Сонинке (народ)

Сонинке (самоназвание) — народ, живущий в основном на севере Мали, а также в пограничных с Мали районах Сенегала, Буркина-Фасо, Гамбии, Мавритании.

Этнонимы: сонинке, марка, марака (на языке бамана), вакоре, асваник (на арабском языке), сарахуле (на языке мандинка), сараколе (этот этноним «белые люди», употребляют фульбе).

Сонинке

Численность и ареал
Всего: ~ 1 миллион (2005) Мали, Мавритания, Сенегал, Кот-д’Ивуар, Буркина-Фасо, Гамбия, Гвинея-Бисау
Язык	Сонинке (язык)
Религия	Ислам
Родственные народы	Мандинка, Бамбара

Область расселения. Численность

Сегодня сонинке проживают всюду по Западной Африке, но в основном сосредоточены на территории бывшей Ганской Империи, в верховьях долины реки Сенегал и по Мали — между городами Нара и Ниоро. Значительная диаспора сонинке имеется в Париже (Франция). Торговля способствовала распространению их культуры не только в Мали и Сенегале, Мавритании, Буркина-Фасо, а также в некоторых частях Гамбии, и Гвинеи-Бисау. Сегодня сонинке около 1 миллиона (Выдрин 1998: 125).

Язык

Язык — сонинке, относится к северо-западной подветви группе языковой семьи манде (Ольдерогге 1954: 57).

Религия

Сонинке — одна из первых этнических групп, которая поддержала ислам. Большинство населения исповедуют ислам (суннизм), меньшая часть — католики. (Выдрин 1998: 125).

Этническая история

Сонинке составляли этническое большинство государства Гана в Средневековье. Можно выделить различные этнографические группы:

дьавара (к югу от области Каарта), они создали в XIV—XIX веках крупное политическое образование, а также сохранили своё этническое самоназвание.

гирганке (по культуре близки к маврам — район Нара, север Мали)

азер (находились под сильным влиянием мавров и даже утрачивают свой язык, Центральная Мавритания .

вангара

марака

Традиционные хозяйственные занятия

Традиционные занятия — торговля и сельское хозяйство (просо, кукуруза, бобовые). Развито отгонное скотоводство (козы, овцы, верблюды). Развито отходничество в районы плантаций арахиса (Сенегал). Во время дождливого сезона мужчины и женщины заняты в земледелии.Однако женщины обычно остаются дома, чтобы готовить и заботиться о детях. Женщины так же занимаются окрашиванием тканей. Тёмно-синее индиго считают типичным цветом сонинке. Они достигли достаточно не плохого уровня жизни (Mahamet Timer 1996: 244). Эмиграция занимает большое значение, в то время как женщины и дети остаются дома, мужчины отправляются в города, чтобы заработать деньги. С 1960-х до последних лет, большинство западноафриканских эмигрантов во Франции принадлежат к этой этнической группе (François Manchuelle 1987: 32).

Традиционная политическая организация. Традиционная социальная организация: тип семьи, тип брака, локальность брачного поселения, надсемейные родственные группировки, община

Древней империей сонинке управлял император, он имел большую власть, но не был тираном. Его власть была ограничена некоторыми знатными людьми, которые отвечали за администрацию, налоги, армию, правосудие и другие важные сферы. Таким образом центральное правительство империи было представлено императором и той знатью, которых можно рассматривать как советников. Периферийные суды имели немного свободы, они контролировались имперским судом. Во время Вагаду был император, которого даже после свержения империи большинство семей поддерживало. В социальной организации сонинке каждый занимает своё место. Вы не можете быть королём или кузнецом по выбору. Социальное происхождение очень важно, существует целая иерархия, которая очень важна в культуре сонинке и они её очень учажают. Эта структурная социальная организация разделена на три уровня. Первый уровень хоро — это свободные мужчины. Они имеют самый высокий социальный разряд, они имеют право наказать и вершить правосудие. Среди этих мужчин есть принцы. Только мужчина из хоро может стать королём. Право быть хоро мужчины получают от отцов. Следующий класс после принцев туннкалемму мангу — советники принцев. Некий средний класс — это воины. Если начинается война мангу становится руководителем армии. Последний класс хоро это — модину, священники. Они возникли из-за влияния ислама. Они вершат правосудие и обучают население. Преподают ислам в школах, их очень уважают за знание религии. Второй уровень организации сонинке — нахамала, который так же разделен на классы. Кузнецы занимают первый класс среди них. Они делают оружие и инструменты для работы, так же драгоценности. Жители уважают их за знания о железе. Далее, идут плотники сакко, они друзья жителей леса и связаны с дьяволом. На ступени ниже — певцы джару, на праздниках и церемониях, они отвечают пение, поддержание разговоров. Этот класс является самым известным. Они единственные могут говорит то, что хотят. Своеобразный оратор общества. Последний класс — сапожники гаранко, отвечают соответственно, за кожаные сапоги, ножны для сабель и прочее. Последняя иерархия социальной организации сонинке, это зависимые мужчины, рабы комо. Рабы всегда были главной рабочей силой в обществе. Процветание общества происходило из-за их изобилия в области сельского хозяйства. Почетных граждан всегда было меньше чем рабов. Большесейная община у сонинке состоит из главы семьи, его младших братьев, жен и детей. Вирилокальный брак, распространена полигиния. В доколониальный период существовали сильные институты политической власти на уровне округа и провинции (правитель — тунга). (Выдрин 1998: 125).

Традиционная пища

Кухня у сонинке отличается разнообразием. Например, овсяные хлопья с мёдом, кускус (употребляют в форме шариков), лепешки из риса, сахар,молоко, просо, соль. Употребляют в пищу тушеные бобы и мясо.

Традиционная одежда

Мужчины ходят в широких рубахах и штанах, а женщины в юбках и блузах, так же покрывают голову платком из чёрном ткани. У сонинке популярны золотые украшения (Выдрин 1998: 125).

Традиционная духовная культура

Фольклорная традиция у сонинке очень богата, распространены эпические сказания в исполнении гриотов, сказки и песни. Отмечают мусульманские праздники (Балезин 1998: 125).

Традиционное жилище

Сонинке живут большими семьями, их дома обнесены оградой. Жилища круглые или черырёхугольные, глинобитные с верандами, именно они являются центром сосредоточения социальной жизни женщин (Выдрин 1998: 125).

Литература

на русском языке

• Выдрин В. Ф. Сонинке // Народы и религии мира / Глав. ред. В. А. Тишков. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1998. С. 125.
• Ольдерогге Д. А. Языки и письменность народов Африки. Языки манде // Народы Африки. Этнографические очерки / Ред. Д. А. Ольдерогге, И. И. Потехин. М.: Издательство АН СССР, 1954. С. 56-64.

на других языках

• François Manchuelle, Origins of Black African Emigration to France : the Labor Migrations of the Soninke, 1948—1987, Santa Barbara, University of California, 1987 (Thèse)  (англ.)
• Mahamet Timera, Les Soninké en France : d’un histoire à l’autre, Karthala, 1996, р. 244  (фр.)

Ссылки

• [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=snk Язык сонинке] в Ethnologue. Languages of the World, 2015.
• [www.soninkara.org/histoire-soninkara/wagadou/recherches/organisation.php Organisation de l’empire du GHANA. 2006. Portail Soninké Retrieved September 13, 2006]  (фр.)
• [www.diawara.org/soninkara/soninkara.php " Les Soninkos et l’empire du Ghana "] (Site of the commune of Diawara, Sénégal)  (фр.)
• [www.soobe.8m.net/fran_index.htm Soobe] (Association culturelle de Soninké en Egypte) (фр.)
• [www.diaguily.org Diaguily] (Portail de Diaguily, ville soninké du sud de la Mauritanie) (фр.)
• [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=snk Ethnologue] (Soninké language at Ethnologue) (англ.)
• [www.soninkara.com/ Soninkara.com] (Portail de la communauté soninké) (фр.)
• [www.soninkara.org/ Soninkara.org] (Société et Culture Soninké — Soninké News) (фр.)

Отрывок, характеризующий Сонинке (народ)

Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.