Aiwa
| Aiwa | |
 | |
| Тип | |
|---|---|
| Основание | |
| Упразднена | |
| Причина упразднения |
Слияние с корпорацией Sony |
| Прежние названия |
AIKO Denki Sangyo Co., Ltd. |
| Расположение | |
| Ключевые фигуры |
Козо Озон (Председатель), Масаеси Моримото (Президент) |
| Отрасль | |
| Продукция | |
| Число сотрудников |
1114 |
| Материнская компания | |
| Сайт |
[www.aiwa.com www.aiwa.com] |
Aiwa Co.,Ltd. — публичная компания, зарегистрированная в Японии в 1951 году, занимающаяся производством бытовой техники. С 2002 года является дочерней компанией транснациональной корпорации Sony.
Содержание
Перевод названия компании
Слово «Aiwa» по-арабски означает «да», благодаря этому на Ближнем Востоке компания была более популярна, чем Sony.
В китайском языке компания именуется как «Aika». А под названием Ai Hua продавались ставшие очень популярными в Китае стереофонические наушники.
История
Ранняя история
История возникновения компании Aiwa несколько туманна. В июне 1951 года компания Love Xing основывает компанию AIKO Denki Sangyo Co., Ltd. со специализацией на разработке и выпуске микрофонов. В июне 1958 года компания выпускает акции и распространяет их во внебиржевой сети дилеров по торговле ценными бумагами. В октябре компания меняет своё название и становится Aiwa Co., Ltd. В следующем году открывается новый завод компании в Уцуномии. Акции этого предприятия в октябре 1961 года компания размещает на второй секции Токийской фондовой биржи.
Важным моментом в истории компании Aiwa Co., Ltd. является 1964 год. В феврале этого года компания выпускает первый в Японии кассетный магнитофон TP-707. Кассетные магнитофоны, плееры и деки становятся основными продуктами компании до конца 1970-х годов. В феврале 1967 года открывается новый завод Aiwa в Ивате. А через два года (в 1969 году) другая японская компания Sony приобретает контрольный пакет акций Aiwa Co., Ltd. После этого Aiwa становится дочерней компанией Sony Corporation. Но, несмотря на это, Aiwa продолжала функционировать как независимая компания и её акции продолжали торговаться на Токийской фондовой бирже.
В 1970-х гг. Aiwa выходит на международный рынок. В конце 1970 года компания создает в Гонконге совместное предприятие Aiwa/Dransfield & Co., Ltd. После этого целью Aiwa становится Ближний Восток. В 1973 года создается ещё одно совместное предприятие компании Aiwa под названием Aiwa Sales & Service Co., расположенное в Ливане. Данный шаг был своевременным и дальновидным, поскольку начавшийся в 1970-х годах нефтяной кризис привел к рецессии экономик Европы и США, а рынок на Ближнем Востоке пошёл на подъём. К середине 1970-х годов около 30 % рынка магнитофонов на Ближнем Востоке занимала продукция компании Aiwa. Продолжением развития компании на зарубежной арене стало открытие в 1974 году нового завода Aiwa в Сингапуре. А в следующем году был открыт второй завод компании в Уцуномии, получивший название Северный (предыдущий завод соответственно получил название Южный). Акции этого завода были размещены на первой секции Токийской фондовой биржи.
Однако к концу 1970-х гг. с увеличением политической нестабильности на Ближнем Востоке привлекательность этого рынка начала падать и Aiwa решает расширить своё присутствие на рынках Европы и Северной Америки. С 1976 по 1979 год Aiwa Co., Ltd. создает свои дочерние компании в Великобритании, Германии и Соединенных штатах. К 1980 году доля экспорта в Европу и США увеличивается до 65 % от всего объёма экспортируемой продукции (на начало 1970 года экспорт в этом направлении составлял около 50 %). Во второй половине 1970-х годов Aiwa значительно расширяет линейку своей продукции за счет моноблочных музыкальных центров со стереосистемами, сочетающими в себе радиоприёмник, магнитофон, электрофон, усилитель и динамики, имеющими небольшие размеры, при этом оставляя высоким качество звука и мощность; так же компания начинает устанавливать в выпускаемую технику небольшие цифровые дисплеи. За 1979 финансовый год Aiwa Co., Ltd. получила чистую прибыль 244 миллиона йен (1 миллион долларов), доход по продажам составил 38,5 миллиарда йен (157,8 миллионов долларов)[1]. В середине 1980-х годов Aiwa выставила на продажу самый современный по меркам того времени магнитофон TP-S30, представлявший собой компактный переносной однокассетный плеер-диктофон. Для успешного продвижения новых товаров в Европе и США Aiwa принимает решение о переносе части производств в эти регионы. Первым этапом стало открытие в сентябре 1980 года завода компании в Южном Уэльсе (Великобритания).
Конец 1980-х годов. Подход к грани банкротства
1981 год Aiwa начала с выхода на рынок видеомагнитофонов Японии. Но, к сожалению, компания использовала Sony Betamax формат видеокассет в своей технике. Не совсем понятно, почему Aiwa выбрала данный формат, поскольку он ещё год назад проиграл формату VHS. К середине 1980- годов у Aiwa начались трудности компаундирования за счёт сильной конкуренции во всех отраслях на внутреннем рынке Японии, а выросший в это же время курс йены привел к удорожанию экспорта. За 1986 финансовый год, закончившийся в ноябре, компания получила убыток в 5,17 млрд йен, при доходе в 54,7 млрд йен, что заставило Aiwa впервые за 14 лет отказаться от выплаты дивидендов акционерам. Aiwa Co., Ltd. находилась на грани банкротства. Компания искала новые источники дохода, однако запущенный после долгой разработки в марте 1987 года новаторский формат Digital audio tape (DAT) систем оказался несостоятельным[2]. DAT рассматривался как альтернатива и даже как угроза формату CD, поскольку помимо высокого качества звучания, обеспечивал ещё возможность простой записи на носитель. Но технология DAT не прижилась.
Для выхода из сложившейся ситуации в компании корпорацией Sony был назначен новый вице-президент Aiwa Co., Ltd. Хадзимэ Юноки. Юноки занялся реструктуризацией компании[3]. Для достижения ежегодной экономии в 2 млрд йен, Aiwa сократили штатную численность работников с 3100 чел (1985 год) до 1300 (1988 год) в основном за счет отправки сотрудников на пенсию. Так же компания сосредоточила все свои офисы, находившиеся в разных районах Токио, в единую штаб-квартиру. Следующим шагом стало объединение трёх заводов Aiwa в Японии, а Южный завод Уцуномии был преобразован в технический центр в начале 1989 года.
Однако, наиболее важным шагом для Aiwa Co., Ltd. стал перенос большинства производств за пределы Японии, что обезопасило доходы от влияния курса йены. Основное расширение производств было произведено в Южном Уэльсе и Сингапуре. В Уэльсе в марте 1989 года была запущена производственная линия для изготовления CD дисков. В Сингапуре было открыто два новых завода: Юронг Западный (открыт в феврале 1987 года) и Юронг Южный (открыт в сентябре 1988 года). Эти шаги совместно с рядом других решений позволили перенести за пределы Японии около 50 % от общего производства компании, а после открытия в начале 1990-х годов завода в Джохор-Бару (Малайзия) этот показатель увеличился до 80 % и на сегодняшний день является самым высоким в истории для японской аудио и видео индустрии[4]. Aiwa вновь стала получать прибыль и возобновила выплату дивидендов. Использованные компанией методы сокращения затрат, снижения заработной платы, переноса производств стали предметом подражания в электротехнической отрасли экономики Японии. Большая заслуга в развитии компании принадлежала Хадзимэ Юноки, которого в конце 1989 года назначили президентом Aiwa Co., Ltd.
1990-е годы. Приобретение Sony
В начале 1990-х годов Aiwa продолжала расширять линейку выпускаемых продуктов. В середине 1993 года Aiwa Co., Ltd получила контроль над Core International, Inc, одного из производителей компьютерной периферии в США. Кроме этого, успешным для компании стал выпуск на рынок видеотехники линейки комбо-телевизоров (TV-VCR), в которые помимо установки видеомагнитофонов в ряде моделей устанавливались спутниковые тюнеры и двуязычные ресиверы. Несмотря на то, что пионером в этой области была Matsushita Electric Industrial Co, которая представила первый такой продукт в 1983 году, Aiwa удалось захватить большую часть рынка благодаря большому модельному ряду комбо-телевизоров. В апреле 1994 года в газете Tokyo Business Today вышла статья о рыночной стратегии Aiwa:
Секрет успеха Aiwa лежит не сколько в создании новых технологии, а сколько в совершенствовании существующих товаров и перевод их в новый ценовой диапазон, который удовлетворит спрос желающих сегодняшних потребителей. Этот подход резко контрастирует с подходом других производителей, таких как Sony, которые всегда придерживались высоких ценовых сегментов рынка, избегая низкой стоимости и ажиотажа для создания престижа марки.
</td> | </td> </td></tr> | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| — Отаки Шуничи. Tokyo Business Today[5],</td> |
</td> </tr> </table> В то время как многочисленные компании пытались выстоять во время длительного японского экономического спада в начале 1990-х годов, Aiwa оставалась прибыльной до окончания десятилетия. Компания продолжила тенденцию по переносу производства за пределы Японии и к концу десятилетия 90 % всех производственных мощностей были рассредоточены в других государствах. Расширение производства произошло благодаря расширению предприятий в Малайзии (в 1994 году) и Южном Уэльсе (в 1995 году). Следующим шагом в развитии Aiwa стало открытие двух дочерних компаний в Индонезии: P.T. Aiwa Indonesia (в 1996 году) и P.T. Aiwa Dharmala (в 1997 году). К концу 1990-х годов в Aiwa работало индонезийцев больше, чем японцев. Учитывая данный факт президент компании Хадзимэ Юноки дал интервью Клэр Лео из Business Times, где рассказал об изменениях в компании, произошедших во время его руководства:
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Aiwa
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
