U-801

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">История корабля</th> <th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">Силовая установка</th> </tr><tr> <td colspan="3"> 9-цилиндровый 4-тактный «МAN» M9V40/46 2x2 200
Электродвигатель SSW GU345/34 2x370</td>
U-801
Государство флага Германия
Порт приписки Киль, Берген, Лорьян
Спуск на воду 31 октября 1942 года
Выведен из состава флота 17 марта 1944 года
Современный статус потоплена
Основные характеристики
Тип корабля Океанская большая ДПЛ
Обозначение проекта IXC/40
Скорость (надводная) 19,0 узла
Скорость (подводная) 7,3 узла
Предельная глубина погружения 230 м
Автономность плавания 13 850 миль на 10 узлах
Экипаж 57 человек
Размеры
Водоизмещение надводное 1 120 т
Водоизмещение подводное 1 545 т
Длина наибольшая (по КВЛ) 76,76 м
Ширина корпуса наиб. 6,86 м
Высота 9,60 м
Средняя осадка (по КВЛ) 4,67 м
Вооружение
Артиллерия 1 x 10,5 cm L/45
Торпедно-
минное вооружение
4 носовых и 2 кормовых TA калибра 533 мм, 22 торпеды различных типов или 44 мины типа ТМА
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

U-801  — немецкая подводная лодка типа IXC/40, времён Второй мировой войны. Заказ на постройку субмарины был отдан 7 декабря 1940 года. Лодка была заложена на верфи судостроительной компании «Seebeck» в Бремене 30 сентября 1941 года под строительным номером 359, спущена на воду 31 октября 1942 года, 24 марта 1943 года под командованием капитан-лейтенанта Ганса-Иоахима Бранса вошла в состав учебной 4-й флотилии. 1 ноября 1943 года вошла в состав 2-й флотилии. Лодка совершила 2 боевых похода, успехов не добилась. 17 марта 1944 года лодка была потоплена в центральной Атлантике, неподалёку от островов Зелёного Мыса, в районе с координатами 16°42′ с. ш. 30°28′ з. д. / 16.700° с. ш. 30.467° з. д. / 16.700; -30.467 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=16.700&mlon=-30.467&zoom=14 (O)] (Я) самонаводящимися торпедами «Fido» с двух самолётов типа «Эвенджер» из авиагруппы эскортного авианосца «Блок-Айленд», глубинными бомбами и артиллерийским огнём с американских эсминцев USS Corry (DD 463) и USS Bronstein (DE 189). 10 членов экипажа погибли, 47 были спасены.

Напишите отзыв о статье "U-801"



Ссылки

Helgason, Guðmundur [www.uboat.net/boats/U801.htm U-801] (англ.). uboat.net (1995-2009). Проверено 24 июня 2009. [www.webcitation.org/669LEjWGK Архивировано из первоисточника 14 марта 2012].

Литература

  • Тарас А.Е. Вторая мировая война на море. — Мн.: Харвест, 2003. — 640 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 985-13-1707-1.
  • Пиллар Л. Подводная война. Хроника морских сражений. 1939—1945 = Léonce Peillard. Geschichte des U-Bootkrieges 1939—1945. — М.: Центрполиграф, 2007. — 412 с. — (За линией фронта. Военная история). — ISBN 978-5-9524-2994-9.
  • Дёниц, К. Десять лет и двадцать дней. Воспоминания главнокомандующего военно-морскими силами Германии. 1935—1945 гг. = Ten years and twenty days. Memories. — М.: Центрполиграф, 2004. — 495 с. — ISBN 5-9524-1356-0.
  • Бишоп К. Подводные лодки кригсмарине. 1939-1945. Справочник-определитель флотилий = Kriegsmarine U-boats 1939-1945. — М.: Эксмо, 2007. — 192 с. — (Военная техника III Рейха). — ISBN 978-5-699-22106-6.


Отрывок, характеризующий U-801

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.