Адмиралтейская набережная

Адмиралтейская набережная Санкт-Петербург
Общая информация
Район города	Адмиралтейский
Полицейская часть	Адмиралтейская часть
Прежние названия	Набережная Рошаля
Протяжённость	414 м
Ближайшие станции метро	Адмиралтейская, Невский проспект, Василеостровская
«Вид на Неву от Зимнего дворца». А. К. Беггров, 1881 год
[www.openstreetmap.org/?lat=59.93750&lon=30.30472&zoom=15&layers=M на карте OpenStreetMap]
[maps.yandex.ru/map.xml?mapID=500&size=1&scale=12&mapX=3373653&mapY=8349064&act=5&slices=1&tool=grab на карте Яндекс]
[maps.google.com/maps?f=q&hl=en&geocode=&q=Адмиралтейская+набережная,+Санкт-Петербург,+Россия&sll=59.92999,30.352499&sspn=0.002908,0.008487&ie=UTF8&t=h&z=15&iwloc=addr на карте Google]
Адмиралтейская набережная на Викискладе

Адмиралте́йская набережная (1918—13 января 1944 Рошаля) — набережная в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга. Проходит по левому берегу реки Большой Невы и 2-го Адмиралтейского острова. Начинается от перекрёстка Дворцового проезда с Дворцовой набережной и Дворцовым мостом, заканчивается Сенатской площадью.

История

С момента постройки города в 1703 году и Адмиралтейства в 1704 году эта часть берега большой Невы использовалась как выход к реке судостроительной верфи Адмиралтейства. Через эти «речные ворота» поставлялось сырьё и материалы, здесь же спускались с эллингов построенные корабли. Набережная была создана, когда в 1844 году все судостроительные работы были перенесены в галерную гавань, и в связи с этим были засыпаны все каналы и бассейны на его территории.

Гранитная набережная

В 1818 году у восточного и западного павильонов Адмиралтейства по проекту инженера А. Д. Готмана были поставлены пристани.

В 1819—1821 годах в набережную между Адмиралтейством и зданием Сената были встроены береговые «быки» Исаакиевского наплавного моста. По обеим сторонам опор моста находятся спуски к Неве, созданные для того, чтобы жители могли брать воду из реки и садиться на суда. Строительство по проекту А. А. Бетанкура вёл инженер В. Треттер.

В 1832 году Дворцовую пристань украсили декоративными вазами и скульптурными фигурами львов. Набережная носит название Адмиралтейской с 1874 года. В 1879 году по набережной было открыто движение.

В апреле 1872 года вышло высочайшее распоряжение об устройстве набережной вдоль Главного Адмиралтейства. Работы финансировались за счёт средств, полученных от продажи под застройку земельных участков между крыльями верфи. 7 февраля в Санкт-Петербургской думе состоялся конкурс проектов.

У конкурса была следующая формулировка:

На сооружение гранитной набережной от Петровской площади вдоль Главного Адмиралтейства до Дворцового моста.

Конкурс выиграл проект инженеров В. М. Карловича и С. С. Селянинова. Закладка гранитной набережной между Дворцовой и Петровской пристанями на месте деревянной была выполнена 14 (26) августа 1873 года, а уже 21 ноября (3 декабря) 1874 года состоялось её торжественное открытие. В 1875 году на набережной был устроен широкий бульвар. Судя по картине А. К. Беггрова она сильно отличалась от современного состояния: уже была каменной и находилась значительно левее нынешнего положения магистрали.

В 1909 и 1910 годах перед пристанями были установлены скульптурные группы «Пётр I спасает утопающих в Лахте в 1724 году» и «Царь-плотник».
Подробнее см. раздел «Скульптура».

С 1912 года началось строительство Дворцового моста, и в связи с этим в 1914—1916 годах пристань была разобрана и перенесена на новое место, ниже по течению — в створе ворот восточного павильона Адмиралтейства. Порфировые вазы были перенесены на Петровскую пристань, а львы теперь установлены на постаментах из красного гранита вновь сооружённой Дворцовой пристани.

Здания

Набережная довольно короткая — всего 414 метров, по набережной всего 8 домов.

Первый и последний дома (№ 2 и № 16) на этой набережной — флигели Адмиралтейства (1823, архитектор — А. Д. Захаров).

Обширная территория Адмиралтейского двора после постройки набережной была продана под застройку частным владельцам отдельными участками. Многоэтажное строительство началось в 1880-х годах и привело к тому, что доходные дома закрыли задний фасад здания Главного Адмиралтейства, и, по мнению экспертов, внесли диссонанс в архитектурный ансамбль. Дом № 2 — восточный флигель Адмиралтейства, напротив него находится Дворцовая пристань и спуск со львами.

Дом № 4, Черноморский переулок, 1 (1886—1887, архитектор — Д. К. Пруссак) — доходный дом и театр В. А. Панаева («Театр Панаева»). Построен в 1888 году. Знаменит тем, что в 1895 году в стенах Панаевского театра состоялось дебютное выступление Ф. И. Шаляпина в Санкт-Петербурге.

Уничтожен пожаром в 1917 году, разобран, и на этом месте в 1958 году построено здание средней школы № 225 (архитектор Л. Н. Линдрот). Дом № 8 (1885—1891, архитектор — М. Е. Месмахер) — Дворец великого князя Михаила Михайловича, в советское время здесь размещалось Главное управление торговли Ленинграда, после распада СССР с 1998 года часть здания занимает страховая компания РОСНО.

Здание отреставрировано в июле 2006 года, для посетителей открыты парадные залы, Дубовый кабинет князя и другие помещения.

Дом № 10 (1880-81, архитекторы А. Ф. Красовский, В. Р. Курзанов) — доходный дом О. Н. Рукавишниковой, знаменит тем, что в 1890 и 1893 годах здесь жил композитор П. И. Чайковский, а в 1906—1910 годах — русский геофизик князь Б. Б. Голицын. В советское время время здание было выделено под генеральное консульство ГДР.

С начала XXI века у набережной, напротив дома 10 пришвартован плавучий ресторан на воде «Кронверк» («Весна»).

Дома № 12 и 14 (перестроены в единый ансамбль в 1912—1913 гг., архитекторы А. В. Друкер, К. К. Тарасов) — до 1917 года здания Дворянского банка и Крестьянского банка. В настоящее время, в доме 12 функционируют гостиницы «Петровская пристань» и «Адмиралтейская набережная».

Скульптура

Дворцовая пристань

Первая Дворцовая пристань была построена в 1820—1824 годах. Она находилась в месте выхода Дворцового проезда к Неве. Сейчас на этом месте расположен въезд на Дворцовый мост.

Пристань была разработана архитектором Карлом Росси в рамках проекта по благоустройству территории у Зимнего дворца после строительства арки Главного штаба. Курировал работы сам император Николай I. Строил пристань инженер А. Д. Готман. Одновременно с этими работами был построен Петровский спуск у западного павильона Главного Адмиралтейства.

На пристани в 1832 году были установлены медные львы и порфировые вазы. В таком виде пристань находилась до третьей четверти XIX века: в 1873—1874 годах вазы были перенесены на Петровский спуск. В 1914—1916 годах пристань со львами была перемещена на ось восточного павильона Главного Адмиралтейства по причине строительства Дворцового моста. Работы по переносу пристани производил инженер А. П. Пшеницкий.

Львы

Установлены на Дворцовой пристани как украшение в 1832 году. Сейчас пристань со львами находится у восточного павильона Адмиралтейства (рядом с Дворцовым мостом). По мнению краеведов и блогеров, эти львы являются самыми знаменитыми львами Санкт-Петербурга.

Сейчас пристань со львами находится у восточного павильона Адмиралтейства. Она находится рядом с Дворцовым мостом, составляя единый архитектурный ансамбль с его южным спуском.

Львы выполнены методом чеканки из листовой меди; фигуры изготовлены в 1832 году на Александровском чугунолитейном заводе в Петербурге. Их изготовил мастер И. Пранг по модели скульптора И. П. Прокофьева. Чугунные пьедесталы для львов отлиты на том же заводе по рисунку архитектора Л. Шарлеманя.

Петровский спуск

Петровский спуск был построен в 1820—1824 годах инженером А. Д. Готманом одновременно с постройкой первой Дворцовой пристани, которая находилась в месте выхода Дворцового проезда к Неве. Сам спуск находится у западного павильона Главного Адмиралтейства.

Вазы

Изначально установлены на Дворцовой пристани вместе со львами как украшение в 1832 году. Пристань с вазами находится у западного павильона Адмиралтейства (рядом с Медным всадником)

Две вазы выполнены из полированного порфира на Эльфдаленской гранильной фабрике в Швеции. Чугунные пьедесталы отлиты на том же заводе и по тому же проекту, как и для львов: Чугунные пьедесталы для львов отлиты на том же заводе по рисунку архитектора Л. Шарлеманя.

Царь-плотник

Скульптура (скульптор Л. А. Бернштам, архитектор А. И. фон Гоген) была установлена в 1910 году перед западным павильоном Адмиралтейства. Статуя демонтирована в 1918 году, в 1996 правительством Нидерландов городу была подарена копия, установленная на набережной.

скульптор Л. А. Бернштам, архитектор А. И. фон Гоген

Пётр I спасает утопающих в Лахте в 1724 году. 1909

Чугун

Перед восточным павильоном Адмиралтейства (до 1918)

К:Скульптуры 1909 года

Пётр I спасает утопающих в Лахте в 1724 году

Скульптура (скульптор Л. А. Бернштам, архитектор А. И. фон Гоген) была установлена в 1909 году перед восточным павильоном Адмиралтейства. Статуя демонтирована в 1918 году.

Связь с городской дорожной сетью

• Дворцовая набережная
• Дворцовый мост
• Дворцовый проезд
• Азовский переулок
• Адмиралтейский проезд
• Сенатская площадь
• Английская набережная

Городское поверье

Существует разделяемое некоторыми мнение, что здание Адмиралтейства и прилежащие к нему территории окружены особым «энергетическим полем», которое благотворно влияет на здоровье и настроение человека. В качестве одного из поводов к этому служит повторяемость явления, выражающегося в том, что ласточки, возвращаясь весной из теплых стран в Петербург, в первую очередь летят к Адмиралтейству и кружат над иглой, увенчанной корабликом.

Многие утверждают, что прогулка вдоль Адмиралтейской набережной для них не только приятна с эстетической точки зрения, но и полезна для здоровья.

См. также

• Адмиралтейский канал

Литература

• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Ленинграда. — 3-е изд., испр. и доп. — Л.: Лениздат, 1985. — С. 21—22. — 511 с.
• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — 4-е изд., перераб. — СПб.: Норинт, 1996. — С. 13—14. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.
• Городские имена сегодня и вчера: Петербургская топонимика / сост. С. В. Алексеева, А. Г. Владимирович, А. Д. Ерофеев и др. — 2-е изд., перераб. и доп. — СПб.: Лик, 1997. — С. 20. — 288 с. — (Три века Северной Пальмиры). — ISBN 5-86038-023-2.

Отрывок, характеризующий Адмиралтейская набережная

Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.