Сорокин, Михаил Иванович (генерал армии)

Михаил Иванович Сорокин
Дата рождения	1 июня 1922(1922-06-01)
Место рождения	село Никольское, (ныне Гагинский район Нижегородская область, Россия)
Дата смерти	22 февраля 2005(2005-02-22) (82 года)
Место смерти	город Москва
Принадлежность	СССР СССР Россия Россия
Род войск	пехота, танковые войска,  Воздушно-десантные войска
Годы службы	1941—1992
Звание
Командовал	331-й гвардейский парашютно-десантный полк 98-я гвардейская воздушно-десантная дивизия 2-я гвардейская танковая армия Ленинградский военный округ
Сражения/войны	Великая Отечественная война, Война в Афганистане
Награды и премии	Других государств:

Михаи́л Ива́нович Соро́кин (1 июня 1922 года, Никольское, ныне Гагинского района Нижегородской области — 22 февраля 2005, Москва) — советский военачальник, участник Великой Отечественной войны, генерал армии.

Почётный гражданин города Житомир.

Биография

Родился в крестьянской семье. Получил среднее образование, с сентября 1941 года призван в Красную армию.

Супруга Лидия Захаровна также участник Великой Отечественной войны. Воспитал сына Юрия, также долгое время служившего в армии (род. 1948), и дочь Галину (род. 1953).

Вышел в отставку в 1992 году. Дважды избирался депутатом Верховного Совета СССР.

Жил в Москве.

Военная служба

Призван в Красную Армию в сентябре 1941 года. Прошёл обучение в Горьковской школе радиоспециалистов. На фронте оказался в январе 1942 года в рядах 5-го кавалерийского корпуса, участвовал в Барвенковско-Лозовской операции. В июне 1942 года в боях на Северском Донце Михаил Сорокин был ранен.

После излечения направлен на краткосрочные стрелково-тактические курсы комсостава «Выстрел». По окончании в феврале 1943 года назначен командиром роты 330-го стрелкового полка 176-й стрелковой дивизии на Северо-Кавказском фронте. Вместе с полком принимал участие в десантной операции на «Малой земле», в ходе которой был вторично ранен. После окончания операции дивизия была преобразована в 129-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

По излечении направлен на 1-й Украинский фронт. В ноябре 1943 года в боях под Житомиром в ходе освобождения села Студеницы Михаил Сорокин исполнял обязанности командира батальона. Батальон под его командованием скрытно выдвинулся и внезапно атаковал противника, успешно заняв село. За этот бой Сорокин был представлен к званию Героя Советского Союза, но был награждён только орденом Ленина .

В боях в Карпатах батальон Сорокина после артподготовки без единой потери захватил одну из господствующих высот, мешавших захвату Русского перевала. За эту операцию он был Михаил Иванович был награждён орденом Александра Невского.

Война для командира батальона гвардии майора Михаила Сорокина закончилась на подступе к Праге. Его дивизия к концу войны именовалась 129-й гвардейской Краснознаменной ордена Суворова Житомирской стрелковой дивизией. Сам Сорокин за годы войны трижды ранен и награждён пятью боевыми орденами.

С августа 1945 года Сорокин командует отдельным учебным батальоном. С 1946 по 1949 года проходит обучение в Военной академии имени М. В. Фрунзе.

После окончания академии Сорокин становится командиром отдельного учебного батальона 106-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Спустя год, в декабре 1950 года Сорокин становится командиром 331-го гвардейского парашютно-десантного полка 105-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, размещенной в Костроме. В 1955 году он становится заместителем командира дивизии.

С 1957 года Михаил Сорокин — командир 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, базировавшейся на Дальнем Востоке.

В 1962 года уже в звании генерал-майора Сорокин поступает в Военную академию Генерального штаба, по окончании которой в 1965 году назначен заместителем командующего ВДВ по боевой подготовке, а в 1966 году — первым заместителем командующего ВДВ.

С конца 1969 года генерал-лейтенант М. И. Сорокин назначен первым заместителем командующего Южной группы войск на территории Венгрии. С 19 августа 1972 года Сорокин становится командующим 2-й гвардейской танковой армией Группы советских войск в Германии. С августа 1974 года служит первым заместителем командующего войсками Дальневосточного военного округа.

С октября 1976 по ноябрь 1981 года генерал-полковник Михаил Сорокин — командующий войсками Ленинградского военного округа.

С 30 октября 1981 года по 19 января 1984 года Сорокин находился в Афганистане в качестве Главного военного советника. Воинское звание генерал армии ему присвоено указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 ноября 1981 года. В сентябре 1984 года он становится первым заместителем Главнокомандующего войсками Западного направления. С 12 июня 1987 года становится заместителем министра обороны СССР — Главным инспектором Министерства обороны СССР. С 1990 года - в Группе генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. С 1992 года — в отставке.

В 1981—1986 годах являлся кандидатом в члены ЦК КПСС.

Награды

• Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2002)
• Три ордена Ленина (03.06.1944, ?, ?)
• Два ордена Красного Знамени (08.03.1945, ?)
• Орден Александра Невского (10.09.1944)
• Два ордена Отечественной войны 1-й степени (27.05.1945, 06.04.1985)
• Два ордена Красной Звезды (04.06.1943, 1956)
• Орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени
• Орден «Знак Почёта»
• медали Советского Союза
• ордена и медали иностранных государств

Ссылки

• [www.peoples.ru/military/general/sorokin/ Михаил Сорокин]

Отрывок, характеризующий Сорокин, Михаил Иванович (генерал армии)

– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.