Барановичская операция (1916)

Барановичская операция
Основной конфликт: Первая мировая война
Положение войск сторон в районе операции в 1916 году
Дата	20 июня (3 июля) — 12 (25) июля 1916 года
Место	Белоруссия
Итог	Операция окончилась безрезультатно
Противники
Российская империя Германская империя Австро-Венгрия
Командующие
Генерал от инфантерии А. Е. Эверт, Генерал от инфантерии А. Ф. Рагоза Генерал-фельдмаршал Леопольд Баварский, генерал-полковник Ремус фон Войрш
Силы сторон
331 батальон, 128 сотен Австро-Венгрия и Германия: 82 батальона.
Потери
80 000 убитыми, ранеными, пленными . 13 000 общие потери, в том числе 4000 пленными .

Барановичская операция — наступательная операция войск русского Западного фронта под командованием генерала от инфантерии А. Е. Эверта во время Первой мировой войны, проведённая 20 июня (3 июля) — 12 (25) июля 1916 года.

Планирование и подготовка операции

Район города Барановичи был занят германскими войсками в середине сентября 1915 года и считался одним из важнейших участков германского Восточного фронта на кратчайшем направлении Варшава—Москва. Русское командование также оценивало этот участок фронта как плацдарм для прорыва на Вильно и далее на Варшаву. Готовясь к летней кампании 1916 года, русское командование значительно усилило части Западного фронта, значительно превосходившего численность войск соседнего Юго-Западного фронта. На Западный фронт возлагалось нанесение главного удара.

Одновременно с наступлением Юго-Западного фронта (19 корпусов), Западный фронт (23 корпуса) должен был наносить главный удар 4-й и 10-й армиями из района Молодечно на Вильно. Затем план наступления был изменен — вместо удара на Вильно предполагалось нанести удар в районе Барановичей. В начале июня 1916 года войска Юго-западного фронта начали наступление, прорвали позиции австро-венгерской армии и продвигались вглубь Галиции. Однако командующий Западным фронтом генерал от инфантерии А. Е. Эверт дважды откладывал намеченное наступление войск Западного фронта, сначала на 31 мая (13 июня), затем на 4(17) июня, а затем предпринял попытку вообще отменить операцию. По категорическому требованию русской Ставки Верховного Главнокомандования 3 (16) июня Западный фронт обязывался «атаковать противника на фронте Новогрудок—Барановичи». На подготовку наступления отводилось 22 дня.

Эверт возложил осуществление прорыва германско-австрийского фронта у Барановичей на 4-ю армию генерала от инфантерии А. Ф. Рагозы. Армия занимала оборону на 145-км фронте, в её состав входили 5 корпусов (9-й, 10-й, 25-й, 35-й армейские корпуса, Гренадерский корпус, 112-я пехотная, 11-я Сибирская и 7-я Туркестанская дивизии, Польская стрелковая бригада, Уральская и 2-я Туркестанская казачьи дивизии). К началу операции прибыли дополнительные подкрепления, а именно 3-й Сибирский, 3-й армейский и 3-й Кавказский корпуса. Всего для прорыва было сосредоточено 19 пехотных и 2 казачьи дивизии, в состав которых входили 331 батальон, 128 сотен, 1324 пулемета, 742 легких и 258 тяжелых орудий (340 000 человек).

Противник располагал на участке будущего наступления 9-й германской армией (25-й резервный, 3-й армейский, 22-й австро-венгерский, 3-й ландверный корпуса, командующий баварский генерал-фельдмаршал Леопольд Баварский), входившей в состав армейской группы фон Войрша. Всего насчитывалось 82 батальона, 613 пулемётов, 248 легких орудий, свыше 500 тяжелых орудий. Германские позиции состояли из 2 или 3 укрепленных полос. Первая укрепленная полоса из трех линий окопов хорошо применялась к местности на западных берегах болотистых долин рек Сервечь и Шара. Первая линия окопов была усилена проволочными заграждениями (до 35 рядов). Широко применялись «лисьи норы», бетонированные пулеметные гнезда, убежища от огня тяжелой артиллерии. Вся артиллерия была укрыта в окопах с навесами и убежищами. Внутри полосы были бетонированные долговременные укрепления, которые русская артиллерия не могла разрушить. Вторая и третья полосы русскими войсками обнаружены не были.

План операции русского командования состоял в прорыве укрепленной полосы с нанесением главного удара двумя корпусами (9-м и 35-м) на 8-км участке. Для обеспечения ударной группы соседние корпуса атаковали: 25-й — на 2,5-км участке севернее Дробыши, а Гренадерский — одной дивизией на местечко Столовичи, в 10 км южнее главной атаки. Вспомогательный удар наносился в 20 км южнее главной атаки двумя дивизиями 10-го корпуса на участке в 4 км от Дарево до Лабузы. Ближайшая задача 25-го, 9-го, 35-го и Гренадерского корпусов заключалась в прорыве позиции и овладении рубежом Цирин—Олизаровщина—Арабовщина—Дубово, отстоящим от переднего края германской позиции на 3—4 км. Последующая задача — выход на рубеж Новый Свет—Богуши—Жубинцы—р. Мышанка—Чвыри, в 5—6 км от первого рубежа. На этом рубеже корпуса закреплялись для дальнейшего наступления на Новогрудок совместно с левым флангом соседней 10-й армии. Артиллерийская подготовка операции свелась к развертыванию артиллерии групп: на направлении ударной группировки из 84 тяжелых орудий и в Гренадерском корпусе — из 31 тяжелого орудия. Каждому корпусу было придано для корректирования по одному авиаотряду и по одной воздухоплавательной роте, но борьба с многочисленной германской артиллерией была неудачна. Инженерной подготовки почти не было. В целях внезапности атаки передвижения войск производились по ночам, но перегруппировка была обнаружена противником из-за большого числа перебежчиков, в том числе из Польской стрелковой бригады. Пристрелка артиллерии началась за несколько дней до атаки, что также демаскировало подготовку к наступлению.

Начало операции

С 7 до 22 часов 2 июля 1916 года велась русская артподготовка, частично разрушившая окопы 1-й линии и не подавившая совершенно артиллерию противника. Три дивизии 9-го корпуса на рассвете 3 июля после короткой артподготовки начали атаку и овладели 1-й линией окопов, а на некоторых участках и 2-й линией. Введенные с запозданием из резерва для развития успеха две дивизии 35-го корпуса существенного влияния на ход боя не оказали, так как вводились в бой по полкам и в разное время. С продвижением вглубь оборонительной полосы наступающие части были остановлены пулемётами из большого количества не разрушенных бетонных гнезд с проволочными заграждениями, главным образом на обратных скатах высот. Требовалась дополнительная артподготовка. К 19 часам первого дня наступления части 9-го и 35-го корпусов прекратили атаки, удержавшись на линии взятых окопов, Гренадерский корпус к вечеру был отброшен в исходное положение, а в 10-м корпусе вследствие неудачной артподготовки все атаки были отбиты.

4 июля русское командование проводило дополнительную артподготовку. В 19 часов вечера пять дивизий начали повторную атаку, которая на участке 9-го корпуса была остановлена встречным контрударом 19-го ландверного и 335-го резервного германских полков. Начатые вечером бои продолжались всю ночь и днём 5 июля. В бой был введён 3-й Кавказский корпус южнее направления главного удара. Удалось занять только 2-ю линию германских окопов. Потери за первые три дня операции доходили в атакующих частях до 50 % личного состава, войска были крайне утомлены. Эверт решил отложить новые атаки до 8 июля, пока произвёл перегруппировку войск. Медленные действия русского командования были использованы противником, укрепившим атакованные участки и усилившим их артиллерией.

7 июля с рассветом началась новая артподготовка, а в 2 часа ночи 8 июля шесть дивизий пошли в атаку на 12-км фронте от Цирина до Заосье, имея во второй и в третьей линии по две дивизии как резерв армии и фронта. В течение дня части 3-го Сибирского и 9-го корпусов четыре раза ходили в атаку, но успеха не имели, продвинувшись в центре всего только на 2 км. Все атаки были отбиты противником исключительно ружейным и пулемётным огнём. 9 июля из-за тумана атака не состоялась, потом была перенесена на 14-е, а в конечном итоге и совсем отменена под предлогом недостатка снарядов. В итоге результаты долго готовившейся операции свелись к овладению только первой укрепленной линией, захвату более 2000 пленных и нескольких орудий. Наступавшие части понесли потери около 40 000 человек.

Контратаки противника и завершение операции

14 июля 1916 года германские войска предприняли контрнаступление с целью улучшить своё положение на участке у Скробова силами трёх дивизий. После 3-часовой артподготовки они атаковали русские позиции. Наступление на правом фланге разбилось вследствие русского заградительного огня и сильной контратаки, но на левом фланге были заняты все потерянные ранее окопы, взято в плен 1500 человек и захвачено 11 пулеметов. Произведенные русскими войсками 15 июля две сильные контратаки были отбиты.

В период 25—29 июля в районе Барановичей вновь были возобновлены атаки пяти русских стрелковых дивизий на фронте Скробово—Лабузы, занимавшихся пятью австро-германскими дивизиями. Несмотря на упорство и сравнительно длительную артподготовку русским войскам не удалось достигнуть никаких результатов.

Итоги операции

Имея для подготовки несколько месяцев, располагая тройным перевесом в живой силе и некоторым превосходством в артиллерии, русские части не смогли прорвать укрепленный германский позиционный фронт, овладев только первой укрепленной линией на отдельных участках наступления. Ни на одном из участков прорыва наступавшие не вышли к третьей полосе обороны противника. Более того, мощной короткой контратакой германские части смогли частично восстановить первоначальное положение.

Потери русской армии составили 80 000 человек против 13 000 человек потерь противника, из которых 4 000 — пленные.

Главными причинами поражения являлись: плохая артподготовка (в ней не была задействована половина тяжелой артиллерии и 2/3 легкой артиллерии), слабая концентрация артиллерии на участке прорыва. Разведка укрепленной полосы, строившейся в течение года, не выдерживала никакой критики — подавляющая часть укреплений первой полосы обороны не была выявлена, а второй и третий рубежи обороны вообще остались неизвестными русскому командованию до начала сражения. Командный состав не был подготовлен к организации прорыва укрепленных полос. Численное превосходство использовано не было: из значительного количества войск, собранных для проведения операции, основная масса бездействовала, пока атакующие части захлебывались в крови, затем свежими частями сменялись обескровленные части и атаки на тех же рубежах повторялись вновь и вновь.

Ни одна из задач операции выполнена не была. Русские войска не смогли улучшить своего положения, не создали условий для будущего наступления, не отвлекли внимания командования противника от действий Юго-Западного фронта. Даже в разгар операции у Барановичей германское командование продолжало снимать силы из полосы Западного фронта для переброски на юг. Чудовищные потери при полном отсутствии результатов оказали крайне негативное влияние на моральный дух русских войск, в которых усилились антивоенные настроения. Вскоре, в 1917 году это дало самую благоприятную почву для революционной пропаганды в войсках и сделало части Западного фронта наиболее подверженными влиянию большевиков.

Литература

• [militera.lib.ru/h/ww1/ История Первой мировой войны 1914—1918 гг.] / под редакцией И. И. Ростунова. — М.: Наука, 1975. — Т. 2. — 608 с.
• Советская военная энциклопедия. Под ред. Р.Эйдемана и др. М.:Воениздат, 1931—1932. — Т.2, ст."Барановичи", автор А. Белой.
• Бэзил Лиддел Гарт. 1914. Правда о Первой мировой. — М.: Эксмо, 2009. — 480 с. — (Перелом истории). — 4300 экз. — ISBN 978-5-699-36036-9.
• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М.: АСТ, 2003. — 896 с. — 5000 экз. — ISBN 5-271-06895-1.

Отрывок, характеризующий Барановичская операция (1916)

– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.