Is Theosophy a Religion?

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Является ли теософия религией ?»)
Перейти к: навигация, поиск
Теософия — это религия?
Is Theosophy a Religion?

Журнал «Люцифер»
Автор:

Елена Петровна Блаватская

Язык оригинала:

английский

Дата первой публикации:

ноябрь 1888 года

«Теософия — это религия?» (англ. Is Theosophy a Religion?) — редакционная статья Елены Петровны Блаватской, опубликованная в ноябре 1888 года в теософском журнале «Люцифер».[K 1] Вошла в 10-й том собрания сочинений автора, в 2000 году была опубликована на русском языке[⇨].





Исследование содержания

Неверные предположения

Статья начинается с неоднократно воспроизведённого автором в других местах утверждения, что существует «ощущение замешательства» и непонимание со стороны общественности по поводу истинной природы Теософского движения. В частности, нередко предполагают, что движение является религией:

Год за годом, день за днём наши ответственные работники и просто члены Общества вынуждены вмешиваться в разговоры людей, обсуждающих теософское движение, дабы выразить свой более или менее решительный протест против присвоения теософии статуса религии, а Теософскому Обществу — некоей новой церкви или религиозной организации. Но хуже всего, когда об этом Обществе отзываются как о «новой секте»![K 2]

Таким образом, по мнению основательницы движения, теософию нельзя называть ни «религией», ни сектой в обычном смысле этого слова. Она задаёт риторический вопрос, является ли эта путаница результатом укоренившегося предрассудка или же просто ошибкой из-за отсутствия информации. И одновременно предполагает, что «откровенные циники и клеветники» не упустят возможности с помощью ярлыков «-изм» или «секта» зародить чувство недоверия. Блаватская утверждает, что мнение абсолютного большинства просто неверно.[3][K 3][K 4]

Против слепой веры

Блаватская подчёркивает, что догматические религии являются антитезой объективности и «отупляют мышление», что никак не соответствует теософским принципам. И она говорит о том, что «главной задачей движения» всегда была борьба с такими верованиями: «Истинным смыслом бытия Теософского Общества с самого начала был открытый протест и честная война против всякой догмы или вероучения, основанного на слепой вере».[K 5][K 6]

Этот «смысл бытия», таким образом, характеризуется здесь как корректирующий импульс, выражаемый в форме «открытого протеста» и «честной войны» против существующего положения. Объектами же этого недовольства являются жёсткие догматические позиции. Критика конкретно направлена на преобладающее отношение, когда предпочтительным является бездумное принятие, а не беспрепятственное исследование. В связи с этим Блаватская утверждает, что «лучшие новобранцы» теософского движения пришли из лагеря агностицизма или даже материализма, где процесс обсуждения является более свободным и не сдерживается догмами. Суть её логики, как можно предположить, в том, что преодолеть личные предубеждения сложнее, если они имеют христианское происхождение, потому что наука, по крайней мере, одобряет объективность, тогда как «христианство проповедует исключительность».[8]

Теософское определение религии

Блаватскую сильно беспокоит то, как современная теософия воспринимается общественностью. Она снова повторяет, что, с её точки зрения, теософия не является религией, хотя она и связана с конкретными религиозными, философскими и научными представлениями и, следовательно, это может породить путаницу. Тем не менее теософия представляется ей не как «некая» религия (англ. Theosophy is not a Religion), но как «сама религия» (англ. Theosophy is Religion itself). Это решительно высказанное утверждение предполагает, что теософия является выражением более искреннего религиозного чувства и более авторитетного знания и опыта, чем те, что представлены в существующих популярных формах религии. Блаватская чувствует, что теософия способна устранить неудобные и отвлекающие социальные функции религии, которые считает экзотерическими, чтобы оставить «элитарный эзотерический идейный источник», доступный для квалифицированных, должным образом подготовленных персон.[8]

Что же представляет собой теософская интерпретация «самой религии»?

«Религия, в единственно правильном и истинном смысле этого слова, — это не какой-то набор догм и вероучений, но узы, сплачивающие воедино всех людей. Настоящая религия, в самом широком смысле этого понятия, это то, что соединяет не только всех людей, но также и все существа и все вещи во вселенной в единое огромное целое. Таково наше теософское определение религии... Таким образом, мы говорим, что теософия — это не какая-то религия, но сама религия — связующая ткань, настолько универсальная и всеобъемлющая, что ни один человек и ни одна частичка бытия — от богов и смертных людей до животных, стебелька травы и мельчайшего атома — не могут быть обделены её светом. И потому каждая организация или общество, носящее её имя, по необходимости должно быть всеобщим братством».[K 7][K 8]

Духовная алхимия

Блаватская пишет, что, рассматриваемая как философия, теософия «превращает внешне неблагородные металлы всех ритуальных и догматических верований (включая христианство) в золото фактов и истин и тем самым создаёт подлинную и универсальную панацею от всех человеческих недугов». Эта аналогия поясняет различие между экзотерической и эзотерической интерпретацией символов, мифов, легенд, священных писаний, фольклора, то есть, практически всех форм культурного материала. С точки зрения Блаватской, теософия является фильтром, через который должны быть пропущены и «трансмутированы» все религиозные атрибуты. Она искренне убеждена, что эта методология крайне необходима, чтобы исправить искажённые представления экзотерической стороны религии.[11]

По мнению автора статьи, «практическая теософия — это не отдельная наука», потому что она охватывает все существующие науки духовной и физической жизни. Её можно назвать всемирным «наставником», или преподавателем универсального знания, опыта и эрудиции, призванных не только помочь «ученику» благополучно сдать экзамены по всем видам научной и моральной деятельности в этой земной жизни, но и подготовить его к последующим жизням. Для этого «необходимо изучать вселенную и её тайны, глядя сквозь себя самого, а не через очки религий и ортодоксальной науки».[12][K 9]

Источник мудрости

А. Калнитски отметил, что, согласно «мифу о происхождении теософской доктрины», изначальная истина о вселенной была впервые передана предкам человеческой расы духовно продвинутыми существами в значительно большем объёме, чем предполагается при экзотерическом подходе. Первоначальное откровение «экстра-космической истины» (то есть передача первичного духовного знания в ходе соответствующей фазы цикла) якобы было осуществлено «духовно возвышенными мудрыми существами», которые были уверены, что это эзотерическое знание закрепится с помощью символического «кодирования» и традиций духовно зрелых и правильно ориентированных интерпретаторов. Передача изначальной истины является необходимой частью общей эволюционной схемы, и вовлеченные в это духовно продвинутые существа должны гарантировать, что «изначальная мудрость» будет доступной при любых обстоятельствах и условиях, хотя бы и в завуалированном или тайном представлении.[14]

По поводу «духовно возвышенных мудрых существ» Блаватская пишет:

Появление так называемого «оккультизма» (или, скорее, эзотерической науки) связано с теми существами, которые, следуя закону кармы, воплотились в нашем человечестве и заложили в нём основы тайной науки, которую бесчисленные поколения адептов передавали затем из века в век, сверяя её учения с собственными наблюдениями и опытом и периодически возвещая о ней миру. Основная масса этих знаний (которыми ни один человек не может обладать в полном объёме) как раз и составляет то, что мы теперь называем теософией, или «божественным знанием».[K 10][K 11]

Блаватская утверждает, что единство всего во вселенной уже само по себе подразумевает и оправдывает веру теософов в существование знания «одновременно научного, философского и религиозного», демонстрирующего реальность взаимосвязи всех существ и объектов вселенной. «Но такое знание по необходимости должно быть религией, и потому во всей своей совокупности и универсальности оно называется мудростью-религией».[K 12][K 13]

Предрассудки и заблуждения

Блаватская полагает, что «родительский ствол» всех без исключения религий и философских систем содержит в себе «великую Истину», которая «до настоящего времени» была скрыта, искажена или просто игнорировалась. Она пишет, что её «Тайная доктрина», книга, в которой изложено всё, что может быть передано человечеству в «текущем столетии», представляет собой попытку расчистить часть общего фундамента всех — великих и малых религий и философских систем. «Было признано необходимым взорвать весь огромный пласт окаменевших предрассудков и заблуждений, скрывающих ныне единое основание (а) всех великих мировых религий, (б) малых сект и (в) теософии в её современном изложении — как бы глубоко ни оказалась скрытой от нас великая Истина по причине нашей собственной ограниченности и несовершенства наших познаний».[K 14]

Блаватская считает, что предрассудков и заблуждений накопилось довольно много, потому что они были созданы «великим множеством людей», попытка же теософов бороться с ними привела к тому, что «нападки на всех теософских авторов и на само Общество стали постоянными». Даже их друзья и читатели теософских журналов нередко характеризуют попытку справиться с заблуждениями как «немилосердные нападки на христианство», «нетеософичные оскорбления» и т. п. Она пишет: «И всё же они необходимы и даже неотвратимы, если мы хотим приблизиться хотя бы к относительным истинам. Мы хотим называть вещи своими именами и готовы пострадать за это (как обычно). Нет смысла обещать людям истину, а затем подмешивать к ней заблуждения и вымысел исключительно по слабости характера... Ведь то, что теософию теперь однозначно считают религиозной сектой, стало результатом политики бездействия и пассивности самих теософов».[K 15]

Критика

Р. Генон писал, что представленное лидерами Теософского Общества заверение о якобы «восточном происхождении» их «претендующей на эзотеризм» доктрины оказалось ложным, а её «первоначальная направленность была откровенно антихристианской»[20]. По его мнению, «между доктриной Теософского Общества или, по крайней мере, тем, что таковой провозглашается, и теософией в истинном смысле этого слова, нет абсолютно никакого родства»[21]. Назвав теософию Блаватской «теософизмом», он охарактеризовал её в своей книге как «псевдорелигию».[K 16]

В 1912 году «Католическая энциклопедия» охарактеризовала отношение теософии Блаватской к религии и науке так:

«Современная теософия претендует на титул науки: её учения-де являются продуктом мысли, их источник есть сознание, а не какое-то там божественное откровение. <...> В действительности же, теософия — это одна из форм пантеизма, она отрицает личностного Бога и личное бессмертие. Её призыв к духовному в человеке и её стремление к соединению с Божеством основаны на противоречивой метафизике, воображаемой психологии, системе этики, которая признает не свободную волю, но абсолютную неизбежность кармы. Нет никаких доказательств истинности её учения, за исключением простых заявлений её лидеров. Отрицание личностного Бога аннулирует её притязания быть духовной философией. Похоже, она представляет собой странную смесь мистики, шарлатанства и бесплодных притязаний на то, чтобы выразить своё учение в словах, одновременно отражающих дух христианской этики и современной науки».[23][K 17]

Публикации

  • Is Theosophy a Religion? (англ.) // Lucifer : журнал. — London: Theosophical Publishing Society, 1888. — November (vol. 3, no. 15). — P. 177—187.
  • [www.katinkahesselink.net/blavatsky/articles/v10/y1888_085.htm Is Theosophy a Religion?] // Collected Writings / под ред. B. De Zirkoff. — Wheaton, Ill: Theosophical Publishing House, 1964. — Vol. 10. — P. 159—173.
  • Теософия — это религия? // [svitk.ru/004_book_book/13b/2877_blavatskaya-astralnie_tela_i_dvoyniki.php Астральные тела и двойники]. — М.: Сфера, 2000. — С. 89—109. — 384 с. — (Белый Лотос). — ISBN 5850000879.
  • Теософия — это религия? // Происхождение Начал. — М.: Сфера, 2006. — 480 с. — (Елена Блаватская потомкам). — ISBN 5939751644.

См. также

Напишите отзыв о статье "Is Theosophy a Religion?"

Комментарии

  1. ↑ «Lucifer», vol. 3, № 15, November, 1888, p. 177—187.[1]
  2. ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion?[2]
  3. ↑ По утверждению Д. Г. Мелтона, теософия представляет собой традиционный религиозный культ, наряду с христианской наукой, розенкрейцерством, спиритуализмом, сатанизмом, мормонизмом и т. д.[4] Однако Р. Эллвуд писал, что Теософское Общество не представляет собой церковь или религиозную организацию в обычном смысле: «Многие теософы, включая меня, — члены церкви и других религиозных организаций. Теософами являются христиане, индуисты, буддисты и другие».[5]
  4. ↑ «Thomas Merton has noted that the mystics of one religion may sometimes feel greater affinity to the mystics of other religions than to the ordinary adherent of the same religion».[6]
  5. ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion?[3]
  6. ↑ Как сказал Субба Роу, «Теософское Общество стоит на совершенно несектантской основе; оно симпатизирует всякой религии, но не всякому злоупотреблению, существующему под личиной религии».[7]
  7. ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion?[9]
  8. ↑ «The basic teaching of theosophy is the universal brotherhood of humanity. Hence springs the preaching of toleration to all persons and to all varieties of belief, e.g. Buddhists, Christians, Atheists».[10]
  9. ↑ О. Хаммер заметил, что У. К. Джадж, один из основателей Теософского Общества, «называл теософию научной религией, или религиозной наукой».[13]
  10. ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion?[14]
  11. ↑ «Теософия [Блаватской] есть не религия, а божественное знание или наука. Самый термин относится, по объяснению г-жи Блаватской, не к единому Богу, а к богам или ко всякому божественному существу, и означает не мудрость Божью, а божественную мудрость, т. е. такую, которая принадлежит богам вообще».[15]
  12. ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion?[16]
  13. ↑ В. А. Трефилов писал: «Учение Е. П. Блаватской с самого начала формировалось как синтез философских воззрений и религиозных форм различных эпох и народов с современными ей научными идеями. Фактически теософия была одной из первых попыток создания новой парадигмы мышления путем синтеза научного и вненаучного знания».[17]
  14. ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion?[18]
  15. ↑ Cit. Ibid.[19]
  16. ↑ Всё же, по мнению Н. Гудрик-Кларка, теософия [Блаватской] внесла в западный эзотеризм существенный вклад, в частности, в представление эзотерических идей в контексте современной науки, включая теорию эволюции, геологию, антропологию и расовые теории.[22]
  17. ↑ Тем не менее Е. А. Торчинов писал: «Если избавиться от жупела "мистики" и вести обсуждение в рамках проблемы изменения общенаучной парадигмы, проблемы изоморфизма сознания и физического мира и даже онтологии сознания вообще, диалог между физиками, философами, религиоведами и психологами вполне мог бы состояться».[24]

Примечания

  1. ↑ Index.
  2. ↑ Kalnitsky, 2003, Sect. 4.2.
  3. ↑ 1 2 Kalnitsky, 2003, p. 129.
  4. ↑ Melton, 2014, Part II.
  5. ↑ Ellwood, 1986, p. 205.
  6. ↑ Religion.
  7. ↑ Subba Row, 1978.
  8. ↑ 1 2 Kalnitsky, 2003, p. 130.
  9. ↑ Kalnitsky, 2003, p. 131.
  10. ↑ Driscoll, 1912, p. 627.
  11. ↑ Kalnitsky, 2003, p. 132.
  12. ↑ Kalnitsky, 2003, p. 136.
  13. ↑ Hammer, 2003, p. 237.
  14. ↑ 1 2 Kalnitsky, 2003, p. 139.
  15. ↑ Соловьёв, 1911, с. 287.
  16. ↑ Kalnitsky, 2003, p. 140.
  17. ↑ Трефилов, 1994, с. 234.
  18. ↑ Kalnitsky, 2003, p. 142.
  19. ↑ Kalnitsky, 2003, pp. 142—143.
  20. ↑ Guénon, 2004, p. 2.
  21. ↑ Guénon, 2004, p. 3.
  22. ↑ Goodrick-Clarke, 2008, p. 225.
  23. ↑ Driscoll, 1912, pp. 627—628.
  24. ↑ Торчинов, 2007, Заключение.

Литература

  • Driscoll J. T. [www.newadvent.org/cathen/14626a.htm Theosophy] // The Catholic Encyclopedia / Под ред. C. G. Herbermann, E. A. Pace и др. — New York: Robert Appleton Company, 1912. — Vol. 14. — P. 626—628.
  • Ellwood R. S. [books.google.pt/books?id=_-mfy2EaKWwC&printsec=frontcover Theosophy: A Modern Expression of the Wisdom of the Ages]. — Wheaton, IL.: Theosophical Publishing House, 1986. — 237 p. — ISBN 9780835606073.
  • Goodrick-Clarke N. [books.google.com/books?id=IPwoK5XYXrAC&printsec=frontcover&dq=isbn:9780199717569&hl=ru&sa=X&ved=0CBQQ6AEwAGoVChMIu7qH0dmbyAIVanxyCh1Q0Ajr The Western Esoteric Traditions: A Historical Introduction]. — New York: Oxford University Press, 2008. — 296 p. — ISBN 9780199717569.
  • Guénon R. [books.google.ru/books?id=7_WwVFntyFwC&printsec=frontcover&dq=isbn:9780900588808&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjood-Ov-jMAhXLJSwKHXxZBjsQ6AEIGzAA Theosophy: history of a pseudo-religion] = Le théosophisme: histoire d'une pseudo-religion / Пер. с франц. A. Moore, Jr. — Hillsdale, NY: Sophia Perennis, 2004. — 335 p. — ISBN 9780900588808.
  • Hammer O. [books.google.ru/books?id=EZYsPQgBNioC&pg=PA103#v=onepage&q&f=false Claiming Knowledge: Strategies of Epistemology from Theosophy to the New Age]. — Переиздание 2001. — Boston: Brill, 2003. — 550 p. — (Studies in the history of religions). — ISBN 9789004136380.
  • Kalnitsky A. [hdl.handle.net/10500/2108 The Theosophical Movement of the Nineteenth Century: The Legitimation of the Disputable and the Entrenchment of the Disreputable]. — Pretoria: University of South Africa, 2003. — 443 p.
  • Melton J. G. [books.google.com/books?id=OtihAwAAQBAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22J.+Gordon+Melton%22&hl=ru&sa=X&ved=0CC4Q6AEwBGoVChMIt8Kp4brhxgIVi4osCh2OrgeJ Encyclopedic Handbook of Cults in America]. — First published in 1992. — New York: Routledge, 2014. — 424 p. — ISBN 9781135539986.
на русском языке
  • Соловьёв В. С. [www.runivers.ru/bookreader/book18649/#page/293/mode/1up Рецензия на книгу Е. П. Блаватской «The Key to Theosophy»] // Собрание сочинений / Под ред. С. М. Соловьёва и Э. Л. Радлова. — 2-е изд. — СПб.: Книгоиздательское Товарищество "Просвещение", 1911. — Т. VI. — С. 287—292. — 492 с.
  • Торчинов Е. А. [www.e-reading.me/bookreader.php/97181/Torchinov_-_Religii_mira__opyt_zapredel%27nogo.html Религии мира: опыт запредельного: психотехника и трансперсональные состояния]. — 4-е изд. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — 539 с. — ISBN 9785352021170.
  • Трефилов В. А. Глава XVII. Надконфессиональная синкретическая религиозная философия // Основы религиоведения. Учебник / Под ред. И. Н. Яблокова. — М.: Высшая школа, 1994. — С. 233—245. — 368 с. — ISBN 5-06-002849-6.

Теософские источники

  • [www.austheos.org.au/indices/LUCIFR.HTM An Index to «Lucifer», 1887—1897, London] (англ.). Union Index of Theosophical Periodicals. The Campbell Theosophical Research Library (2016-4-8). Проверено 18 мая 2016.
  • Brooks R. W., Hao Chin V. [theosophy.ph/encyclo/index.php?title=Religion Religion] (англ.). Theosopedia. Manila: Theosophical Publishing House (2012-3-23). Проверено 17 мая 2016.
  • Subba Row T. [www.theosociety.org/pasadena/gita-sr/nbg-4.htm Notes on the Bhagavad Gita]. — Theosophical University Press, 1978. — ISBN 1-55700-126-x.

Ссылки

  • [www.theosophy.org/Blavatsky/Articles/IsTheosophyAReligion.htm «Is Theosophy a Religion?»]
  • [www.theosophical.org/files/resources/articles/IsTheosophyReligion.pdf «Is Theosophy a Religion?»]
  • [svitk.ru/004_book_book/13b/2877_blavatskaya-astralnie_tela_i_dvoyniki.php «Теософия — это религия?»]
  • [www.e-reading.club/book.php?book=126983 «Теософия — это религия?»]

Отрывок, характеризующий Is Theosophy a Religion?

– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Is_Theosophy_a_Religion%3F&oldid=81642239»