Kawanishi H3K

Kawanishi H3K
Тип	летающая лодка
Первый полёт	1930
Начало эксплуатации	1930
Конец эксплуатации	1936
Статус	списаны
Основные эксплуатанты	Императорский флот Японии
Единиц произведено	5

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Kawanishi H3K (яп. 九〇式二号飛行艇, летающая лодка морская Тип 90-2) — летающая лодка Императорского флота Японии 30-х годов 20 века. Производилась серийно.

История создания

В 1929 году имеющиеся на вооружении Императорского флота Японии летающие лодки Hiro H1H и Hiro H2H не удовлетворяли его по дальности полета, грузоподъемности и защищенности, было разработано техническое задание на постройку тяжёлой летающей лодки. В конкурсе приняли участие фирмы Hiro и Kawanisih.

Фирмой Hiro был предложен проект предложила лодки-моноплана, которая получила название H3H. В самолёте было использовано много новинок, но машина оказалась недоработанной — моторы перегревались, самолет имел плохую курсовую устойчивость, тяжело отрывался от водной поверхности.

Фирма Kawanishi заказала разработку проекта британской фирме Short Brothers, которая приняла за его за основу свою летающую лодку Short S. 8 Calcutta. Японцы приобрели 1 экземпляр самолёта и лицензию на производство. От английского прототипа японский самолёт отличался более мощным двигателем Rolls-Royce Buzzard (825 л. с., 955 л. с. при взлёте) и закрытой кабиной экипажа. После проведения испытаний самолёт был принят на вооружение под названием Летающая лодка морской Тип 90-2 (или H3K).

Эксплуатация

Самолеты «Kawanishi H3K» несли патрульную службу по охране морских границ, иногда привлекались к выполнению транспортных задач. 8 января 1933 года один самолет «H3K» потерпел крушение, командир самолета и двое членов экипажа погибли. Самолёты находились на службе до конца 1936 года. Последняя летающая лодка была списана по износу в марте 1939 года.

Конструкция

Лодка представляла собой биплан, с металлическим силовым набором крыльев и фюзеляжа. Корпус был обшит дюралем, крылья были металлические, только элероны и хвостовое оперение были обшиты полотном. Двигатели крепились на межкрыльевых стойках. Вооружение состояло из восьми 7,7-мм пулеметов («спаренная установка в носовой части, две спаренные установки над фюзеляжем и спаренная хвостовая установка»). Самолет мог нести до 1000 кг бомб («2х500 кг или 4х250 кг»).

ТТХ

Технические характеристики

• Экипаж: 6-9
• Длина: 22,55 м
• Размах крыла: 31,05 м
• Высота: 8,77 м
• Площадь крыла: 214,00 м²
• Профиль крыла:
• Масса пустого: 10 030 кг
• Масса снаряженного:
• Нормальная взлетная масса:15 000 кг
• Двигатель Rolls-Royce Buzzard
• Мощность: 3 x 850 л.с.

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 255 км/ч
  • у земли:
  • на высоте м:
• Крейсерская скорость: 169 км/ч
• Продолжительность полёта: 9 ч.
• Практический потолок: 4 040 м
• Скороподъёмность: 153 м/мин
• Нагрузка на крыло: кг/м²

Вооружение

• Пушечно-пулемётное:
  • 8 х 7.7-мм пулеметов
• Бомбовая нагрузка: 1000 кг бомб («2х500 кг или 4х250 кг»)

Литература

• Putnam. Robert C. Mikesh, Shorzoe Abe. Japanese Aircraft 1910—1941
• Tadeusz Januszewski, Krzysztof Zalewski. Japońskie samoloty marynarki 1912—1945 ISBN 83-86776-50-1

Ссылки

• [www.airwar.ru/enc/flyboat/h3k.html H3K]. Уголок неба: авиационная энциклопедия. Проверено 8 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Kawanishi H3K

– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.