Третье Болгарское царство
 |
Эту страницу предлагается переименовать в Царство Болгария. Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К переименованию/3 апреля 2016.
Возможно, её текущее название не соответствует нормам современного русского языка и/или правилам именования статей Википедии. Не снимайте пометку о выставлении на переименование до окончания обсуждения. Переименовать в предложенное название, снять этот шаблон |
| Царство Болгария | |||||||||
| болг. Царство България | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
 Третье Болгарское царство в 1942 году | |||||||||
| Столица | София | ||||||||
| Язык(и) | болгарский | ||||||||
| Религия | Православие | ||||||||
| Площадь | 153 459,6 км² | ||||||||
| Форма правления | Конституционная монархия[1] | ||||||||
| Династия | Саксен-Кобург-Готская династия | ||||||||
| Царь | |||||||||
| - 1908—1918 | Фердинанд I | ||||||||
| - 1918—1943 | Борис III | ||||||||
| - 1943—1946 | Симеон II | ||||||||
Тре́тье Болга́рское ца́рство (болг. Царство България) — болгарское государство, существовавшее от провозглашения независимости в 1908 году до упразднения института монархии в 1946 году. Представляло собой конституционную монархию (Тырновская конституция 1879 года с поправками). Главой государства являлся царь (на западные языки титул переводится также как «король»), царствующей династией — Саксен-Кобург-Готская. Предусматривалось коллективное регентство в случае недееспособности царя.
Содержание
История
Эра царя Фердинанда I
Воспользовавшись острым кризисом в Османской империи, болгарский князь Фердинанд I объявил об аннексии Восточной Румелии и объявил себя царём 22 сентября (5 октября по новому стилю) 1908 года. При Фердинанде были внесены поправки в конституцию, расширившие полномочия царя и ограничившие принятые в 1879 году демократические нормы.
Первая Балканская война
В 1912—1913 годы, в ходе Первой Балканской войны, Болгария объявила Османской империи ультиматум, после которого её армия под командованием генерала Радко-Дмитриева начала продвижение к Стамбулу, 26 марта 1913 года захватила Эдирне и практически вплотную приблизилась к Стамбулу. В результате войны Болгария получила от Османской империи практически всю Фракию с Эдирне (кроме Стамбула) и обширный выход к Эгейскому морю.
Вторая Балканская война
Однако раздел османских владений на Балканах не удовлетворил болгарского царя. Камнем преткновения стала Македония, населенная македонцами. Вторая Балканская война началась меньше месяца спустя после первой. 29 июня 1913 года болгарские войска вторглись в Македонию. Одновременно болгарские войска вторглись в Грецию (Битва под Килкисом). Сербию и Грецию поддержали Румыния (Румынская интервенция в Болгарию (1913)) и Османская империя (Турецкая интервенция в Болгарию (1913)). Болгария проиграла эту войну и лишилась Эдирне и Добруджи, однако сохранила выход к Эгейскому морю.
Первая мировая война
В 1915 году Третье болгарское царство, следуя прогерманской ориентации Фердинанда и стремясь присоединить всю Македонию, вступило в Первую мировую войну на стороне Германии, Австро-Венгрии и Турции. Болгария стала считаться в странах Антанты «предательницей славянства».
Эра царя Бориса III
После поражения в войне царь Фердинанд отрёкся от престола и вернулся в Германию, а его преемником в 1918 году стал его старший сын Борис III. В 1919 году в рамках Версальского мирного процесса был подписан Нёйиский договор, по которому Болгария лишалась выхода к Эгейскому морю (в пользу Греции).
В 1920-е годы Болгария развивала отношения со странами Антанты, активно принимала русских эмигрантов. На фоне ослабления Болгарии премьером стал Александр Стамболийский, который проводил политику в интересах стран-победительниц, что вызывало недовольство консервативных кругов.
В ночь на 9 июня 1923 году в Болгарии произошел переворот, который осуществили солдаты столичного гарнизона и юнкера Софийского военного училища. Члены правительства и парламента были арестованы, а премьером стал Александр Цанков. Царь Борис поддержал переворот. В ответ на приход нового правительства вспыхнуло Сентябрьское восстание, которое было жестоко подавлено. Левые экстремисты продолжили террор (Нападение на Собор Святой Недели 16 апреля 1925 года). Старые реваншистские настроения позволили новому болгарскому правительству наладить отношения с фашистской Италией. Тем не менее, в стране продолжали проходить выборы и сохранялась многопартийная структура.
19 мая 1934 года в Болгарии произошел очередной переворот, в результате которого власть захватили военные из группировки «Звено» во главе Кимоном Георгиевым. Действие Тырновской конституции было приостановлено, политические партии запрещены. Во внутренней политике проводилась централизация и огосударствление экономики. Профашисткая внешнеполитическая ориентация осталась. Сам же режим получил в среде левой оппозиции ярлык монархофашизма.
После военного переворота 19 мая 1934 года усилилось сближение Болгарии и Третьего рейха[2]
1 августа 1938 года были подписаны Салоникские соглашения, в соответствии с которыми с Болгарии сняли ограничения на увеличение армии, а также разрешили ввести болгарские войска в ранее демилитаризованные зоны на границах с Грецией и Турцией.
В 1938 году Германия предоставила Болгарии займ в размере 30 млн рейхсмарок на закупку оружия[3].
В 1940 году царь Борис добился возвращения Болгарии южной Добруджи.
Болгария во Второй мировой войне
2 февраля 1941 года Болгария и Германия подписали протокол о размещении немецких войск на территории Болгарии[4].
1 марта 1941 г. в Вене были подписаны документы о присоединении Болгарии к пакту «Рим — Берлин — Токио».
В апреле 1941 года Болгария совместно с Германией и Италией приняла участие в Греческой операции и в Югославской операции, в результате которых она получила часть побережья Эгейского моря (западную часть Западной Фракии) равной 14 466 км² и часть Вардарской Македонии) равной 28 000 км²[5]. Хотя Болгария претендовала, она не получила ни города Салоники ни Святой Горы Афон. Уже в сентябре 1941 года в районе города Драма, населенном греками-репатриантами из Турции, болгарские оккупационные силы применили террор, однозначный с геноцидом[6][7]. После чего Третий Рейх уменьшил территорию Центральной Македонии, которой владели болгары[8].
После 22 июня 1941 года в Болгарии развернулось масштабное сопротивление.
25 ноября 1941 года Болгария присоединилась к «Антикоминтерновскому пакту»[9].
13 декабря 1941 года Болгария объявила войну Великобритании и США, хотя активные боевые действия за этим не последовали. Тем не менее, болгарские города стали подвергаться налётам авиации союзников. Войну СССР страна не объявила. Помимо предоставления своей территории для размещения немецких войск и поставок сырья, в Болгарии были введены дискриминационные меры по отношению к немногочисленному еврейскому населению, однако ни один еврей не был депортирован из Болгарии.
В годы войны болгарская армия насчитывала до полумиллиона солдат и офицеров, вооруженных в основном немецким оружием.
5 сентября 1944 года после капитуляции Румынии СССР объявил войну Болгарии. Однако болгары не оказали Красной Армии практически никакого сопротивления. 9 сентября в результате восстания, подготовленного силами «Отечественного фронта», прогерманское правительство было свергнуто, а новые власти объявили войну Германии. Тогда в стране возникло антикоммунистическое горянское движение.
Конец Третьего Болгарского царства
Монархия сохранялась и после окончания Второй Мировой войны, при новом регентстве. 8 сентября 1946 года состоялся референдум, в котором приняли участие 91,63 % избирателей (4 132 007 из 4 509 354 человек), из них 92,72 % проголосовали за республику.
Симеон эмигрировал; спустя много лет он вернулся на родину, занимался политикой, несколько лет был премьер-министром республики.
Из территориальных приобретений Болгария смогла сохранить лишь Южную Добруджу. Из Западной Фракии, c 1920 года расположенной в Греции, и из греческой части Македонии было депортировано 150 тыс. болгар. B то же время почти всё греческое население, в течение тысяч лет проживавшее на побережье Чёрного моря, было депортировано из Болгарии[5].
См. также
Напишите отзыв о статье "Третье Болгарское царство"
Примечания
- ↑ С 1934 по 1944 год — фактически абсолютная монархия.
- ↑ В. В. Александров. Новейшая история стран Европы и Америки, 1918—1945. Учебное пособие для студентов исторических факультетов. М., «Высшая школа», 1986. стр.250-251
- ↑ Освободительная миссия советских вооружённых сил на Балканах / отв. ред. д. ист. н. А. Г. Хорьков. М., «Наука», 1989. стр.37
- ↑ Освободительная миссия советских вооружённых сил на Балканах / отв. ред. д. ист. н. А. Г. Хорьков. М.: «Наука», 1989. стр.39
- ↑ 1 2 университетская коллективная работа «Εμείς οι Έλληνες», Σκαϊ Βιβλίο, Афины 2008.
- ↑ университетская коллективная работа «Εμείς οι Έλληνες», Σκαϊ Βιβλίο, Афины 2008
- ↑ Γριγοριάδης Σ.Ν.: Ιστορία της σύγχρονης Ελλάδας 1941—1974. Том 1. Афины: Polaris, 2009, s. 106—107. ISBN 978-960-6829-10-9
- ↑ Смотри карту [commons.wikimedia.org/wiki/File:Map_of_Greece_during_WWII.png оккупационные зоны в Греции 1941—1944]
- ↑ Большая Советская Энциклопедия. / редколл., гл. ред. С. И. Вавилов. 2-е изд. том 5. М.: Государственное научное издательство «Большая Советская энциклопедия», 1950. стр.422-423
Ссылки
- [www.bulgarinfo.ru/history/3bolgar.php Третье болгарское царство (1879—1944 гг.)]
- [bulgarian.name/istoriya-bolgarii/istoriya-bolgarii/istoriya-bolgarii-v-xix-xx-vekah.-trete-bolgarskoe-carstvo-1879-1944..html История Болгарии в XIX—XX веках. Третье Болгарское царство (1879—1944)]
- [www.genrogge.ru/bulgaria/bulg2-2.htm Болгария в первой половине ХХ века]
Отрывок, характеризующий Третье Болгарское царство
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.
