Война за австрийское наследство

Война за австрийское наследство
Эдуард Детайль. «Битва при Фонтенуа»
Дата	16 декабря 1740 — 18 октября 1748
Место	Европа, Северная Америка и Индия
Причина	Прагматическая санкция (1713)
Итог	Второй Аахенский мир
Противники
Королевство Пруссия (1740—1742, 1744—1745) Курфюршество Бавария (1741—1745) Курфюршество Саксония (1741—1742) Королевство Франция Испанская империя Неаполитанское королевство Республика Генуя (1745—1748) Королевство Швеция (1741—1743) Якобиты (1745—1746) Священная Римская империя Британская империя Курфюршество Ганновер Курфюршество Саксония (1743—1745) Республика Соединённых Провинций Сардинское королевство (1742—1748) Российская империя (1741—1743, 1748)
Командующие
Фридрих II Леопольд Ангальт-Дессауский Карл VII Людовик XV Мориц Саксонский Ф. де Брольи К. Э. Левенгаупт К. Э. Стюарт Мария Терезия Л. Ф. фон Кевенгюллер Карл Лотарингский Георг II Уильям Камберлендский И. Кронстрём Карл Эммануил III Елизавета Петровна П. П. Ласси В. А. Репнин
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Война́ за австри́йское насле́дство (1740—1748) — длительный военный конфликт, вызванный попыткой ряда европейских держав оспорить завещание австрийского императора Карла VI и расчленить значительные владения дома Габсбургов в Европе.

Претензии сторон

После смерти императора Карла VI 20 октября 1740 года его старшая дочь, Мария Терезия (бывшая в супружестве с герцогом Стефаном Лотарингским), права которой на престол были признаны европейскими державами ещё при жизни Карла VI, вступила, согласно постановлению Прагматической санкции, во владение всеми землями австрийской монархии. Однако, тотчас же после смерти императора, все претенденты (король испанский Филипп V, курфюрст баварский Карл-Альбрехт, курфюрст саксонский и король польский Август III и король сардинский Карл Эммануил III) возобновили свои притязания на австрийские земли, а одновременно с тем заявлены были и разные другие притязания.

Курфюрст баварский Карл-Альбрехт протестовал против восшествия на престол Марии Терезии и в качестве потомка дочери императора Фердинанда I, Анны, опираясь на наследственный договор 1546 года, заявлял притязания на всё Габсбургское наследие.

Подобные притязания подняты были и со стороны Испании, которая основывалась на старинных наследственных договорах между австрийскими и испанскими линиями Габсбургского дома.

С тем же выступил и курфюрст саксонский Август III, женатый на старшей дочери Иосифа I.

Франция же захотела воспользоваться таким положением вещей, чтобы разрушить австрийскую монархию. К союзу, который она заключила с Баварией, примкнули Пруссия и Саксония. Кроме того, к участию в действиях были привлечены и другие государства, в том числе короли неаполитанский и сардинский, курфюрсты пфальцский и кёльнский. С ними велись тайные переговоры о разделе Австрии; германская императорская корона должна была достаться курфюрсту баварскому.

Молодой король прусский Фридрих II давно желавший увеличить свои владения за счет Австрии, решил воспользоваться для своих целей сложившейся политической обстановкой, чтобы заявить древние права своего дома на силезские герцогства Лигниц, Волау, Бриг и Егерндорф. Переговоры его с Англией, король которой, как владетель Ганновера, не желал расширения Пруссии, однако, успеха не имели, и Англия из традиционной вражды к Франции стала на сторону Австрии, также поступили и Голландские Генеральные Штаты.

Тем не менее, положение Австрии в 1740 году оказалось крайне тяжелым: финансы были совершенно расстроены, армия — в половинном комплекте, запасов не было.

Начало войны с Пруссией, 1740 год

В ноябре 1740 года Фридрих мобилизовал около 25 тысяч человек, разделенных на два корпуса: I-й под командованием фельдмаршала Шверина (19 тысяч) для действий в открытом поле, II-й — наследного принца Ангальт-Дессау, для осады крепости Глогау.

16 декабря прусская армия перешла границу. Вследствие крайней слабости австрийцев в Силезии, где австрийских войск, к концу января 1741 года весь край почти без сопротивления был занят пруссаками, за исключением крепостей Глогау, Бриг и Нейссе. Командующий австрийскими силами фельдмаршал-лейтенант Броун отступил в Моравию.

Медлительность французов и саксонцев, решительный отказ Марии-Терезии уступить добровольно Силезию и вести о формировании в пределах Венгрии сильной армии создавали для Фридриха неожиданную обстановку. В начале февраля прусская армия, в ожидании подкреплений, расположилась на зимние квартиры, вдоль границы Моравии. В середине февраля из Пруссии были выдвинуты подкрепления (15 батальонов, 25 эскадронов, 90 орудий), и сам король прибыл к армии.

В это время австрийская армия фельдмаршала Нейпперга стала сосредоточиваться у Ольмюца. Нейпперг решил использовать растянутое расположение прусской армии и прорвать центр. 28 марта он перешел в наступление от Эгерндорфа на Нейссе и Бриг. Фридрих решил, отступая на север, сосредоточить свои силы и разбить австрийцев.

5 апреля австрийцы вступили в Нейссе — искусным фланговым маршем Фридрих избежал поражения по частям и к 9 апреля сосредоточил у Олау большую часть своих сил. 10 апреля произошло сражение у деревни Мольвиц, окончившееся полным поражением австрийцев. Прусская армия расположилась на квартиры близ крепости Бриг (сдавшейся 4 мая), австрийцы отошли к крепости Нейссе. Победа имела огромное политическое значение: Франция и Бавария ускорили переговоры с Пруссией и 4 июня союз с ними был заключен.

Вступление в войну Франции и Баварии, 1741 год

В конце июля французско-баварская армия начала военные действия, производя марш-маневры в стиле кабинетных войн, избегая решительного столкновения. Курфюрст Карл Альбрехт во главе своего войска и французского вспомогательного корпуса под предводительством маршала Бель-Иля вторгся в Верхнюю Австрию, где жители Линца присягнули ему как эрцгерцогу.

Фридрих использовал затишье для исправления недостатков в обучении своей армии. 10 августа был взят пруссаками Бреславль.

Для дальнейших действий было решено, что французско-баварская армия будет наступать на Вену в то время, как прусская — удерживать австрийцев перед собой. Однако, курфюрст баварский, озаботившись приобретением новых территорий, направил по этому направлению лишь часть сил под командованием маршала Сегюра, а сам двинулся в Богемию, куда уже вступили саксонские войска. Вместе с саксонцами 27 ноября была взята Прага. 19 декабря курфюрст приказал приносить ему там присягу как королю. Затем он отправился во Франкфурт-на-Майне, где 24 января 1742 года был коронован в германские императоры под именем Карла VII.

Полное уничтожение Австрии и территориальное расширение своих союзников вовсе не входило в планы Фридриха, кроме того, прусская армия крайне нуждалась в отдыхе, поэтому, при содействии Англии, 11 октября в деревне Клейн-Шеллендорф между Пруссией и Австрией заключено было тайное перемирие на всю зиму. Все силезские крепости были сданы пруссакам.

Разрастание конфликта 1741—1742 годы

В ноябре 1741 года испанские войска герцога Монтемар вступили в герцогство Миланское, таким образом война началась и на итальянском театре. Испанско-неаполитанское войско напало на австрийские владения в Италии (Ломбардия, Парма, Пьяченца и Гуасталла).

Оказавшись в таких стеснённых обстоятельствах, Мария-Терезия искала спасения у венгров, которые на Пресбургском сейме 11 сентября 1741 года заручились от неё значительными гарантиями их самостоятельности и за эту уступку предложили ей существенное содействие.

Освободившись на время от Пруссии, Австрия обратила все свои силы против французов и баварцев. Венгерское ополчение было собрано, и усиленные им австрийские войска под начальством Кевенхюллера в конце декабря осадили Сегюра в Линце и принудили его 24 января к сдаче (в день избрания курфюрста баварского императором над именем Карла VII). Вскоре сдалась и крепость Пассау. Таким образом австрийцы снова заняли эрцгерцогство Австрийское, а затем в феврале 1742 года вторглись в Баварию, где предавались страшным неистовствам, но должны были, однако, опять уйти оттуда. Меньшего успеха добилось другое австрийское войско, направленное в Богемию. А между тем в это же время Фридрих II вторгся в Моравию.

Бездеятельность прусской армии, в условиях успехов австрийской, дольше продолжаться не могла. Фридрих прервал перемирие и в начале февраля 1742 года, сосредоточив часть своих сил и саксонцев к Ольмюцу, перешел в наступление.

План был следующий: Фридрих с 40 тысячами должен был наступать в Нижнюю Австрию, французы и баварцы — вдоль Дуная на Вену.

Прусская армия двинулась от Ольмюца через Иглау и Брюнн на Вену. 15 февраля был занят Иглау; австрийцы под командованием генерала Лобковица отошли к Будвейсу.

В это время начался разлад между королём и саксонцами; последние считали, не без основания, дальнейшее движение к Вене крайне опасным. 20 февраля прусские передовые части подошли на один переход к Вене, армия занимала фронт Иглау — Цнайм — Никольсбург. Выдвинутое положение становилось опасным: в Венгрии собиралась армия, Кевенгюллер подходил к Кремсу. Фридрих решил отойти и осадить Брюнн. В начале апреля осада Брюнна была снята, саксонцы направлены к Праге, а прусская армия стала отходить на север и 17 апреля прибыла к Хрудиму.

Австрийская армия принца Лотарингского 10 апреля сосредоточилась к Цнайму (30 тысяч), 20 апреля подошла к Ольмюцу — пруссаки всюду отступали, и Моравия была вновь вся в руках австрийцев.

Выход из войны Пруссии, 1742 год

7 мая принц Лотарингский прибыл в город Зоор (Соор), где узнал о нахождении пруссаков (28 тысяч) в окрестностях Часлау и Хрудима. Фридрих, узнав о приближении австрийцев, двинулся им навстречу, и 17 мая произошло сражение у Часлау, в котором прусский король одержал новую победу. Тогда Мария-Терезия по совету Англии решилась заключить с Пруссией Бреславльский мир (11 июня 1742 года), по которому Верхняя и Нижняя Силезия и графство Глац отошли к Пруссии.

Австрия снова обратила все свои силы против французов, испанцев и баварцев. Герцог Брольи, принявший командование над французско-саксонской армией был заперт в Праге. В городе скоро появились болезни и голод, вынудивший герцога, оставив в Праге маршала Бель-Иля с 22-х тысячным корпусом, уйти с остальными войсками из Богемии. Бель-Иль держался в Праге до декабря, а затем пробился сквозь австрийские войска в Баварию. Сюда же, после занятии Праги, вторглись и австрийцы, овладели большей частью Баварии и заняли Мюнхен.

Действия в Италии, 1742—1743 годы

В Италии счастье тоже склонилось на сторону Марии-Терезии. Король сардинский Карл Эммануил сперва заключил союз с Францией, надеясь получить герцогство Миланское, однако видя желание Франции передать эту территорию Испании, он, удовольствовался английскими деньгами и уступкой австрийской территории в Ломбардии. Получив графство Ангиери, значительную часть княжества Павии, и владения Бобио и Пьяченцу, Сардинское королевство встало на сторону австрийцев (Туринский договор 1742 года). Объединенная австрийско-сардинская армия вытеснила Монтемара из графства Моденского.

Также австрийцы получили от Англии и военную поддержку. Английский отряд из 6 кораблей, 6 фрегатов и 2 бомбардирских судов, под командованием адмирала Мартина, внезапно появился в Неаполе и потребовал отказа короля от военных действий в Северной Италии, где против австрийцев сражалось 20 000 неаполитанских войск. Под угрозой немедленной бомбардировки король Карл, которому английский адмирал дал всего один час на размышление, вынужден был согласиться на отзыв войск и дальнейший нейтралитет.

Другая испанская армия, под командованием инфанта Филиппа, вступившая в Пьемонт из Прованса, с намерением овладеть Ниццей, так же потерпела неудачу.

В наступившем 1743 году успехи австрийцев продолжались. Оставив часть своих сил в Баварии, фельдмаршал Траун с остальными двинулся в северную Италию. 8 февраля герцог Монтемар потерпел поражение при Кампо-Санто и вынужден был очистить Модену.

Вступление в войну Великобритании, 1743 год

Великобритания, не желавшая допускать усиления Франции, уже с самого начала войны выдавала Австрии денежные субсидии, а теперь решилась принять в этом году более деятельное участие в войне: во Фландрии была собрана 43-х тысячная армия (так называемая Прагматическая) под командованием английского короля. Выставленная против неё французская армия маршала Ноаля была разбита 27 июня под Деттингеном и вынуждена отойти за Рейн, куда была оттеснена из Баварии и армия Брольи; последняя заключила 27 июня перемирие при Нидер-Шенфельде.

«Прагматическая армия» дошла до Вормса, после чего Сардиния и Саксония, подкупленные английскими деньгами, присоединились там к союзу с Австрией (13 сентября и 20 декабря 1743 года).

Дальнейшие успехи Австрии, 1744 год

В начале 1744 года весь правый берег Рейна был в руках австрийцев. Фридриху становилось ясным, что обладанию Силезией грозила опасность, надо было положить предел успехам Австрии. Он деятельно принялся за возобновление войны: 22 мая состоялась так называемая «Франкфуртская Уния» между императором, Баварией, Францией, Курпфальцем, Гессен-Касселем и Пруссией, имевшая целью «поддержание императора и целостности Германии», а 5 июня Пруссия заключила союз c Францией.

План войны заключался в следующем: французская армия (100 тысяч человек) должна была оперировать против Прагматической армии и отвлечь в Нидерланды часть австрийских сил из Баварии, 80 тысяч пруссаков должны были вторгнуться в сентябре в Богемию, овладеть Прагой, Будвейсом и разбить австрийцев в открытом поле.

В течение лета 1744 года французы одержали ряд побед в Нидерландах. В июле принц Лотарингский перешел Рейн и, в свою очередь, нанес в Эльзасе несколько поражений другой французской армии.

Действия на море, 1744 год

Одновременно с этим военные действия между англичанами и французами начались и на море, причём последние терпели неудачи. Франция с 1741 года находилась в войне с Австрией и в морскую войну с Англией она была втянута вследствие своего союза с Испанией.

В 1743 году испанцы хотели произвести высадку в Генуе, которая склонялась на их сторону, но появление английской эскадры заставило их отступить в Тулон, который англичане заблокировали, устроив себе стоянку на Гиерском рейде. Испанцы на основании договора потребовали, чтобы французы поддержали испанский флот.

19 февраля 1744 года союзники (16 французских кораблей, под командованием адмирала де Курта, и 12 испанских, под командованием адмирала дона Наварро) вышли из Тулона в море. С Гиерского рейда за ними немедленно погналась английская эскадра из 29 кораблей под командованием адмирала Мэтьюса. 22 февраля произошел нерешительный бой (Тулонское сражение), после которого Мэтьюс отступил и не мешал союзникам продолжать свой путь. После этого сражения Франция объявила войну Англии.

На севере была снаряжена армия в 15 000 человек, которую предполагалось под прикрытием флота перебросить через Ла-Манш с претендентом на английский престол Карлом Стюартом, но экспедиция была рассеяна английским флотом и штормами.

Пруссия возобновляет войну и добивается выгодного мира 1744—1745 годы

23 августа 1744 года 70 тысяч пруссаков вступили без объявления войны в пределы Богемии. В Силезии Фридрихом оставлены были 18 тысяч, в пределах Пруссии, как заслон против Саксонии — 17 тысяч. 6 сентября была осаждена Прага, 16 сентября эта крепость сдалась (13 тысяч пленных, 130 орудий).

Неожиданное открытие Пруссией военных действий захватило Австрию совершенно врасплох: в пределах Богемии имелось лишь 15 тысяч, ближайшие подкрепления собирались в Венгрии, принц Карл Лотарингский находился за Рейном, рассчитывать можно было только на 20 тысяч саксонцев.

Заняв Прагу, Фридрих направился к городу Табор, с целью угрожать Нижней Австрии и отвлечь на себя армию принца Карла. В это время под Будвейсом собралось под командованием Трауна около 45 тысяч австрийских и венгерских войск, начавших действовать на сообщениях Фридриха. Последнему пришлось отступить к границам Силезии.

После прибытия принца Карла и соединении его с армией Трауна, австрийцы начали маневрировать против Фридриха, уклоняясь от решительного боя и мешая производству фуражировок. Развившиеся болезни, крайний недостаток продовольствия и необходимость отдыха заставили Фридриха уйти в Силезию. Большинство городов с прусскими гарнизонами в Богемии были постепенно взяты австрийцами; 25 ноября сдалась им Прага.

Между тем, к концу 1744 года вся Бавария была очищена от австрийцев, французы вновь перешли Рейн и заняли Австрийскую Швабию. Затем, в начале 1745 года, австрийцы разбили баварцев и французов при Амберге, 15 апреля гессенцев при Пфаффенгофене. 20 января 1745 года скончался император Карл VII. Его сын - баварский курфюрст Максимилиан заключил в Фюссене (22 апреля) с Австрией сепаратный мир, по которому отказывался от всяких притязаний на престолонаследие, взамен чего получил назад все завоеванные австрийцами в течение войны области. Императорская корона теперь досталась супругу Марии-Терезии, Францу I (13 сентября).

В конце апреля в Богемии главные силы австрийцев находились у Кениггреца. После присоединении к ним саксонцев, численность их достигала 90 тысяч. План действий союзников заключался в наступлении по двум операционным направлениям: от Кениггреца на Глац и из Лузации в тыл прусской армии, кроме того, в Южной Силезии должны были наступать легкие венгерские войска (10 тысяч).

Прусская армия (80 батальонов, 160 эскадронов) в это время была расположена вблизи Франкенштейна. Желая завлечь неприятеля в Силезию и разбить его при выходе из гор, Фридрих распустил слух, что отступает в Бреславль. Австрийцы поддались на обман: 22 мая армия союзников перешла в наступление, но, двигаясь очень медленно, дала возможность Фридриху собрать все свои силы. 4 июня под Гогенфридбергом союзники неожиданно были атакованы и понесли полное поражение.

За отступившими в Богемию австрийцами последовал и Фридрих; он занял позицию между реками Эльба и Адлер и начал маневрировать против сообщений противника; австрийцы ответили тем же, причём их действия были более успешны: прусская армия была вынуждена вновь покинуть Богемию и уйти в Силезию. На пути пруссаки были атакованы при Зооре 30 октября, но, несмотря на численное превосходство австрийцев, последние были разбиты. Слабость сил не позволила использовать успех: преследования не было. Армия Фридриха расположилась в Силезии на зимних квартирах.

Зимой союзники задумали произвести нападение на Берлин, но Фридрих своевременно узнал об этом, собрав 35 тысяч, двинулся в Лузацию и 23 ноября разбил саксонцев при Гросс-Геннерсдорфе. 15 декабря саксонцы понесли новое поражение при Кессельдорфе, 16 декабря Фридрих занял Дрезден.

Этот ряд успехов ускорил начало мирных переговоров: 25 декабря 1745 года был заключен Дрезденский мир, между Австрией, Пруссией и Саксонией. Силезия осталась за Пруссией, а Фридрих признал императором супруга Марии-Терезии, избрание которого состоялось 13 сентября.

Продолжение войны на других театрах боевых действий

Таким образом, на германской территории восстановилось спокойствие, но зато в Италии и Австрийских Нидерландах между Австрией и Англией, Соединёнными Провинциями и Сардинией с одной стороны и Францией и Испанией с другой — военные действия продолжались. Точно так же продолжалась и борьба на море и в колониях, причём перевес всегда был на стороне англичан.

Действия на континенте, 1745 год

В 1745 году во Фландрии 80-и тысячная армия, под командованием французского короля и графа Морица Саксонского, осаждала крепость Турнэ (с 25 апреля по 19 июня). Двинувшиеся на помощь союзные силы (50 тысяч) под командованием фельдмаршала Кенигсэка были разбиты при Фонтенуа 11 мая. После падения Турнэ, в течение лета были взяты ещё крепости Уденар и Остенде.

Наиболее частые видоизменения военного счастья проявлялись в Италии.

В 1745 году тамошние австрийские владения попали под власть французов, и сардинский король очутился в таком тяжёлом положении, что едва ещё мог держаться в Пьемонте и Савойе. К тому же и Генуя стала на сторону врагов Австрии. Однако всё утраченное было скоро возвращено, когда по заключении Дрезденского мира Мария Терезия послала в Италию подкрепления.

Якобитское восстание 1745—1746 год

Между тем Карл-Эдуард из дома Стюартов, являвшийся претендентом на английский престол, попытался по наущению французов все же сделать высадку в Великобритании. В июле 1745 года, претендент один высадился в Шотландии, которая вся восстала в его пользу, и Англии одно время угрожала серьезная опасность, но предприятие это кончилось весьма печально вследствие поражения его при Куллодене 27 апреля 1746 года.

Действия на континенте, 1746 год

В 1746 году в Италии успех был вновь на стороне австро-сардинцев: 7 марта сдался им город Асти, 16 июня взята Пьяченца, к осени французы и испанцы были совершенно вытеснены из Италии. Генуя была взята 6 сентября 1746 года, но уже 5 декабря народное восстание в Генуе заставило их уйти отсюда. Австрийцы и сардинцы проникли даже в Южную Францию, однако вскоре должны были уйти оттуда.

Во Фландрии Мориц Саксонский продолжал одерживать успехи: 20 февраля им взят Брюссель, 31 мая, после месячной осады — цитадель Антверпена, 10 июля — крепость Монс, в сентябре капитулировал Намюр, а 11 октября он одержал блестящую победу над союзниками при Року.

Действия на море, 1746 год

В 1745 году английские колонисты с помощью нескольких английских кораблей овладели французской колонией Кап-Бретон с крепостью Луисбург. Для выручки французы послали эскадру из 10 кораблей, нескольких фрегатов и транспортов с 3500 человек войск, под командованием герцога д’Анвиль. Он вышел из Бреста 22 июня 1746 года и только через 3 месяца прибыл в Америку. Выдержав целый ряд штормов, во время которых было потеряно несколько транспортов, и потеряв от болезней больше 2000 человек, эскадра, не приняв участия в военных действиях, вернулась в ноябре во Францию.

В октябре 1746 года англичане сделали попытку уничтожить Лориан, служивший складом товаров Ост-Индской компании. Английская эскадра из 16 кораблей под командованием вице-адмирала Лестока, высадила у Лориана 7000 человек войск, но взять город англичанам не удалось, и им пришлось отступить.

Действия на континенте, 1747 год

В Италии военные действия носили характер нерешительный: австро-сардинцы безуспешно блокировали Геную (апрель — июнь 1747 года), а нападение французов на Пьемонт было отражено.

Успешнее французы действовали в Австрийских Нидерландах. В начале 1747 года обе стороны ограничивались во Фландрии маневрированием. 2 июля при Лаффельдте союзная армия понесла новое поражение, после чего отступила за реку Маас. 7 июля была начата осада крепости Берген-оп-Цоом, взятой штурмом 14 сентября.

Наконец и Россия стала на сторону Австрии (2 июня 1747 года), и русское вспомогательное войско двинулось через Германию к Рейну. Это заставило Францию искать мира.

Тем не менее, в апреле-мае 1748 года Французские войска под общим командованием Морица Саксонского в последние месяцы военной кампании в Нижних землях осадили и захватили голландскую пограничную крепость Маастрихт.

Действия на море, 1747 год

Попытки французов послать подкрепления в Америку также не всегда были удачны. 14 марта 1747 года 6 французских кораблей, конвоировавших 30 транспортов и 5 судов Ост-Индской компании в Канаду и в Ост-Индию, под командованием капитанов де-ла-Жонкьер и Гроута-де-Сен-Жорок, были атакованы у мыса Финистерре английской эскадрой из 14 линейных кораблей, под командованием вице-адмирала Ансона. Все французские корабли были взяты, но вследствие разумных распоряжений Жонкьера и медлительности Ансона торговые суда поспели уйти.

14 октября 1747 года, опять у мыса Финистерре, 8 французских линейных кораблей под командованием коммодора Детербье де л’Этандюэра, конвоировавшего 250 транспортов в Вест-Индию, были настигнуты английской эскадрой из 14 линейных кораблей под командованием адмирала Хоука (Hawke). После упорного боя 6 французских кораблей были взяты, но и английская эскадра была так повреждена, что не в состоянии была преследовать остальные корабли и транспорты. В виду этого Хоук послал в Вест-Индию небольшое судно с извещением о транспортах и вследствие этого часть их попала там в руки англичан.

Но усмотреть за всеми караванами англичане не могли, так как в общем их действия в эту войну были вялы, число кораблей, ими выставленных, не было достаточно велико и блокада неприятельских портов не была достаточно упорной. Поэтому все-таки испанские и французские колонии в Америке, за исключением Кап-Бретона, с успехом защищались против англичан.

В Ост-Индии французы даже добились перевеса.

Аахенский мир. Итоги войны

В апреле 1748 года был открыт конгресс в Аахене, на котором 30 апреля (между Англией, Францией и Голландией) и 25 мая постановлены были прелиминарные условия, а 18 октября заключён окончательный мир.

Всюду был восстановлен тот же порядок владения землями, что существовал и до войны. Прагматическая санкция была положительным образом гарантирована. Австрия, помимо уступки Пруссии Силезии и Глаца, была вынуждена ещё уступить герцогства Парму, Пьяченцу и Гуасталлу инфанту дону Филиппу Испанскому, а Сардинии была уступлена часть Миланского герцогства. Голландия вышла из этой войны вновь страшно ослабленной вследствие целого ряда неудач на суше.

См. также

• Война за наследство
• Война за ухо Дженкинса
• Шалонер Огл
• Жан Гюбер
• Второй Аахенский мир
• Музыка фейерверка
• Силезские войны
• Семилетняя война
• Война за корону
• Варшавский договор (1745)

Библиография

• Гейгель «Die Ansprüche des Curfürsten Karl Albert v. Bajern auf die österr. Erbfolge». (Нердл., 1874);
• Гейгель «Der österr. Erbfolgekrieg u. die Kaiserwahl Karls VII» (Нердл. 1877);
• Дов «Das Zeitalter Friedrichs d. Gr. u. Josephs II» (1-я половина. — Гота, 1883).
• [memoirs.ru/texts/Ledecki1866.htm Ледецкий Ф. Памятная книжка. Фрагмент / Пер., коммент. П. А. Лавровского // Русский архив, 1866. — Вып. 8/9. — Стб. 1285—1290.]

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Война за австрийское наследство
• [syw-cwg.narod.ru/os_hrt.html Война за австрийское наследство]

Источник

• Австрийская война за наследие престола // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Война за австрийское наследство

Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.