Seversky 2PA

2PA
Seversky 2PA-L
Тип	двухместный истребитель
Разработчик	Seversky (c 1939 Republic Aviation)
Главный конструктор	Александр Картвели
Статус	снят с вооружения
Основные эксплуатанты	Воздушный корпус Армии США ВВС Императорского флота Японии
Годы производства	1937-1941
Единиц произведено	около 80
Базовая модель	Seversky P-35
Изображения на Викискладе

Seversky 2PASeversky 2PA

Северский 2PA (англ. Seversky 2PA) — американский двухместный истребитель.

История создания

Seversky 2PA был создан как двухместный истребитель на основе P-35 и фирмой-разработчиком он позиционировался как «конвойный» самолёт сопровождения бомбардировщиков. Экипаж состоял из пилота и стрелка, которые находились в одной кабине с общим фонарём. Конструкция самолёта представляла собой цельнометаллический моноплан с низкорасположенным крылом и убирающимися основными стойками шасси. Для достижения большой дальности полёта практически весь внутренний объем крыла занимали топливные баки. Для снижения лобового сопротивления самолёта разработчики отказались от традиционной в то время турели башенного типа, стрелок и пулемётная турель закрывались застекленным обтекателем, являвшимся продолжением фонаря кабины. При необходимости стрелок мог, освободив замок, повернуть обтекатель вокруг его продольной оси, спрятать его в фюзеляж и начать стрельбу.

Изначально в конструкцию были заложены большие возможности по модернизации. В зависимости от пожеланий заказчика можно было установить двигатели различной мощности — от 400 до 1200 л.с., за счёт замены законцовок крыла могла быть изменена площадь несущей поверхности. Большинство указанных конструктивных изменений можно было осуществить в полевых условиях. В результате, помимо основного назначения — истребитель сопровождения, самолёт мог быть быстро модифицирован в лёгкий бомбардировщик, дальний разведчик или учебно-тренировочный самолёт.

Но армейское руководство США отказалось от закупки 2PA так как из-за появления скоростных бомбардировщиков возобладало мнение, что они не нуждаются в истребителях прикрытия. Хотя позже эта точка зрения была признана ошибочной.

Модификации

• 2PA-202 — демонстрационный самолёт.
• 2PA-L — для поставки в СССР.
• 2PA-A — с колёсно-поплавковым шасси.
• 2PA-B — демонстрационный самолёт.
• 2PA-BX — демонстрационный самолёт.
• A8V1 — для ВВС Императорского флота Японии (фирменное обозначение 2PA-B3).
• B 6 — пикирующий бомбардировщик для ВВС Швеции (фирменное обозначение 2PA-204).
• AT-12 «Guardsman» — тренировочный самолёт Воздушного корпуса Армии США.

Эксплуатанты

СССР СССР — 2 самолёта.

Япония Япония — 20 самолётов.

Швеция Швеция — 2 самолёта.

США США — 50 самолётов.

Эксплуатация

В СССР

Большая для истребителя дальность полёта привлекла внимание советских специалистов. В начале 1937 года советское торговое представительство в США «Амторг» по поручению 1-го Главного управления наркомата оборонной промышленности обратилось в «Seversky Aero Corp.» с предложением продать два самолёта 2PA и права на их производство в СССР за 780 тысяч долларов. Правительство США, заинтересованное в развитии торговли с СССР, одобрило договор, согласно которому изготавливались две модификации самолёта — 2PA-L (заводской №R-189M) с обычным колёсным шасси и 2PA-A (заводской №NX1307) с колёсно-поплавковым. Но, в то же время, запретило устанавливать на экспортные самолёты новейший авиадвигатель Pratt & Whitney R-2800 мощностью 1000 л.с. Вместо него самолёты снабдили менее мощным мотором Wright R-1820 (750 л.с.).

14 марта 1938 года первый самолёт (с колёсным шасси) поступил в НИИ ВВС СССР, испытывать машину поручили лётчику-испытателю С. П. Супруну. Помимо полётов для замера лётных характеристик проводились учебные бои с советскими самолётами И-16 и Р-10. В ходе испытаний 2PA-L высокую оценку получили пилотажные свойства самолёта. А во время учебных боёв он продемонстрировал явное превосходство не только над Р-10, но и над значительно более лёгким И-16 с двигателем похожей мощности (применявшийся в учебных боях И-16 тип 5 имел мотор М-25 мощностью 700 л.с.). Несмотря на отличные лётные качества, 2PA не был рекомендован военными к серийному производству в СССР. При испытаниях была выявлена недостаточная проработка вооружения и винто-моторной группы, а также наличие уязвимых топливных баков в крыльях.

Второй самолёт, 2PA-A, также по итогам испытаний не был рекомендован к производству.

В книге «Sever the Sky: Evolution of Seversky Aircraft», приводятся отрывочные сведения о том, что якобы компания «Seversky Aero Corp.» планировала через СССР поставлять 2PA Республиканским войскам в Испанию, но точного подтверждения этому нет.

В Швеции

Так как армия США не проявила интерес к самолёту, в 1938 году глава фирмы Александр Прокофьев-Северский решил сделать ставку на экспорт и во второй половине года вывез два демонстрационных 2PA для показа в Европе. Были проведены демонстрационные полёты во Великобритании (один из самолётов пилотировал сам Прокофьев-Северский и серьёзно повредил машину во время посадки), Франции, Польше и Норвегии, но, хотя результата они не принесли, желание приобрести 2PA в варианте пикирующего бомбардировщика высказала Швеция, которая на тот момент уже закупала другую модель производства компании «Seversky Aero Corp.» — P-35 (шведское обозначение — J 9).

Всего Швеция заказала 52 самолёта модификации 2PA-204, которые получили внутреннее шведское обозначение B 6. Но из них поставлены были только две машины так как в июне 1940 года США ввёл эмбарго на продажу авиатехники в зарубежные страны, кроме Великобритании.

В Японии

После начала войны в Китае японская бомбардировочная авиация начала нести ощутимые потери и назрела необходимость в истребителях прикрытия. Но существующие на тот момент лёгкие палубные истребители Mitsubishi A5M не имели достаточной дальности полёта, а перспективные разработки ещё не вышли из стадии испытаний. Поэтому японское руководство приняло решение приобрести подходящий самолёт за рубежом.

Выбор пал на фирму «Seversky», которая остро нуждалась в покупателях. В Японию самолёты попали через Сиам, с которым «Seversky» заключил фиктивную сделку, что позднее послужило одной из причин отстранения Прокофьева-Северского от руководства фирмой так как США рассматривала Японию как потенциального противника.

2PA в Японии получил обозначение Морской двухместный истребитель тип S или A8V1, а американское командование присвоило ему кодовое название «Dick» как самолёту, который мог быть задействован против сил союзников. Как истребитель A8V1 использовался до 1940 года, при этом показав недостаточную для современной воздушной войны скороподъёмность и манёвренность. В дальнейшем некоторое время самолёт применялся как тактический разведчик, после - как тренировочный самолёт и в 1942 году был выведен из состава авиации флота. Из 20 A8V1 три были переданы в редакции газет: два самолёта для «Asahi Shimbun» (по одному в 1938 и 1941 годах), и один для «Tokyo Nichi-Nichi Shimbun».

Информация об участии A8V1 в боевых действиях на Тихом океане против сил союзников отсутствует.

В США

50 2PA, предназначенные для поставки в Швецию, из-за эмбарго на экспорт военной техники остались в США и были приняты на вооружение как учебно-тренировочные самолёты. Так как к тому времени Прокофьев-Северский был отстранён от руководства фирмой и компания обрела новое название — Republic Aviation Corporation, то самолёты получили обозначение Republic AT-12 «Guardsman». В Воздушном корпусе Армии США на AT-12 сохранили вооружение и использовали его для обучения ведения огня пилотов и стрелков, а также для нанесения бомбовых ударов.

Характеристики

Характеристики приведены для модификации с двигателем Pratt & Whitney R-1830

Источник данных: .

Технические характеристики

• Экипаж: 2 человека
• Длина: 8,20 м
• Размах крыла: 10,97 м
• Высота: 2,99 м
• Площадь крыла: 20,44 м²
• Масса пустого: 2 078 кг
• Максимальная взлётная масса: 3 474 кг
• Силовая установка: 1 × воздушного охлаждения радиальный R-1830

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 508 км/ч
• Перегоночная дальность: 3138 км

Вооружение

• Стрелково-пушечное: 4 х пулемёт 7,62 мм или 4 х пулемёт 12,7 мм Browning MG и 1 х пулемёт 7,62 мм на задней турели
• Бомбы: до 227 кг (500 фунтов) на подвеске

</ul>

Сохранившиеся самолёты

В настоящее время один из учебно-тренировочных самолётов AT-12 «Guardsman» в лётном состоянии находится в Planes of Fame Air Museum города Чино, Калифорния. Примечательно, что этот самолёт был восстановлен после аварии, произошедшей с ним в 1941 году.

Стендовый моделизм

В 2009 году модель самолёта в масштабе 1:72 начала выпускать чешская фирма «Kora Models». Предлагается три варианта: „Seversky 2PA-B3 «Convoy Fighter»“, „Seversky A8V1 «Dick» Silver Shadows over Nanking“ и „Seversky A8V1 «Dick» over China“.

Ссылки

• Фотографии Seversky B 6 на сайте [www.edcoatescollection.com/ac6/Seversky%202PA-204A.html Ed Coates' Civil Aircraft Photograph Collection].

Отрывок, характеризующий Seversky 2PA

– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.