Фёдор III Алексеевич

Фёдор III Алексеевич Ѳео́доръ Алеѯі́евичъ <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Посмертная парсуна царя кисти Б. Салтанова (1686)</td></tr>
Государь, царь и великий князь всея Руси
29 января (8 февраля) 1676 — 27 апреля (7 мая) 1682
Коронация:	28 июня (18 июня) 1676
Предшественник:	Алексей Михайлович
Преемник:	Иван V и Пётр I
Рождение:	30 мая (9 июня) 1661(1661-06-09) Москва
Смерть:	27 апреля (7 мая) 1682(1682-05-07) (20 лет) Москва
Место погребения:	Архангельский собор (Москва)
Род:	Романовы
Отец:	Алексей Михайлович
Мать:	Мария Ильинична Милославская
Супруга:	1) Агафья Семёновна Грушецкая 2) Марфа Матвеевна Апраксина
Дети:	от 1-го брака: Илья от 2-го брака: нет

Фёдор III Алексеевич (30 мая (9 июня) 1661 — 27 апреля (7 мая) 1682) — русский царь с 1676 года, из династии Романовых, сын царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны, урождённой Милославской, старший брат царей Ивана V (родной) и Петра I (единокровный).

Биография

Фёдор Алексеевич, объявленный престолонаследником после кончины старшего брата Алексея, был очень слаб и болезнен, как и все сыновья Алексея Михайловича от Марии Милославской, с детства страдал «скорбутом» (цингой). Вступил на царский престол в 15 лет.

Большой титул царя

«Божиею милостию Царь и Великий Князь всея Великия и Малыя и Белыя России, Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятцкий, Болгарский и иных, Государь и Великий князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Резанский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея Северныя страны, Повелитель и Государь Иверские земли, Карталинских и Грузинских царей, и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей, и иных многих государств и земель, восточных, и западных, и северных отчич, и дедич, и наследник, и Государь и Обладатель».

Одним из его учителей был белорусский монах Симеон Полоцкий, прививший ему склонность ко всему польскому. Царь свободно говорил на польском. Некоторые исследователи предполагают, что он знал латынь. Фёдор Алексеевич интересовался европейской политикой. На заседаниях Боярской думы ему и боярам зачитывали составленные в Посольском приказе обзоры западной прессы (куранты). Увлекался музыкой и пением. К свадьбе царя Фёдора Алексеевича и Агафьи Грушецкой Симеон Полоцкий и новый придворный пиит и ученик Симеона, монах Сильвестр Медведев, сложили широковещательные оды на это «великое и радостное для всей земли Русской торжество».

В первые месяцы царствования Фёдор Алексеевич тяжело болел и фактическими правителями государства были А. С. Матвеев, патриарх Иоаким и И. М. Милославский. Однако уже к середине 1676 года царь взял власть в свои руки, после чего Матвеев был отправлен в ссылку.

Короткое царствование Фёдора Алексеевича ознаменовано некоторыми важными акциями и реформами. В 1678 году проведена общая перепись населения, в 1679 введено подворное обложение прямыми налогами, увеличившее податный гнёт. В военном деле в 1682 году отменено парализующее начальствование в армии местничество, в связи с этим сожжены разрядные книги. Тем самым был положен конец опасному обычаю бояр и дворян считаться с заслугами предков при занятии должности, главным критерием продвижения по службе стали личные способности и выслуга лет. Для сохранения памяти предков были введены родословные книги. В целях централизации государственного управления некоторые смежные приказы были объединены под руководством одного лица. Получили новое развитие полки иноземного строя.

В 1676—1681 годы велась война против Османской империи и союзного с ней Крымского ханства, вызванная агрессивной политикой Порты на Украине. По Бахчисарайскому миру Турция признала за Россией Левобережную Украину и Киев.

Под влиянием молодых царских фаворитов — постельничего Ивана Языкова и стольника Алексея Лихачева — придворный быт значительно изменился: молодые бояре начали брить бороды, при дворе было запрещено появляться в традиционных охабнях и однорядках. Тяга к западному по причинам, изложенным выше, принимала форму полонофилии: придворные осваивали польские обычаи, начали носить кунтуши, стричь волосы по-польски и учиться польскому языку.

Будучи широко образованным человеком, в марте 1681 года царь Фёдор Алексеевич стал одним из создателей Типографской школы при Заиконоспасском монастыре — предтечи Славяно-греко-латинской академии.

Продолжались репрессии против старообрядцев, в частности, был сожжён с ближайшими сподвижниками протопоп Аввакум, по преданию, предсказавший близкую смерть царю.

Престолонаследие и кончина царя

По совету своих любимцев Языкова и Лихачёва царь взял в жёны 18 июля 1680 года дочь смоленского дворянина, Агафью Грушецкую. Единственный сын царя, наследник престола Илья Федорович, родился 11 июля 1681 года и скончался на 10-й день жизни. Царица Агафья умерла 14 июля 1681 года.

Второй брак был заключён 15 февраля 1682 года, с Марфой Матвеевной Апраксиной, сестрой будущего сподвижника Петра I адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина. Детей от этого брака, продлившегося чуть более двух месяцев, у царя не было.

Фёдор Алексеевич скончался 27 апреля 1682 года в возрасте 20 лет, не сделав распоряжения относительно престолонаследия. Похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля. Вопрос о престолонаследии вызвал волнения, разрешившиеся решением о венчании на царство одновременно двух царей — малолетних братьев Фёдора Ивана и Петра при регентстве их старшей сестры Софьи Алексеевны.

Предки

Фёдор III Алексеевич — предки

Никита Романович Захарьин-Юрьев               Фёдор Никитич Романов                       Варвара Ивановна Ховрина-Головина или Евдокия Ивановна Горбатая-Суздальская               Михаил Фёдорович                             Иван Васильевич Шестов               Ксения Ивановна Шестова                       Мария               Алексей Михайлович                                   Степан Андреевич Стрешнев               Лукьян Степанович Стрешнев                       Стрешнева, Евдокия Лукьяновна                             Анна Константиновна                       Фёдор Алексеевич                                         Иван Иванович Милославский               Даниил Иванович Милославский                       Илья Данилович Милославский                             Степанида                       Милославская                                   Фёдор Нарбеков                       Екатерина Фёдоровна Нарбекова                           </center>

Литература

• Феодор Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Богданов А. П. В тени Великого Петра. — М., 1998.
• Богданов А. П. Фёдор Алексеевич // Романовы. Исторические портреты: Книга первая. Михаил Фёдорович — Петр III / Сост. А. Н. Сахаров. —М.: АРМАДА, 1997.
• Богданов А. П. Царь-реформатор Фёдор Алексеевич Романов (1676—1682). Старший брат Петра. — М., 2005. — 696 с.
• Замысловский Е. Е. Царствование Фёдора Алексеевича. Часть 1. Введение. Обзор источников. — М., 1871.
• Замысловский Е. Е. Сношения России с Польшей в царствование Фёдора Алексеевича. — М., 1888.
• Корсакова В.,. Феодор Алексеевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Седов П. В. Закат Московского царства, царский двор конца XVII века. — СПб.: Петербургский институт истории, изд-во «Дмитрий Буланин», 2006. — 604 с.
• Соловьев С. М. История России с древнейших времен. [www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv13p2.htm Том 13, Глава 2]

Кинематограф

• Иван Соловьёв — «Раскол», (2011)
• Константин Шелягин — «Романовы. Фильм Первый» (2013).

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Фёдор Алексеевич

Внешние видеофайлы
	[video.mail.ru/mail/alexeigherman/1616/41839.html ТВ Центр. Передача из цикла «История Государства Российского»: «Царствование Федора Алексеевича»]

• [www.youtube.com/watch?v=VWtoS98Fuhs Царь Федор Алексеевич. Стихира «Достойно есть» (единственное сохранившееся до нашего времени музыкальное произведение царя)].

</center>

Отрывок, характеризующий Фёдор III Алексеевич

– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.