Grumman TBF Avenger

TBF / TBM Avenger
Пара TBF-1 в полёте, 1942 год.
Тип	палубный торпедоносец
Разработчик	Grumman
Производитель	Grumman (Беспэйдж) (TBF) General Motors (Трентон) (TBM)
Главный конструктор	Уильям Т. Швендлер
Первый полёт	7 августа 1941
Начало эксплуатации	февраль 1942
Конец эксплуатации	1960-е
Статус	снят с вооружения
Основные эксплуатанты	ВМС США Королевские ВМС ВМС Франции ВМС Канады ВМС Новой Зеландии
Годы производства	январь 1942 — сентябрь 1945
Единиц произведено	9839
Изображения на Викискладе

Grumman TBF AvengerGrumman TBF Avenger

Грумман TBF/TBM Эвенджер (англ. Grumman TBF/TBM Avenger — мститель) — американский торпедоносец-бомбардировщик, разработанный для ВМС и Корпуса морской пехоты США, использовавшийся и рядом других стран. Поступил в войска в 1942 году, впервые принял участие в боях во время сражения у атолла Мидуэй.

Самолёт был разработан фирмой Grumman Corporation и выпускался ею под обозначением TBF Avenger, позднее к их выпуску (под обозначением TBM Avenger) присоединилась компания General Motors. Avenger стал одним из самых больших однодвигательных самолётов Второй мировой войны.

Базирование — на авианосце или обычном аэродроме.

Общие сведения

«Эвенджер» был разработан компанией Grumman Corporation по контракту с правительством США для замены устаревшего торпедоносца-бомбардировщика Douglas Devastator. Крылья самолёта складывались, что экономило место при базировании на авианосцах.

«Эвенджер» мог нести торпеду, или 2000-фунтовую (900 кг) бомбу, или четыре 500-фунтовых (230 кг) бомбы. На первоначальном варианте самолёта (TBF-1) был установлен 7,62-мм пулемёт в обтекателе двигателя, 12,7-миллиметровый пулемёт в надфюзеляжной турели и один 7,62-мм подфюзеляжный пулемёт. Опыт боевого применения показал, что одного 7,62-мм пулемёта для стрельбы вперёд недостаточно для подавления зенитного огня, ведущегося с атакуемой цели, и он был заменён на два крыльевых пулемёта калибром 12,7 мм (эта модификация получила обозначение TBF-1C).

Экипаж состоял из трёх человек: пилота, стрелка турельной установки и бомбардира, который находился в нижней хвостовой части фюзеляжа. Стрелок выполнял также обязанности радиста. Бомбардир, при необходимости, вёл огонь из подфюзеляжного пулемёта, на более поздних модификациях он выполнял, также, функции оператора радара. Согласно ряду источников, бомбардир мог выполнять и обязанности штурмана. На TBF-1 было предусмотрено место для четвёртого члена экипажа (штурмана-наблюдателя), находившееся в кабине позади пилота. В дальнейшем позади пилота было установлено электронное оборудование. В реальных условиях «Эвенджеры» зачастую выполняли вылеты (особенно на малую дальность) с экипажем из двух человек.

В качестве силовой установки на TBF-1 использовался двигатель Wright Cyclone R-2600-8. Самолёт получился недостаточно тяговооружённым. К тому же установка дополнительного электронного оборудования на последующих вариантах делала самолёт ещё тяжелее. Поэтому двигатель несколько раз заменялся на более мощный.

«Эвенджеры» поставлялись в ряд других стран. Первыми по ленд-лизу их получила авиация военно-морских сил Великобритании. Сначала эти самолёты получили наименование Tarpon, затем было решено вернуться к оригинальному названию Avenger, но с индексом Mk. Самолёты, поставлявшиеся в Великобританию отличались тем, что на них не устанавливалось электронное оборудование (даже на поздних вариантах) и было сохранено место для четвёртого члена экипажа. Во время Второй мировой войны «Эвенджеры» применялись также военно-воздушными силами Новой Зеландии, в основном в качестве бомбардировщиков. После войны они использовались Францией, Канадой и другими странами, даже Японией.

Участие во Второй мировой войне

Grumman Corporation продемонстрировала свой новый самолёт публике 7 декабря 1941 года во время торжественной церемонии, посвящённой открытию нового завода. По стечению обстоятельств именно в этот день Япония совершила нападение на Пёрл-Харбор, которое привело к вступлению США во Вторую мировую войну. Через две недели Грумман получил заказ на 286 машин.

В начале июня 1942 года 100 самолётов были переданы флоту. Однако они прибыли в Пёрл-Харбор всего через несколько часов после того, как авианосцы Хорнет, Энтерпрайз и Йорктаун вышли в море, чтобы принять участие в сражении у атолла Мидуэй. Тем не менее 6 «Эвенджеров» (под командой лейтенанта Файберлинга) приняли участие в этой битве, взлетая с атолла Мидуэй. Уровень боевого опыта пилотов был невысок, поэтому все машины, кроме одной, были сбиты, не нанеся ущерба японскому флоту.

Экипажи авианосцев с волнением наблюдали, как «Зеро» методично делали заходы на «Эвенджеры». Каждый сбитый американский самолет сопровождался на «Акаги» бурей оваций. Это очень напоминало театральную постановку, участники которой демонстрируют своё великолепное мастерство зрителям, — такое чувство было у многих. Ни один «Эвенджер» не смог выйти в точку сброса торпед, а пять из шести были сбиты — это ясно было видно с авианосцев.

—

7 августа 1942 года у Гуадалканала, при попытке атаковать «Эвенджеры» (ошибочно принятые им за истребители), был тяжело ранен японский летчик, знаменитый Сабуро Сакаи. 24 августа 1942 года состоялась очередная крупная битва — за Восточные Соломоновы Острова. В ней приняли участие 24 «Эвенджера», базировавшихся на двух авианосцах (Саратога и Энтерпрайз). Они сумели потопить японский авианосец и сбить один пикирующий бомбардировщик. Семь самолётов было потеряно. Во время начального периода войны обнаружилась проблема, не связанная с самолётами: торпеды, использовавшиеся в ВМС США часто не взрывались даже при прямом попадании в цель.

Первая крупная победа была одержана в битве за Гуадалканал, когда «Эвенджеры» помогли потопить линейный крейсер Хиэй. В конце войны «Эвенджеры» потопили два «суперлинкора» Мусаси и Ямато.

Кроме надводных кораблей, на счету «Эвенджеров» уничтожение примерно тридцати подводных лодок. Они успешно использовались для противолодочной борьбы, как на тихоокеанском театре военных действий, так и на атлантическом, совершая полёты с эскортных авианосцев, охранявших морские конвои союзников.

Одним из пилотов «Эвенджеров» во время Второй мировой войны был будущий президент США Джордж Буш-старший, служивший в 51-й эскадрилье торпедоносцев (VT-51). 2 сентября 1944 года самолёт Буша был сбит над островом Титидзима; Буш был единственным членом экипажа, которому удалось спастись.

Лётные происшествия

• 5 декабря 1945 года — Вылет 19 — во время учебно-тренировочного полёта звена из пяти торпедоносцев-бомбардировщиков Grumman TBM-3 Avenger в районе Багамских островов Атлантического океана все самолёты были потеряны при невыясненных до сих пор обстоятельствах.

Тактико-технические характеристики

Приведенные характеристики соответствуют модификации TBM-3S.

Источник данных: DEPARTMENT OF THE NAVY -- NAVAL HISTORICAL CENTER

Технические характеристики

• Экипаж: 3 человека
• Длина: 12,5 м
• Размах крыла: 16,51 м
• Высота: 4,75 м
• Площадь крыла: 45,52 м²
• Профиль крыла: NACA 23015-23009
• Средняя аэродинамическая хорда: 2,977 м
• Коэффициент удлинения крыла: 6,0
• База шасси: 6,515 м
• Колея шасси: 3,3 м
• Масса пустого: 5014 кг
• Нормальная взлётная масса: 7838 кг (с 1× торпедой Mk 34 и ПТБ)
• Максимальная взлётная масса: 7983 кг
• Масса топлива во внутренних баках: 912 кг (+ 408 кг в ПТБ)
• Объём топливных баков: 1268 л (+ 1× 568 л ПТБ под крылом)
• Силовая установка: 1 × радиальный Wright R-2600-20 Cyclone 14
• Мощность двигателей: 1 × 1900 л.с. (1 × 1397 кВт)
• Воздушный винт: трёхлопастной Hamilton Std. 6359-A12
• Диаметр винта: 3,962 м

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 380 км/ч (у земли)
  • на высоте 5000 м: 413 км/ч
• Крейсерская скорость: 230 км/ч
• Скорость сваливания: 127 км/ч (при нормальной взлётной массе)
• Боевой радиус: 463 км
  • с ПТБ: 713 км
• Практическая дальность: 1167 км
  • с ПТБ: 1787 км
• Практический потолок: 7803 м
• Скороподъёмность: 9,4 м/с (при нормальной взлётной массе)
• Нагрузка на крыло: 172,3 кг/м² (при нормальной взлётной массе)
• Тяговооружённость: 136,3 Вт/кг (при нормальной взлётной массе)

Вооружение

• Стрелково-пушечное: 2 × 12,7 мм пулемёта с 400 пат. в крыле, один 12,7 мм пулемёт в надфюзеляжной турели и один 7,62 мм пулемёт в подфюзеляжной позиции;
• Неуправляемые ракеты: 8 × 127 мм HVAR под крылом
• Торпеды: 1 × Mk.34 в бомбоотсеке
• Подвесные топливные баки: 1 × 568 л </ul>

Сравнительные характеристики

Характеристики торпедоносцев начального этапа Второй мировой войны
	TBD-1 «Девастейтор»	TBF-1 «Эвенджер»	B5N2 «Кейт»	«Суордфиш» Mk.1
Изображение
Год принятия на вооружение	1938	1942	1939	1936
Экипаж, человек	3	3	3	3
Длина, мм	10 668	12 192	10 400	11 000
Размах крыла, мм	15 240	16 510	15 518	13 900
Нормальный взлетный вес, кг	3803	6199	3800	2132
Максимальный взлетный вес, кг	4624	7214	4300	4196
Мощность двигателя, л. с.	900	1700	1000	690
Максимальная скорость, км/ч	332	436	378	224
Крейсерская скорость, км/ч	206	233	259	?
Дальность с торпедой, км	700	1955	1280	1010
Курсовой пулемёт	1 × 7,62-мм	2 x 12,7-мм	—	1 × 7,69-мм
Оборонительное стрелковое вооружение	1 × 7,62-мм	1 × 12,7-мм 1 × 7,62-мм	1 × 7,62-мм	1 × 7,69-мм

Ссылки

• [www.airpages.ru/cgi-bin/pg.pl?nav=us60&page=tbf Эвенджер]
• [www.acepilots.com/planes/avenger.html TBF/TBM Avenger] (англ.)
• [www.nasm.si.edu/research/aero/aircraft/grumman_tbf.htm Grumman TBF-1 Avenger] (англ.)
• [www.amazon.com/Grumman-Avenger-Pilots-Flight-Manual/dp/1411693876 Amazon.com] (англ.)
• [www.zenoswarbirdvideos.com/More_Neat_TBF_Avenger_Stuff.html TBF/TBM Avenger Pilot’s Manual] (англ.)

Отрывок, характеризующий Grumman TBF Avenger

Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.