого отклика, хотя за их спиной стояла мощная Вестготская держава. Как сообщают, Рехиар заносчиво ответил посланцам Теодориха II, что в дальнейших жалобах он, Рехиар, увидит лишь повод самому явиться в Тулузу. Тогда Теодорих увидит, как он защищает свои права.

Сражение при Кампус Парамус

Теодорих II, заручившись, на сей раз, согласием императора Авита, и, заключив с королями бургундов Гундиохом и Хильпериком союз, в котором основную силу составляли вестготы (просп. тирон 457), выступил в поход, чтобы наказать высокомерного соседа. Король свевов Рехиар поспешил с войском, чтобы встретить его в двенадцати милях от города Асторга, на реке Орбиго, между Асторгой и Леоном. В битве при Кампус Парамус, происшедшей 5 октября 456 года Рехиар потерпел сокрушительное поражение. Король свевов был ранен и бежал в Порту, где сел на корабль, но, отброшенный назад бурей, попал в руки вестготов. В декабре 456 года он был казнён.

Полный разгром свевского государства

Таким образом, во времена Теодориха II готы предприняли жесткую военную акцию против свевов. Теодорих, вместе с бургундами завоевал свевскую столицу Брагу (Бракору). Кто выжили после первой битвы, сдались — часть из них была, тем не менее, казнена — королевство свевов было почти уничтожено и фактически перестало существовать. Теодорих II назначил наместником захваченных земель Агривульфа из рода Варнов, который затем, хотя и не принадлежал к знати и, вероятно, был даже королевским рабом или вольноотпущенником, провозгласил себя королём свевов. Иордан называет его клиентом короля и упрекает: «Ни к свободе не прилежал, ни верности патрону не соблюдал». Практически одновременно о своих притязаниях на престол заявил свев Мальдра. Хотя Агривульф был побеждён и казнён вестготами (июнь 457 года), волнения не прекращались. На сцене появлялись все новые и новые претенденты. Наряду с Мальдрой, известны также Фрамтан, Фрумар и Рехимунд.

Смена курса в отношениях с Римом

Свержение дружественного готам императора Авита

Отсутствие Теодориха сыграло роковую роль в судьбе его ставленника Авита: император пал жертвой интриги римского патриция Рицимера (456 год), который по материнской линии был племянником короля вестготов Валии. Сообщение о смерти Авита в начале 457 года застало вестготского короля в Лузитании, где он пытался разграбить город Эмериту (совр. Мерида). Предание говорит, что Теодорих снял осаду города, так как был напуган знамениями святого мученика Евлалия. Но, видимо, он больше беспокоился о надёжности своего положения в Галлии. Он быстро отступил со всей армией и вернулся в Галлию, предоставив своим полководцам продолжать очень жесткую испанскую войну против свевов.

Убийство Авита привело к фундаментальным изменениям в вестгото-римских отношениях. Если сначала Теодорих II, по-видимому, пытался продолжать политику Атаульфа и поддерживать Римскую империю военной мощью вестготов, для чего были созданы самые благоприятные предпосылки, так как Теодорих и Авит были друзьями, то теперь король вестготов отвернулся от Рима, помогать которому и далее было, очевидно, бессмысленно. Теперь речь могла идти лишь о том, чтобы извлечь как можно больше выгод из сложившегося положения. В этом стремлении он нашёл поддержку у галльской аристократии, которая после убийства Авита ощутила, что её лишили возможности принимать участие в политическом руководстве империей. Чувства галльской аристократии иногда принимали даже ярко выраженные сепаратистские черты. В последние годы правления, между 462 и 466 годами, Сидоний Аполлинарий называл Теодориха II «превзошедшим своего могущественного отца, славой готов, столпом и спасением римской нации».

Действия вестготских войск в Галлии

Летом 457 и весной 458 годов отряды Теодориха II безуспешно осаждали Нарбонну. Может быть, к концу 459 года город пал (но впоследствии римская власть в нём была восстановлена, так как к 461 году мы снова ненадолго видим его под властью Рима). Во всяком случае, к концу 459 года готская угроза нависла уже над Арелатом (ныне Арль).

Возобновление федеративного договора

Император Майориан, наследовавший Авиту, зимой 458/459 года прибыл в Галлию и энергично вмешался в местные дела. Это был последний властелин Рима, который предпринимал энергичные попытки восстановления былого могущества. Ставший военачальником и патрицием Эгидий, преемник Аэция, присоединился к своему другу Майориану. Эгидий опирался в основном на салических франков под предводительством Хильдерика I. С огнём и мечом Эгидий двинулся вниз по Роне, подчинил в 458 году своей власти Лугдун (ныне Лион) и в следующем году был осаждён вестготами в Арле. Но под стенами этого города готы были разбиты полководцами Майориана Эгидием и Непоцианом. Майориан направил к готам послов и Теодорих II заключил с Римом союз, выгодный обеим державам, и возобновивший федеративные отношения.

События в Испании

Захват вестготами Бетики

Ещё в 458 году Теодорих II послал в Бетику армию под командованием некоего Сириллы. Не встретив сопротивления, вестготы расположили в Бетике свой гарнизон. Но вряд ли они могли оставить большую часть своего войска на таком большом расстоянии от Тулузы: трудно поверить, чтобы их гарнизон насчитывал тысячи солдат, скорее, речь шла о нескольких сотнях воинов. Однако, это стало началом нового периода в истории Испании. Идаций говорит об этом событии без комментариев, как бы, между прочим, потому что он не мог предвидеть его последствий. А между тем, насколько известно, готы так никогда и не ушли из этой южной провинции.

Начиная с этого момента и вплоть до появления мавров в 711 году (то есть только через два с половиной столетия), вестготы владели Бетикой, самой южной провинцией полуострова. И это при том, что она находилась дальше всех от Тулузы и, по известным сведениям, из всех провинций в Бетике осело меньше всего готов.

Вестготы и римляне действуют заодно

Между тем император Майориан решил предпринять поход через Испанию в Африку против вандалов. Заодно было задумано уничтожить и остатки свевского государства в Испании, видимо, находившегося в союзе с вандалами. В этой войне, согласно заключённому союзу, римляне действовали заодно с вестготами. Скорее всего готы сами предложили императору помощь, едва узнав, что воевать предстоит со свевами, и порешили уничтожить объединёнными силами своего соперника в Испании, при этом выказав все знаки верности Риму: собственно, на подобных ходах обычно и строилась политика Теодориха II, романофила и друга империи, однако никогда не забывавшего при этом интересов своего народа.

Война со свевами

Римский магистр Непоциан высадился в Новом Карфагене, пересек всю Испанию с востока на северо-запад и начал завоевание Галисии. К тому времени готский военачальник Сирилла был смещен и отозван в Галлию. На его место король назначил Суниэриха, который немедленно объединился с Непоцианом. Из рассказа Идация известно также, что некие Оспиний и Асканий, римляне из местных, в 459 году поставляли сведения о свевах армии Суниэриха и Непоциана.

Под Луго, вторым по значению городом Галисии, Непоциан и Суниерих одержали победу над свевами. Незадолго до этого (по словам Идация, «в пасхальную неделю») в той же Луго свевы перебили местных жителей вместе с императорским наместником Галисии (таковой в 460 году ещё имелся). Затем двинулись на юг через Бракару к Скаллабису (ныне Сантарен), расположенному чуть севернее нынешнего Лиссабона, и взяли этот город. Майориан в это время находился в Цезарее Августе (ныне Сарагоса), а после направился к Новому Карфагену, куда прибыл к маю 460 года.

Смерть Майориана

Однако вандальский король Гейзерих, который ещё в 457 году пытался примирить свевов и готов, чтобы сформировать тройственный союз против империи, защищался весьма успешно. Под Новым Карфагеном Майориан потерял флот, и там удача покинула его. В августе 461 года он был убит Рицимером.

Могущество вестготского короля в Испании достигло такого уровня, что в 461 году Теодорих II отозвал с должности ни много, ни мало как самого магистра армии Непоциана и поставил на его место римлянина по имени Арборий. То есть высшая римская командная должность в Испании продолжала существовать, и её продолжал занимать римлянин, однако этот римский командир получил назначение и получал инструкции не от римского правительства, а от готского короля Тулузы. Хотя, возможно, после смерти Майориана военачальник Непоциан перестал подчиняться новому императору Либию Северу и Теодорих II был вынужден применить силу для восстановления порядка.

Испанские события в изложении Исидора Севильского

Примерно таким образом развивались события в Испании. Как мы видим, личное участие Майориана в них было минимальным. Так что даже Исидор Севильский, родом испанец, в своей «Истории готов» не счёл нужным упомянуть об императоре — он просто сделал краткую заметку:

«Через короткое время Теодорих послал часть своего войска под командованием Кеурила в провинцию Бетика, а другую часть под командой Сумериха и Непотиана в Галисию, где они разграбили и опустошили земли свевов у Луго».

(Сирилла у него, как мы видим, стал Кеурилом, а Суниэрих Сумерихом, да и в само изложение введена небольшая путаница). При этом, громя свевов, вестготы неоднократно предлагали им переговоры: так например, в 460 году Теодорих II направил к свевскому королю сразу два посольства, а через год ещё два. Непоциан и Суниэрих так же выступали в Галисии как послы императора. Идаций ничего не говорит о том, с какой целью направлялись эти бесчисленные посольства. Несомненно, молчание Идация объясняется тем, что у него было недостаточно информации: он просто не знал, для чего приезжали послы.

Мир со свевами

В 462 году несколько послов, отправленных Ремисмундом, сыном короля свевов Мальдры, прибыли к Теодориху, прося мира и дружбы. В ответ Теодорих отправил Ремисмунду оружие, подарки и женщину в жены. В качестве посла к Ремисмунду Теодорих назначил Саллу. Для укрепления политической связи свевов с готами Теодорих прислал к ним арианского миссионера Аякса.

Теодорих II и Эгидий

Смерть Майориана, развязала руки Теодориха. На этот раз Теодорих сумел использовать эту ситуацию. Так как новый император, ставленник Рицимера Либий Север, не был признан римским полководцем в Северной Галлии Эгидием, он обратился к Теодориху. Король вестготов в 462 году под предлогом оказания помощи Либию Северу завладел городом Нарбон, который он столь давно хотел присоединить к своим владениям. Комит и гражданин Агриппина, соперник Римского комита Эгидия, сдал Нарбонну Теодориху, чтобы получить поддержку готов. Эгидий отступил за Луару, преследуемый братом Теодориха Фридерихом, но при Орлеане повернул назад и в сражении разгромил готов; на поле битвы пал и Фридерих (463 год). Усилившись отрядами салических франков Хильдерика I и аланов, Эгидий отбросил готов за Луару. Эгидий был тогда опаснейшим противником вестготов. Он вступил в переговоры с королём вандалов (Идаций 224); вероятно, планируя одновременное нападение на Италию и на королевство вестготов. Смерть Эгидия от чумы осенью 464 года избавила Теодориха от этой угрозы. Вестготы не замедлили перейти в наступление и захватили земли в среднем течении Луары.

Убийство Теодориха II

В конце 466 года в Тулузе Теодорих II был убит. Сарагосская хроника утверждает, что он был зарезан своими людьми. Убийство, видимо, произошло по приказу его младшего брата Эйриха. Идаций и Исидор Севильский прямо обвиняют Эйриха в организации убийства брата, то же самое в хронике Марий Аваншского и других. По словам Иордана Теодорих II умер своей смертью, но ему с жадной поспешностью наследовал его брат Эйрих, что и вызвало прискорбное подозрение. Указание Иордана на жадную поспешность можно принимать как отказ от прежних формальностей при взятии власти. Убийство Теодориха завершило начальный этап вестготской экспансии.

Теодорих II правил 13 лет.

Литература

• [www.vostlit.info/Texts/rus9/Chron_vest_kor/frametext.htm Хроника вестготских королей // Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: быт, нравы, идеалы] / Сост. М. Тимофеев, В. Дряхлов, Олег Кудрявцев, И. Дворецкая, С. Крыкин. — М.: Юристъ, 1996. — 576 с. — 5000 экз. — ISBN 5-7357-0043-X.
• Иордан. О происхождении и деяниях гетов / Вступ. статья, пер., коммент. Е. Ч. Скржинской. — СПб.: Алетейя, 2013. — 512 с. — (Византийская библиотека. Источники). — ISBN 978-5-91419-854-8.
• Хервиг Вольфрам. Готы. От истоков до середины VI века / Перевод с немецкого Б. Миловидов, М. Щукин. — СПб.: Ювента, 2003. — 654 с. — (Историческая библиотека). — 2 000 экз. — ISBN 5-87399-142-1.
• Клауде Дитрих. История вестготов / Перевод с немецкого. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2002. — 288 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-8071-0115-4.
• Циркин Ю. Б. Античные и раннесредневековые источники по истории Испании. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. — 360 с. — 1000 экз. — ISBN 5-8465-0516-3, ISBN 5-288-04094-X.
• Циркин Ю. Б. Испания от античности к средневековью. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2010. — 456 с. — 700 экз. — ISBN 978-5-98187-528-1.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• Теодорих II // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE.htm#_Toc225040394 Foundation for Medieval Genealogy. Теодорих II]
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/_voelkerwanderung/t/theoderich_2_westgoten_koenig_466/theoderich_2_westgoten_koenig_466.html Genealogie Mittelalter. Теодорих II]

Династия королей вестготов
Предшественник: Торисмунд	король вестготов 453 — 466	Преемник: Эйрих

Отрывок, характеризующий Теодорих II

Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»