Харьковская операция (июнь 1919)
| Гражданская война в России | |||
 Южный фронт в январе-июле 1919 г. | |||
| Дата |
20 июня — 25 июня 1919 года | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа ВСЮР | ||
| Изменения |
Взятие белыми Харькова. Начало похода на Москву. | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Харьковская операция (июнь 1919 год) — военно-стратегическая наступательная операция ВСЮР, в ходе которой белогвардейцы 25 июня заняли Харьков, готовясь продолжать своё наступление на север.
Содержание
Предыстория
Повсеместные крестьянско-казацкие восстания дезорганизовали тыл Красной армии. Особенно большой размах имели Григорьевское восстание, приведшее к общему военно-политическому кризису УССР в мае 1919 г., и Вёшенское восстание на Дону. На их подавление были брошены крупные силы РККА, в боях с крестьянами-повстанцами солдаты красных часто проявляли нестойкость. В создавшихся благоприятных условиях Добровольческая армия разгромила противостоявшие ей силы большевиков и вышла на оперативный простор. Жестокий коммунистический режим на малороссийских землях ставил ВСЮР в выгодное положение. В начале июня началась подготовка по прорыву обороны Харькова.
Взятие Харькова
Подготовка к штурму
Ко второй половине июня 1919 года основные силы Добровольческой армии (большая часть сил 1-го армейского и 3-го Кубанского конного корпусов — 6 пехотных и конных дивизий) под командованием генерала В. З. Май-Маевского вплотную приблизились к Харькову, контролируемому Красной армией, и начали готовиться к штурму. Основное наступление на город развивалось силами 1-го Армейского корпуса генерала А. П. Кутепова с юга и юго-востока.
20 июня началось концентрическое наступление на Харьков, со стороны Волчанска, Чугуева, Змиёва и Лозовой.
Силы сторон
 |
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
Штурм
С 20 июня на подступах к городу завязались бои у железнодорожной станций Лосево, а затем в районе Паровозостроительного завода (нынешнего завода им. Малышева). В это же время силы красных заняли оборону у станции Основа, несколько атак белых на станцию оказались отбиты. Большие потери понёс сводно-стрелковый полк Добровольческой армии.[1]
Решающую роль в прорыве обороны Харькова сыграли Дроздовские части 1-го Армейского корпуса под командованием полковника А. В. Туркула, переброшенные под Харьков по железной дороге из района Изюма и Балаклеи. Высадившись 23 июня 1919 года из вагонов за несколько километров до крупной узловой станции Основа, дроздовцы 24 июня с утра атаковали позиции красных у станции, опрокинули их, и преследуя отступающих по железнодорожной ветке до станции Харьков-Левада, перешли реку Харьков по деревянному мосту у харьковской электрической станции[2]. Перейдя мост, силы белых вошли в центральную часть города по улице Кузнечной.
Наиболее ожесточённое сопротивление вступающим в город дроздовцам оказал на центральных улицах города красный броневик «Товарищ Артём» (командир — Е. Станкевич)[3]. Броневик был забросан гранатами и был захвачен белыми, а его экипаж, состоявший из 4-х матросов, покинув машину, попытался скрыться, но был пойман дроздовцами и тут же в присутствии народа расстрелян на Николаевской площади у стены Харьковской городской думы (нынешнего городского совета).[1] В советское и нынешнее время память экипажа броневика отмечена мемориальной доской на здании горсовета. В экстренном выпуске харьковской газеты «Новая Россия» от 25 июня 1919 года писалось следующее о событиях предыдущего дня, 24 июня:[4]
К 9 часам центр города был уже занят войсками Добровольческой Армии. Дальнейшему их продвижению было оказано сопротивление большевиками, засевшими на Холодной горе, где ими были установлены орудия и скрыты в зелени горы пулемёты. После недолгой перестрелки добровольцы орудийным огнём заставили замолчать батареи красноармейцев и шаг за шагом под пулемётным и ружейным огнём очистили гору от последних отрядов большевиков. Остатки красной армии отступили по Григоровскому шоссе, так как все железнодорожные пути были перерезаны ещё утром. Этим объясняется и поспешность, с которой запоздавшие комиссары покидали днём в автомобилях Харьков.
Население города оказало вступившим войскам самый радушный приём. Вступающих засыпали цветами и встречали овациями. До поздней ночи на улицах толпился народ, обсуждая события.
Основные силы Добровольческой армии вступили в город на следующее утро, 25 июня 1919 года, по открытому дроздовцами пути и высадились на Южном вокзале, захватив попутно после короткой стычки оставленные красными на вокзале бронепоезда и бронеплощадки. Затем войска проследовали парадным маршем в сторону центра города по улице Екатеринославской (нынешний Полтавский Шлях). Во главе войск шёл командир дроздовцев генерал В. К. Витковский.[5]
25 июня А. Я. Пархоменко, принявший на себя командование красными войсками гарнизона, с отборным отрядом харьковских коммунистов, курсантов и моряков овладел привокзальным районом города. Не получив поддержки со стороны других войск, отошедших от Харькова, его отряд к утру 26 июня оставил город, прорвав кольцо окружения.
Существенную роль во взятии Харькова белыми сыграл рейд Терской дивизии генерала С. М. Топоркова по тылам Красной Армии. Безостановочно наступая и тесня перед собою части 13-й и 8-й армий, Терская дивизия взяла 15 июня 1919 года Купянск, и затем, обойдя Харьков с севера и северо-запада, отрезала сообщения харьковской группы большевиков на Ворожбу и Брянск и уничтожила несколько эшелонов подходивших подкреплений[6], захватив в плен большую группу комиссаров. Дивизия вышла к 21 июня на Белгородское шоссе в районе современного Лесопарка и неожиданно попыталась атаковать Харьков с севера. Но, под натиском броневиков красных она вынуждена была отступить на север, потеряв часть артиллерии и обозного имущества, в районе сел Должик и Золочев сойти в сторону с основной дороги и пропустить мимо себя большие массы советских сил, которые отступали из города на север.[7]
Итоги
В результате взятия Харькова Добровольческая Армия уничтожила сильный узел сопротивления красных (названный Ворошиловым «Красным Верденом» за его неприступность) на пути к Москве; захватила огромные трофеи: бронеавтомобили, бронепоезда, пулемёты, амуницию и боеприпасы; овладела важным промышленным центром.
Таким образом ВСЮР захватили не только важный в стратегическом отношении город, но также пополнили свои ресурсы и получили возможность использовать промышленный потенциал Харькова. А уже 3 июля Деникин обнародует свою Московскую директиву и начнётся Поход на Москву.
Иллюстрации
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Май-Маевский принимает доклад на одном из парадов Добровольческой армии в Харькове.
- Деникин на Николаевской площади Харькова июнь 1919.jpg
Парад в Харькове. В центре — генерал Деникин, слева от него генерал Иван Романовский, генерал-квартирмейстер Ставки Ю.Н. Плющик-Плющевский.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Генерал С. М. Топорков на параде Добровольческой армии в Харькове. Июль 1919 года.
- Кутепов на молебне 3-го Корниловского ударного полка Харьков 1919.jpg
Генерал А. П. Кутепов на молебне в Харькове перед отправкой 3-го Корниловского ударного полка на фронт. 31 августа 1919. Конная площадь.
- 3-й корниловский ударный полк в Харькове.jpg
Запасной батальон 3-го Корниловского ударного полка, Харьков, осень 1919 года.
Список литературы и примечания
- ↑ 1 2 [militera.lib.ru/memo/russian/turkul_av/01.html Туркул А. В. Дроздовцы в огне. Картины Гражданской войны. Харьков.]
- ↑ Нынешний район пересечения ул. Руставели и Красношкольной набережной, моста не сохранилось, электрической станции тоже.
- ↑ [streets-kharkiv.info/istoriya-kharkova Сайт истории Харькова]
- ↑ Новая Россія. Харьковская ежедневная газета. — 25 июня 1919 года. Экстренный выпуск. — с. 1.
- ↑ [www.dk1868.ru/history/krizis_dobr.htm Штейфон Б. А. Кризис добровольчества]
- ↑ [militera.lib.ru/h/denikin_ai2/5_03.html Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Том V. Вооруженные силы Юга России. Глава 3. Наступление ВСЮР весною 1919 года: освобождение Дона и Крыма, взятие Харькова, Полтавы, Екатеринослава и Царицына. «Московская директива». Внутренние настроения]
- ↑ [www.dk1868.ru/history/mamontov_3.htm Мамонтов С. И. Походы и кони.]
См. также
|
Портал «Вооружённые силы» |
|---|---|
|
Портал «Харьков» |
Напишите отзыв о статье "Харьковская операция (июнь 1919)"
Отрывок, характеризующий Харьковская операция (июнь 1919)
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
