Зимнее наступление на Украине (1918—1919)

Зимнее (1918—1919) наступление поляков на Западной Украине
Основной конфликт: Польско-украинская война
Дата	5 декабря 1918 года — 24 февраля 1919 года
Место	Галиция, Западная Украина
Итог	Временное перемирие, затем развернулись новые боевые действия
Противники
Польская республика ЗУНР УНР Гуцульская Республика Республика Команча
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Зимнее отступление на Западной Украине (1918—1919) — отступление войск ЗУНР и УНР под воздействием войск Польши на территории Западной Украины. Окончилось временным перемирием, затем развернулись новые боевые действия.

Предыстория

Уличные бои в городах Галиции

Овладение украинцами Галицией. Бой за Перемышль

В ночь на 1 ноября 1918 года 1500 вооружённых солдат и офицеров австро-венгерской армии украинского происхождения без предупреждения вошли во Львов (). Вооружённые формирования украинцев за одну ночь заняли все важнейшие учреждения города: здание австрийского штаба военного командования и здание управления королевством Галиции и Лодомерии, Сейм королевства Галиции и Лодомерии, железнодорожный вокзал, казармы армии и полиции, почту. Украинские формирования застали гарнизон города врасплох, поэтому тот практически не оказывал сопротивления. Все австрийские солдаты были разоружены, генерал-комендант города был взят под арест, предварительно сложив свои полномочия. Штаб украинских войск расположился в Львовском Народном доме.

Австрийцы в такой ситуации объявили о нейтралитете. Утром город полностью контролировался украинскими войсками. В ту же ночь власть бескровно перешла в руки украинцев в Станиславове (Ивано-Франковске), Тарнополе (Тернополе), Золочеве, Сокале, Раве-Русской, Коломые, Снятыне, Печенежине, Бориславе и др.

Поляки Галиции не ожидали такого поворота событий. Они надеялись, что в ближайшее время Галиция бескровно войдёт в состав возрождающейся Польши. Поэтому 1 ноября в Перемышле произошли первые столкновения между польскими отрядами милиции и нерегулярными вооружёнными формированиями поляков с одной стороны и формированиями украинцев с другой. Поводом к началу военных действий послужил инцидент 2 ноября у железнодорожного вокзала, в результате которого погибло 7 галичан-украинцев. 3 ноября в Перемышль вошли 220 вооружённых селян-украинцев из окрестных сёл, которые выбили польскую милицию из города. В ходе сражения селяне смогли арестовать австрийского коменданта города и командующего отрядами польской милиции. На протяжении одной недели в Перемышле сохранялось относительное спокойствие. Город контролировался украинскими отрядами, в которые было призвано ещё 500 человек.

10 ноября с запада к Перемышлю подошли регулярные польские войска, которые насчитывали 2000 человек пехоты, несколько бронемашин, один бронепоезд и несколько артиллерийских орудий. Украинцы-галичане, противостоявшие им, имели 700 человек пехоты и 2 орудия. На подступах к Премышлю развязался бой, в результате которого город перешёл под контроль польской армии. Взятие Перемышля поляками позволило им развернуть наступление на Львов, где шли интенсивные уличные бои.

Бой за Львов

Бои во Львове начались на день позже, чем в Перемышле. Утром 1 ноября, сразу после перехода власти в городе в руки украинцев, польские лидеры Львова объявили о начале мобилизации. Одновременно началось укрепление польских кварталов города. В первой половине дня сохранялась напряжённая ситуация, хотя столкновений не происходило. Во второй половине дня польские формирования превратили Львовский политехнический институт и собор святого Юра в укреплённые пункты для сбора призывников. Улицы вокруг этих зданий были перегорожены баррикадами.

Тем временем украинские власти Львова не могли прийти к совместному решению, как отреагировать на «польскую активность в городе». Несмотря на это, и с украинской стороны начались приготовления к боям. В ночь с 1 на 2 ноября в городе установилось затишье, которое и украинцы, и поляки использовали как время для накапливания сил.

Ранним утром 2 ноября во Львове раздались первые выстрелы. В разных частях города начались бои, которые приобрели ожесточённый характер возле вокзала, товарной станции, складов оружия и продовольствия. В результате поляки овладели этими ключевыми точками, что им позволило дополнительно вооружить ещё 3000 человек. Первоначально сопротивление украинским сечевикам оказывали только 200 ветеранов мировой войны из Польской Организации Войсковой, имевших 64 винтовки и базировавшихся в школе имени Сенкевича на западной окраине города; однако уже на следующий день ряды польских защитников Львова насчитывали 6000 человек, из них 1400 подростков — харцеров, гимназистов и студентов, получивших за свою храбрость прозвище «львовских орлят» (наиболее известный среди них — тринадцатилетний Антос Петрикевич, погибший в бою и посмертно удостоенный ордена Виртути Милитари). Несмотря на бои, в тот же день между поляками и украинцами начались переговоры о выработке совместных соглашений и прекращении огня. Переговоры провалились, и 3 ноября уличные бои возобновились. К тому дню полякам удалось мобилизовать ещё 1150 солдат, которым противостояло 2050 бойцов украинских формирований. Но у поляков было численное превосходство в количестве профессиональных бойцов и офицеров, тогда как на украинской стороне преимущественно воевали рядовые.

Усиление польских войск во Львове

Украинский комендант города был избран ещё в ночь с 1 на 2 ноября, поэтому поляки решили избрать своего коменданта. Им 3 ноября стал Чеслав Мончинский. Одновременно был создан Народный польский комитет. В тот же день польские формирования предприняли рейд на центр Львова, который был отражён украинцами. Тем временем с востока в город вошло 1000 Украинских сечевых стрельцов под командованием Грыця Коссака, которые уже 4 ноября были брошены в бой под железнодорожной станцией. 5 ноября поляки отбили атаку украинцев и сами перешли в наступление. В результате уличных боёв центр Львова был окружён польскими формированиями с трёх сторон — с юга, запада и севера. В центре находились украинские власти города и всей Галиции.

С 5 по 11 ноября велась позиционная война возле центра Львова. Крупные сражения велись возле львовской Цитадели, казарм и кадетской школы. Все попытки сторон начать переговоры прерывались, так как каждый из противников считал город исконно своим. 12 ноября украинцы прорвали фронт, и поляки начали отступление от центра города. 13 ноября во Львове было провозглашено создание Западно-Украинской народной республики, президентом которой стал Евгений Петрушевич. Тем временем поляки прорвались в южную часть Львова, остановив наступление украинцев на окраины города и выйдя в тыл частям украинских войск. 14 ноября фронт снова изменился: украинцы вошли в северные кварталы города, выбив оттуда поляков. 15 ноября польские войска на автомобилях ворвались в северные кварталы Львова, вновь вернув контроль над ними. 16 ноября бои опять стали позиционными.

После долгих, безуспешных для обеих сторон боёв за Львов начались переговоры. 17 ноября во Львове был подписан договор о прекращении огня на два дня. За эти два дня правительство ЗУНР обратилось к нетронутым войной провинциям республики с просьбой прислать подкрепления. Но плохо организованная система мобилизации не позволила вовремя прислать в город дополнительные силы, поэтому прибывавшие в последующие дни во Львов бойцы не смогли переломить ситуацию в пользу украинцев. Тем временем поляки, которым неделей ранее удалось овладеть Перемышлем, прислали по железной дороге во Львов 1400 пехотинцев, 8 артиллерийских орудий и 11 пулемётов. Также в город прибыл польский бронепоезд. Это сильно изменило соотношение сил в городе. Теперь превосходство было на стороне поляков — 5800 человек, когда украинцы имели всего 4600 человек, из которых половина была непрофессиональными волонтёрами. Теперь бои шли между двумя полноценными армиями, польской и украинской, которые успели к тому моменту сформироваться, а не между полупрофессиональными нерегулярными формированиями.

Отступление украинцев из Львова

21 ноября срок перемирия истёк. В 6 часов утра поляки начали общее наступление. Польский 5-й пехотный полк под командованием майора Михаля Каршевич-Токаржевского (львовянина родом) прорвался во Львов со стороны Перемышля, благодаря чему поляки приобрели перевес и к вечеру взяли в кольцо украинцев в центре Львова. Поляками было занято кладбище — стратегически ключевой пункт в городе. В ночь на 22 ноября полковник Стефанов приказал украинским частям покинуть Львов. Украинские части сосредоточились в 30 километрах на юге, востоке и севере города, взяв его в осаду.

Утром поляки вошли в центр города. Однако польское командование было разочаровано тем, что смогло упустить 4000 человек противника из «котла». Сразу после взятия города во Львове произошёл еврейский погром. Евреи сохраняли нейтралитет в польско-украинском противостоянии. В результате погрома 500 евреев получило ранения разной степени, ещё около 70 были убиты.

Тем временем в украинской части Галиции с 22 по 25 ноября состоялись выборы 150 членов Украинского Национального Совета, который должен был выступать в качестве законодательного органа ЗУНР. Почти треть мест была зарезервирована для национальных меньшинств (в первую очередь — поляков и евреев). Поляки выборы бойкотировали, в отличие от евреев, составивших почти 10 % от состава депутатов.

В память о про-польских защитниках города в 1920-е годы был возведен мемориал на Лычаковском кладбище, откуда в 1925 году в Варшаву был вывезен прах погибшего во Львове солдата, где он был перезахоронен в могиле Неизвестного солдата.

Ход наступления

Открытие фронта на Волыни и поход в Закарпатье

С середины ноября началось формирование украинско-польского фронта общей длиной около 200 километров от Волыни на севере и до румынской границы на юге. Такая длина была обусловлена многочисленными восстаниями поляков против украинцев-галичан не только в крупных городах, но и в небольших населённых пунктах Галиции. К концу ноября фронт проходил по линии река Тесная — Хыров — Перемышль — восточные окраины Львова — Ярослав — Любачев — Рава-Русская — Белз — Крылов.

5 декабря 1918 года состоялось сражение за Хыров, в котором приняло участие 2000 поляков и 1000 украинцев-галичан. Хотя перевес был на стороне войск Польши, украинцам удалось овладеть городом. Благодаря этому они смогли развернуть наступление на Перемышль. 9 декабря украинские галицкие части вплотную подошли к городу, но не смогли взять его, так как город был мощной крепостью бывшей австро-венгерской армии. Поляки воспользовались этим, и 12 декабря развернули контрнаступление от Перемышля к Хырову. 16 декабря в ходе боёв с украинцами-галичанами поляки вновь овладели Хыровом. До января 1919 года линия фронта не менялась (кроме Волыни), на фронте зимой наблюдалось затишье.

3 января 1919 года польские силы вошли на территорию Волыни, которую покидали германские оккупационные войска. К 14 января все ключевые населённые пункты региона контролировались поляками. В ходе похода на Волынь польские войска столкнулись с вооружёнными формированиями Директории УНР, которые оказали полякам сопротивление, но вынуждены были отступить. На это немедленно отреагировал Симон Петлюра, который совместно с частями армии ЗУНР создал на Волыни Холмско-Волынский фронт и Северо-Западный фронт. Перед фронтами стояла задача отбросить польские войска за реки Буг и Сан, заняв Владимир-Волынский и Ковель.

Тем временем на юге польско-украинского фронта украинские галицкие войска предприняли попытку присоединить к ЗУНР Закарпатье. Воспользовавшись Чехословацко-венгерской войной, несколько батальонов галичан проникли в этот регион. К тому моменту на территории Закарпатья уже находились сразу два государства — претендовавшая на соединение с Чехословакией Карпатская Русь и автономия в составе Венгрии Русская Краина. Однако поход провалился, а военные действия ограничились незначительными боями с чехословацкими волонтёрами и венгерской полицией. Однако война с Чехословакией не была выгодна Западно-Украинской народной республике, поэтому украинские галицийские войска после нескольких дней пребывания в Закарпатье покинули этот регион.

В январе Евгений Петрушевич отдал распоряжение сформировать из регулярных военных отрядов бывшей австро-венгерской армии, состоящих преимущественно из украинцев-галичан, Галицкую Армию (ГА). Украинцы-галичане воспользовались затишьем для формирования этой армии и реорганизации войск.

Наступление польской армии

21 января войска Украинской Народной Республики численностью до 6500 человек при 8 орудиях двинулись к Ковелю и Владимир-Волынскому. 22 января в результате ожесточённых боёв украинские подразделения овладели городами. Однако Ковель и Владимир-Волынский находились под контролем украинцев недолго, так как в тылу ЗУНР и УНР шло наступление украинских советских войск на запад. В конце января украинские советские войска УССР нанесли удар по войскам УНР в районе Полесья у Сарн, Коростеня и Ковеля. Этим воспользовались поляки, начав общее наступление на северной части всего польско-украинского фронта. Таким образом, на Волыни части Украинской народной республики оказались «раздавленными» между двумя противниками — Польшей и УССР. Несмотря на это, они смогли удержаться в этом регионе благодаря, главным образом, массовым антибольшевистским восстаниям в тылу Украинской советской армии.

Следующее наступление польских войск на Волыни началось 3 марта и завершилось 8 марта. Регулярной польской армии активно помогали местные жители — этнические поляки. Они орудовали в тылу армии УНР, занимаясь диверсиями. В результате польские части взяли под контроль несколько населённых пунктов Волыни, но крупные города Луцк и Ровно по-прежнему удерживались частями армии УНР.

6 января поляки из Равы-Русской нанесли удар по группе войск «Север» Галицкой армии. Основной удар пришёлся по Жолкве, и группа «Север» понесла огромные потери. В результате наступления, 11 января польская группа войск Ромера пробилась к Львову. Однако галичане быстро восстановили свои силы и вновь заняли Жолкву, захватив там польские обозы с продовольствием и боеприпасами, шедшие за Ромером. В ответ поляки предприняли попытку помочь подразделениям Ромера, атаковав галицкие войска севернее Львова. Атака провалилась.

Одновременно происходил процесс объединения ЗУНР с УНР (Директорией Симона Петлюры). Объединение было провозглашено 3 января; 22 января был подписан «Акт Злуки», и ЗУНР вошла в состав УНР в качестве Западной области Украинской Народной Республики. 28 января, после торжественного митинга в Киеве и официальном объявлении о воссоединении, Петлюра направил в ЗУНР оружие, боеприпасы и нескольких военных руководителей. Однако помощи от Петлюры хватило ненадолго. Уже в феврале части ГА почувствовали острую нехватку боеприпасов.

Вовчуховская операция. Мирные переговоры

В феврале боям под Львовом вновь стало уделяться большое внимание с обеих сторон. Галичане-украинцы хотели взять город, который считали столицей ЗУНР, при том, что поляки считали Львов своим исконно польским городом. Тем временем Польша не могла должным образом обеспечивать свои части в Галиции из-за нескольких пограничных конфликтов с Чехословакией, чем воспользовалось командование ГА.

Для штурма Львова полковниками ГА Мишковским и Какуриным начал разрабатываться план Вовчуховской операции. Основной удар должен был быть нанесён в направлении Львова из села Вовчухи. Командование ГА считало, что город нужно взять любой ценой, не считаясь с потерями. После взятия Львова планировался штурм Перемышля, после чего можно было начать переговоры с Польшей при поддержке миссии Антанты.

16 февраля украинские войска нанесли удар в направлении Львова. После ожесточённых боёв 18 февраля ГА перерезала железнодорожную линию из Перемышля во Львов, лишив польские войска поддержки из Польши. Из-за этого во Львове началась паника, командующие польской армией готовились к добровольной сдаче города. Одновременно украинцы развернули наступление на Раву-Русскую. В связи с обострившейся ситуацией из Польши на Львовский фронт было срочно отправлено 10 500 бойцов. 20 февраля подкрепления добрались до линии фронта, и поляки перешли в контрнаступление. 23 февраля была восстановлена линия фронта, существовавшая до Вовчуховской операции.

В тот же день во Львов прибыла миротворческая миссия Антанты, главной целью которой было создание демаркационной линии в Галиции между поляками и украинцами и прекращение войны. Миссию возглавлял генерал Бартелеми. Несмотря на свои мирные цели, миссия привезла для польской армии 100 пулемётов, 18 самолётов и 10 000 винтовок.

После прибытия в Галицию Бартелеми предложил свою линию раздела Галиции, при этом Львов и Дрогобыч переходили Польше, что не устраивало ЗУНР. От польской армии генерал требовал отойти из Галиции к Западному Бугу. 2 февраля состоялись переговоры Бартелеми с правительством ЗУНР, где делегация УНР категорически отказалась принимать условия оппонента. Следующий этап переговоров состоялся 22 февраля в Ходорове, куда приехал и Симон Петлюра. Эти переговоры провалились, причём их провал серьёзно отразился на УНР. Недавно проведённое объединение ЗУНР и УНР фактически обнулилось из-за ссоры Петлюры с западно-украинским правительством по поводу мира с Польшей. Несмотря на это, Антанта 24 февраля смогла добиться в Галиции перемирия, и в последующие дни переговоры ЗУНР с Польшей возобновились. 28 февраля третий этап переговоров провалился, и ЗУНР полностью порвала отношения с Польшей, а затем денонсировала «Акт злуки» с УНР.

Отрывок, характеризующий Зимнее наступление на Украине (1918—1919)

– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»