Зырин, Николай Григорьевич

Николай Григорьевич Зырин
Род деятельности:	авиаконструктор
Дата рождения:	22 ноября 1909(1909-11-22)
Место рождения:	посёлок Измайлово Симбирская губерния Российская империя
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия
Дата смерти:	18 октября 1992(1992-10-18) (82 года)
Награды и премии:

Никола́й Григо́рьевич Зы́рин (22 ноября 1909 года — 18 октября 1992 года) — советский авиаконструктор, главный конструктор ОКБ Сухого. Герой Социалистического Труда (1982), лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР.

Является создателем советского истребителя-бомбардировщика — Су-17.

Биография

Родился 22 ноября 1909 года в посёлке Измайлово Симбирской губернии (ныне — Барышский район Ульяновской области) в семье рабочих. В 1928 году окончил среднюю школу, был направлен на учёбу на рабфак имени В. И. Ленина.

В 1936 году окончил Московский авиационный институт по специальности «инженер-механик по самолётостроению», но свою трудовую деятельность в области авиации начал в качестве конструктора КБ завода № 39 ещё весной 1935 года, совмещая её с учёбой. По распределению он попал в то же самое КБ завода № 39 — в ОКБ Н. Н. Поликарпова, под руководством которого за пять последующих лет прошёл путь от инженера-конструктора до заместителя начальника КБ по двухмоторным самолетам. В 1940 году на заводе № 22 занимался внедрением в серию пикирующего бомбардировщика СПБ(Д).

В начале Великой Отечественной войны в августе 1941 года Николай Григорьевич Зырин был переведён из Москвы в Казань на эвакуированный авиационный завод № 22, где в качестве помощника главного конструктора, а в дальнейшем — начальника ОКБ занимался вопросами обеспечения серийного выпуска, доработок и модификации бомбардировщика В. М. Петлякова Пе-2.

К 1944 году в должности главного конструктора этого самолёта на заводе № 22 находился В. М. Мясищев. В сентябре 1944 года ОКБ была выделена новая производственная база в Москве — завод № 482, и после возвращения коллектива, вплоть до 1946 года, Зырин в качестве заместителя главного конструктора был ближайшим помощником прославленного советского авиаконструктора.

После расформирования в 1946 году ОКБ Мясищева Николай Григорьевич был переведён на завод № 51, где в течение года работал под началом В. Н. Челомея над созданием беспилотных самолётов-«снарядов» 10Х, 14Х, 16Х типа «ФАУ-1».

В апреле 1947 года был направлен на завод № 134, там занял должность заместителя главного конструктора, познакомился с Павлом Осиповичем Сухим. В первые годы после победы в войне ОКБ Сухого работало над созданием первых отечественных реактивных самолётов: лётные испытания проходили истребители Су-9 и Су-11, готовились бомбардировщик Су-10, перехватчик Су-15 и будущий сверхзвуковой экспериментальный самолёт Су-17.

Позже Н. Г. Зырин был направлен в ОКБ-1 Министерства вооружений СССР, где принимал непосредственное участие в разработке и создании первого отечественного зенитно-ракетного комплекса ПВО С-25. В начале 1954 года он был переведён во вновь организованное ОКБ-2, где под руководством П. Д. Грушина в должности начальника конструкторского отдела, а затем заместителя главного конструктора принимал участие в разработке первой отечественной управляемой ракеты класса «воздух-воздух» РС-1У и зенитной ракеты типа В-750 для зенитного ракетного комплекса С-75.

В 1956 году Зырину удалось добиться перевода в ОКБ Сухого. Здесь в должности заместителя главного конструктора, а с ноября 1959 года — главного конструктора ОКБ-51 он проработал почти 30 лет, до июня 1985 года. Этот период был наиболее плодотворным в его трудовой деятельности. Сначала он курировал в ОКБ конструкторские отделы, разрабатывавшие планер самолёта, а позднее стал руководителем работ по машинам типа Су-7 и Су-17. В дальнейшем под его непосредственным руководством в ОКБ проводились все работы по проектированию, постройке и испытаниям всех модификаций истребителей-бомбардировщиков типа Су-7 и Су-17.

За 20 лет были созданы и внедрены в серию 15 модификаций самолётов (включая экспортные варианты). За счёт постоянных работ по модернизации самолёта и БРЭО, а также расширения номенклатуры вооружения с включением в его состав управляемых ракет было достигнуто увеличение технического ресурса самолётов типа Су-17 на 70 %, массы боевой нагрузки — на 60 %, а интегральный показатель боевой эффективности вырос в 4 раза практически без увеличения общей стоимости.

В 1970—1980-е годы самолёты типа Су-17 состояли на вооружении ВВС СССР и авиации ВМФ СССР. Во время войны в Афганистане Су-17, наряду со штурмовиком Су-25, были основными самолётами тактического звена ВВС 40-й армии, обеспечивая авиационное прикрытие наземных войск. За время серийного производства Су-17, с 1970 года по 1991 год, на экспорт было поставлено 1165 самолётов Су-20 и Су-22 (экспортные модификации Су-17) в 15 стран мира. Самолёты этого типа состояли на вооружении авиации СССР и России вплоть до 1997 года, а за рубежом до сих пор находятся в строю вооружённых сил нескольких государств.

Указом Президиума Верховного Совета СССР(«закрытым») от 17 декабря 1982 года Николаю Григорьевичу Зырину присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Умер 18 октября 1992 года.

Награды

• Медаль «Серп и Молот»
• 2 Ордена Ленина (26 апреля 1971 года, 17 декабря 1982 года)
• Орден Отечественной войны I степени (1945 год)
• 2 Ордена Трудового Красного Знамени (1943 год, 1956 год)
• Медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
• Ленинская премия (1967 год)
• Государственная премия СССР (1975 год)
• другие награды

Память

• В честь юбилея героя новый проспект в Заволжском районе города Ульяновска был назван его именем.
• В Галерее знаменитых земляков в помещении Ленинского мемориала в Ульяновске был торжественно открыт его портрет.
• В Ульяновском областном краеведческом музее имеется экспозиция, посвящённая Н. Г. Зырину. Там хранятся вещи, документы Николая Григорьевича, и модели самолётов, сконструированных ОКБ Сухого.
• Имя Н. Г. Зырина было присвоено средней школе в его родном посёлке, там же в память о нём установлена мемориальная доска.
• Почта России выпустила литерный конверт (500 000 штук), посвященный 100-летию Николая Григорьевича Зырина. На почте города Ульяновска состоялось торжественное гашение юбилейных почтовых конвертов.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=13270 Зырин, Николай Григорьевич]. Сайт «Герои Страны».

• Павел Плунский. [old.redstar.ru/2009/11/24_11/3_01.html Путь конструктора] (рус.). Красная звезда (24 ноября 2009 года).
• [mkrf.ru/press-tsentr/novosti/region/detail.php?id=80740&sphrase_id=720122&t=sb&t=main 100 лет выдающемуся авиаконструктору Н.Г.Зырину]. Официальный сайт Министерства культуры Российской Федерации.
• [www.sukhoi.org/news/company/?id=3070 К 100-летию выдающегося авиаконструктора Николая Григорьевича Зырина]. Сайт ОКБ Сухого.
• [aviapanorama.su/1999/12/inform-ap-5/ 22 ноября 1999 г. Николаю Григорьевичу Зырину исполнилось бы 90 лет..] (рус.). Авиапанорама.
• [people.uonb.ru/?p=329 Зырин Николай Григорьевич — Известные люди Ульяновской области]

Отрывок, характеризующий Зырин, Николай Григорьевич

Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.