Тайная доктрина
Поделись знанием:
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]
Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.
Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.
В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.
Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.
Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.
– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
| Тайная доктрина, Тайное учение[K 1] | |
| The Secret Doctrine | |
 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1884—1891 |
| Дата первой публикации: |
1888—1897 |
«Тайная доктрина, синтез науки, религии и философии» (англ. The Secret Doctrine, the Synthesis of Science, Religion and Philosophy) — главное сочинение Елены Петровны Блаватской в трёх томах[K 2][K 3][K 4]. Первоначально книга была издана в двух томах в 1888 году[K 5], третий том был опубликован после смерти писательницы в 1897 году. Основу «Тайной доктрины» составляют стансы, переведённые из сокровенной «Книги Дзиан» с комментариями и пояснениями автора[6][K 6]. Также в книге подробно рассматривается фундаментальная символика, используемая великими религиями и мифологиями мира. В первом томе речь идёт об образовании Вселенной. Второй том рассматривает происхождение и эволюцию человека[K 7]. Третий том содержит истории некоторых известных оккультистов.
Содержание
Свидетельства теософов о написании и публикации
Первоначальный замысел
А. Н. Сенкевич писал, что Блаватская однажды охарактеризовала свою первую книгу как «произведение неудовлетворительное, сбивчиво и неясно написанное».[9] Махатма Кут Хуми в одном из писем А. П. Синнетту заметил, что «Разоблачённую Изиду» следовало бы переписать заново:
У. К. Джадж в письме из Парижа весной 1884 года сообщил, что он помогает Блаватской в работе над её новой книгой, которая будет называться «Тайная доктрина» и о издании которой уже объявлено в журнале «Теософ».[K 9]
В 1884 году руководители Теософского Общества определили, что новая книга будет издана «в двадцати частях, приблизительно по семьдесят семь страниц каждая», однако в январе 1885 года «по указанию Учителя Е. П. Б. планы были изменены»[13].
По словам многих очевидцев, материал, даваемый махатмами, проходил через перо Е. П. Б. различными способами. Иногда его диктовали, иногда применялось ясновидение[K 10][K 11] или другие средства. Кое-что появлялось в рукописях от самих махатм.
Свидетельства очевидцев
Д-р Вильгельм Хюббе-Шлейден рассказал о работе Е. П. Б. в Вюрцбурге. Он говорит, что когда посетил её в октябре 1885 года… при ней было всего несколько книг, не больше полудюжины… Он видел, как она записывает предложения, будто списывая их с чего-то, что находится перед ней, но невидимого для других… Он обнаружил в её рукописях много исправлений и пометок, синим карандашом, сделанных знакомым ему почерком К. X..
«Я видел множество поправок и примечаний синим карандашом, сделанных хорошо известным почерком Учителя К. X. в её рукописи и в книгах, которые лежали на письменном столе. Я принципиально отметил это утром, до того, как она начала работать. Я спал на кушетке в её рабочей комнате после того, как она ушла к себе, и кушетка стояла всего лишь в нескольких шагах от письменного стола. Я хорошо помню своё удивление тем утром, когда обнаружил великое множество страниц полного формата, исписанных от руки синим карандашом. Они лежали на столе напротив того места, на котором писала она сама. Я не знаю, каким образом попали туда эти страницы. Но я не видел их до того, как заснул, и никто во плоти не входил ночью в эту комнату, ибо сплю я чутко».[16][K 12]
Констанция Вахтмейстер[K 13] вспоминала, как однажды, войдя в кабинет Е. П. Б., она обнаружила, что весь пол усыпан листами забракованной рукописи. Она поинтересовалась причиной этого беспорядка, и Е. П. Б. ответила:
«Я уже двенадцать раз пыталась написать эту страницу правильно, но каждый раз Учитель говорил, что это неверно. Думаю, я сойду с ума от такого количества вариантов, однако оставьте меня в покое, я не могу прерваться, пока не решу эту задачу, даже если мне придется работать всю ночь напролёт».[18]
Час спустя Е. П. Б. сообщила, что, наконец, эта страница к её великому удовлетворению была закончена.
К. Вахтмейстер вспоминала, что иногда ранним утром она видела на письменном столе Е. П. Б. лист бумаги, исписанный красными чернилами незнакомым ей почерком. На её вопрос о значении этих таинственных записок Е. П. Б. ответила, что они определяют её работу на текущий день[19].
Вахтмейстер пишет в своих мемуарах, что в процессе работы над книгой Блаватская находилась «в непосредственном контакте с конкретными восточными адептами»:
«Мне посчастливилось присутствовать при её рождении, читать рукописи и быть свидетельницей того оккультного пути, по которому она получала информацию»[K 14].
Свидетельство автора
В письме Г. С. Олкотту из Вюрцбурга Блаватская сообщила, что «сейчас она абсолютно одна со своим креслом, чернильницей и немногими книгами» (в отличие от ситуации с «Изидой», когда ей помогал Олкотт), но, несмотря на это, она за четыре часа написала раздел объёмом в сорок страниц, не заглядывая ни в одну из книг, а «просто слушая».[K 15][K 16]
В письмах Синнетту[6] она рассказывала:
«Каждое утро появляется новое место и новое событие. Я снова веду двойную жизнь. Учитель находит, что мне слишком трудно смотреть на астральный свет в работе над моей „Тайной доктриной“, находясь в сознании, и поэтому уже примерно две недели я наблюдаю всё, что мне нужно, как бы во сне[K 17]. Я вижу огромные, длинные рулоны бумаги, на которых всё написано, и потом восстанавливаю это по памяти…»
Я очень занята «Тайной доктриной». То, что было в Нью-Йорке[K 18], повторяется несравненно яснее и лучше!... Такие передо мною картины, панорамы, сцены, допотопные драмы!... Ещё никогда лучше не слышала и не видела.
Блаватская рассказывала Констанции Вахтмейстер, что если ей надо было справиться и получить сведения из какой-нибудь книги, она «концентрировала свой ум, чтобы создать астральную копию» той книги, откуда можно было взять всё, что ей было нужно.
Соавторство
Соавторство «Тайной доктрины» было разъяснено в письмах от махатм Мориа и Кут Хуми д-ру Хюббе-Шлейдену, полученных им в Германии в начале января 1886 года. Копии этих писем Е. П. Б. послала У. К. Джаджу в Америку для будущего использования. В 1926 году они были опубликованы в «Письмах Учителей Мудрости» (№№ 69, 70).
«„Тайная Доктрина“ по выходе в свет будет представлять собою труд трёх авторов: М., Упасики[K 19] и покорнейшего слуги доктора». Подпись: К.Х. «Если это может быть в какой-то степени полезным и поможет д-ру Хюббе-Шлейдену, — хотя я в этом сомневаюсь, — я, нижеподписавшийся смиренный факир, удостоверяю, что „Тайная Доктрина“ продиктована Упасике отчасти мною и отчасти моим Братом К.Х.». Подпись: М.[23]
В 1888 году махатма Кут Хуми писал Олкотту:
«Я также обратил внимание на ваши мысли о „Тайной Доктрине“. Будьте уверены, что то, что она не снабдила примечаниями из научных и других трудов, мы дали и внушили ей. Каждая ошибка или ошибочное представление, исправленные и объяснённые ею из сочинений других теософов, были исправлены мною или по моему поручению. Это более ценный труд, чем его предшественник, это — конспект оккультных истин, который сделает его источником информации и наставлений для серьёзно изучающих его в течение длительного времени в будущем».[24]
Ирландский теософ Чарльз Джонстон изучал почерк махатм, принимавших участие в работе над книгой. В очерке о Блаватской он говорит, что синим, очевидно, пишет мужчина с очень мягким и ровным характером, но с потрясающе сильной волей; логически мыслящий, незлобивый и готовый приложить все усилия к тому, чтобы сделать понятной свою мысль. Таким образом, он считает, что это почерк высококультурного и в высшей степени тактичного человека. И совсем другой почерк у второго соавтора, писавшего красным. Этот почерк — напористый, резкий, властный, сильный: он похож на выбросы лавы из жерла вулкана, тогда как первый можно сравнить со сплошным потоком Ниагарского водопада. «Первый — вода, второй — огонь».[K 20]
Публикация
Большую помощь Е. П. Б. в подготовке её рукописи к публикации оказали д-р Арчибальд Кейтли[K 21] и его родственник Бертрам Кейтли[6][K 22]. Б. Кейтли вспоминал, как они, внимательно прочитав всю рукопись — кипу около метра высотой, — исправили английский и пунктуацию там, где это было совершенно необходимо, и затем, после длительных консультаций, «предстали перед автором».
«…Мы изложили перед ней свой план, который был подсказан нам характером самого предмета, а именно — сделать труд четырёхтомным, при этом первые два тома должны были подразделяться на три части: 1) стансы и комментарии к ним; 2) символизм; 3) наука. Далее, вместо того чтобы сделать первый том, как она намеревалась, историей некоторых великих оккультистов, мы посоветовали ей последовать естественному порядку изложения, и начать с эволюции космоса, от неё перейти к эволюции человека, а затем, в третьем томе, заняться исторической частью, разобрав жизнь великих оккультистов, и наконец, рассказать о практическом оккультизме в четвёртом томе… Этот план мы изложили перед Блаватской, и она его должным образом утвердила».
Силами энергичных помощников Е. П. Б. была создана Теософская издательская компания, взявшая в свои руки издание нового теософского журнала «Люцифер»[6], и затем осуществившая издание «Тайной доктрины».
Первый том «Тайной доктрины» (ТД) вышел в свет в Лондоне 1 ноября 1888 года, второй — 28 декабря того же года.
Блаватская полагала, что «родительский ствол» всех без исключения религий и философских систем содержит в себе «великую Истину», которая «до настоящего времени» была скрыта, искажена или просто игнорировалась. После выхода из печати первого тома она написала в своём журнале, что «Тайная доктрина», книга, в которой изложено всё, что может быть передано человечеству в «текущем столетии», представляет собой попытку расчистить часть общего фундамента всех — великих и малых религий и философских систем. «Было признано необходимым взорвать весь огромный пласт окаменевших предрассудков и заблуждений, скрывающих ныне единое основание (а) всех великих мировых религий, (б) малых сект и (в) теософии в её современном изложении — как бы глубоко ни оказалась скрытой от нас великая Истина по причине нашей собственной ограниченности и несовершенства наших познаний».[K 23]
В апреле 1891 года Е. П. Б. писала, что ранее было обещано издать третий и даже четвёртый тома «Тайной доктрины», и что третий том уже почти полностью готов. В конце того же (последнего для неё) апреля Е. П. Б. в статье «Мои книги» написала:
«…В случае с „Тайной доктриной“ около полудюжины теософов работали над редактированием, помогая организовать материал, исправить несовершенный английский и подготовить книгу к печати. Но ни один из них, с первого до последнего, никогда не станет претендовать на фундаментальную доктрину, философские заключения и учения. Ничего этого я не изобрела[K 24], а только провозгласила, как была научена; или, цитируя в „Тайной доктрине“ Монтеня (ТД1, стр. 46): „Я лишь составил букет из лучших восточных цветов и не привнёс от себя ничего, кроме ниточки, связывающей их“.[K 25] Сможет ли хоть кто-то из моих помощников сказать, что я не заплатила полной цены за ниточку?»
Основные идеи книги
Три фундаментальных принципа
Д-р Элвин Кун в главе VIII своей работы[29] описал три основных положения, или три фундаментальных принципа, «Тайной Доктрины»:
1) Вездесущий, Вечный, Бесконечный и Неизменный Принцип, о котором никакие рассуждения невозможны — он выше человеческого понимания — Единая Абсолютная Реальность, Бесконечная Причина, Непостижимый, Беспристрастный Инициатор и Бескорний Корень всего — чистая Бытийность — Сат. В эзотеризме это выражается двумя аспектами: Абсолютным Пространством и Абсолютным Движением, представляющим необусловленное сознание. Д-р Кун пишет, что здесь Блаватская вводит концепцию силы, осуществляющей связь между духом и материей. Эта энергия, под названием «фохат», представляет собой «мост», благодаря которому «идеи», существующие в Божественном Интеллекте запечатлеваются в космической субстанции как «Законы Природы».[30][31][32]
2) Второй принцип констатирует абсолютную универсальность закона периодичности, отмечаемой и описываемой физической наукой во всех областях природы. Благодаря этой периодической активности пространство представляет собой «арену бесчисленных вселенных, беспрестанно проявляющихся и исчезающих».[31][32][33][34]
3) Идентичность и фундаментальное единство всех индивидуальных душ с вселенской Сверхдушой, микрокосма с макрокосмом. История индивидуальной, или персонифицированной, души, таким образом, неизбежно копирует жизнь вселенной, представляя собой паломничество через материальные и духовные миры согласно законам кармы[35] и перевоплощения[35]. Отсюда вытекает необходимость «погружения в материю» до самых низких и наиболее инертных форм и обратного восхождения к бестелесному состоянию.[31][32]
Таким образом, по мнению д-ра Куна, эти три основных принципа выражают соответственно Бытийность, Становление и Бытие извечного Того (That), каковое и есть Жизнь.[36]
Универсальная формула космической эволюции
Блаватская утверждает, что намеченная в стансах[K 26] история космической эволюции — это абстрактная формула, применимая с соответствующими изменениями ко всей эволюции, будь то эволюция Земли, эволюция цепи планет, в которую входит наша Земля, эволюция Солнечной системы, к которой эта цепь относится, и так далее.[K 27] Семь стансов I тома представляют семь членов этой абстрактной формулы. В изложении д-ра Куна:
Станс I описывает состояние Абсолюта во время пралайи, или «Ночи Брахмы».
Станс II продолжает описание «спящей» вселенной, однако, с учётом признаков пробуждения.[38]
Станс III описывает завершающие вибрации «седьмой вечности», которые вызывают «трепет бесконечного пространства», озвучивая новый манвантарический рассвет.[39]
Станс IV описывает изначальную Сущность, пробуждённую к деятельности. Она порождается (или эманирует из него) Единым (всеобщим гомогенным субстратом). Затем эта Сущность проецирует из себя Пару (или расщепляется надвое), Отца-Мать, и уже они, взаимодействуя между собой, производят «Сынов», или «Лучи», которые, благодаря обладанию словом силы, становятся «Воинством Гласа» (законами природы), строителями[40] миров вселенной.[41]
Станс V подробно изображает процесс творения, которым управляют различные «Семеричные иерархии», «Дыхания» и «Сыны». Согласно эзотерической доктрине, чтобы стать полностью божественным, духовный интеллект должен пройти через человеческую стадию, и не обязательно на нашей Земле.[42]
Станс VI описывает следующие стадии дифференциации жизненного принципа в его начальных формах. Физическое тело человека — всего лишь один из семи элементов его существа, и планета, аналогично, представляет собой только внешнюю оболочку своего существа, своё плотное тело.[43]
Станс VII прослеживает нисхождение жизни до появления человека.
Некоторые «космогенезисные» выводы
Блаватская пишет, что "всё во Вселенной, во всех её царствах, сознательно, то есть, наделено сознанием соответствующего вида и плана восприятия[K 28]. Нам, людям, надлежит помнить, что если мы не видим признаков сознания в нашем понимании, скажем, у камней, то это ещё не даёт нам права говорить об отсутствии у них сознания". Нет так называемой «мёртвой» или «слепой» материи, как нет и «слепого» или «бессознательного» закона. Подобным понятиям нет места в оккультной философии. Последняя никогда не останавливается на поверхностных видимостях, и ноуменальные сущности для неё более реальны, нежели их объектные соответствия.[K 29]
Автор утверждает, что Вселенная создаётся и направляется изнутри наружу[K 30]. Как вверху, так и внизу, как на небе, так и на земле, и человек, микрокосм и миниатюрная копия макрокосма, есть живое свидетельство этому вселенскому закону и образу его действий. Мы видим, что каждое внешнее движение, действие или жест, будь то волевое или механическое, органическое или умственное, производится и предваряется внутренним чувством, или эмоцией, волей или желанием, мыслью или умом. Как никакое внешнее движение или изменение во внешнем теле нормального человека невозможно без внутреннего импульса, данного через одну из трёх названных функций, так и во внешней, или проявленной, вселенной. "Весь Космос управляется, контролируется и одушевляется почти бесконечными рядами иерархий сознательных Существ, каждая из которых имеет собственное предназначение и которые — назовём ли мы их тем или иным именем, будь то Дхиан-Чоханы или ангелы, — суть «вестники» лишь в том смысле, что они являются исполнителями законов Кармы и Космоса". Они бесконечно разнятся степенями своего сознания и интеллекта, и называть их чистыми духами без, какой бы то ни было, земной примеси, «которая становится добычей времени», — значит лишь потворствовать поэтическим фантазиям. Ибо каждое из этих Существ либо было человеком в предыдущих манвантарах, либо готовится стать им, если не в текущей, то в следующей манвантаре. Это либо совершенные люди, либо люди в зачаточном состоянии, и в своих более высоких и менее материальных сферах они морально отличаются от земных людей лишь тем, что лишены чувства личности и человеческой эмоциональной природы — двух чисто земных особенностей.[K 31]
Новые положения в антропогенезе
Блаватская пишет, что в связи с эволюцией человека Тайная Доктрина выдвигает три новых положения, полностью расходящихся как с современной наукой[K 32], так и с существующими религиозными догмами. Это: (а) одновременная эволюция семи человеческих групп в семи различных частях нашей планеты; (b) рождение астрального тела[31] перед физическим, причём первое служит моделью для второго; (с) предшествование в этом цикле, обозначаемом термином "Круг"[K 33], человека всем млекопитающим, в том числе антропоидам. Д-р Кун писал, что, по утверждению Блаватской, человек, во-первых, предшествовал животным, относящимся к млекопитающим, поэтому они не его предки, и во-вторых, человек не произошёл от какого-то, подобного обезьяне, предка; напротив, обезьяны — потомки древнего человека.[48]
Автор книги пишет, что, прежде чем приступать к изложению антропогенеза доисторических рас, следует прийти к соглашению относительно названий материков, на которых "рождались, жили и умирали четыре великих расы, предшествовавшие нашей адамической расе". У них было много архаических и эзотерических названий, которые меняются в соответствии с языком народа, упоминающего их в своих писаниях и летописях. Первый материк, вернее, первую твердь, где божественными прародителями была развита первая раса[K 34][50], предлагается называть:
1) Несокрушимая священная страна. Данное название основано на том утверждении, что эта «Несокрушимая священная страна» никогда не разделяла судьбу остальных материков, ибо она единственная, которой суждено существовать от начала до конца манвантары на протяжении каждого круга[K 35].
2) Гиперборея. Так автор предлагает называть второй материк, страну, которая простиралась в южном и западном направлениях от северного полюса, чтобы породить вторую расу[50], и которая ныне известна как Северная Азия.
3) Лемурия. Такое название автор предлагает для третьего материка. Материк этот включал в себя некоторые области нынешней Африки, но в основном этот гигантский континент, простиравшийся от Индийского океана до Австралии, теперь целиком погрузился под воды Тихого океана.[52]
4) Атлантида. Так автор называет четвёртый материк. "Он был бы первой исторической страной, если бы на предания древних обращалось больше внимания, чем до сих пор". Знаменитый остров с этим названием, упоминаемый Платоном, был лишь остатком этого обширного материка.[53]
5) Европа. Блаватская пишет, что пятым материком была Америка, но так как она расположена в противоположном полушарии, то индоарийские оккультисты обычно называют пятым почти современные ей Европу и Малую Азию. Если бы их учение следовало геологическому и географическому порядку появления материков, то эту классификацию пришлось бы изменить. Но так как последовательность материков рассматривается в порядке эволюции рас, от первой до пятой, нашей арийской коренной расы[50][54], то Европу следует считать пятым большим материком.
Д-р Кун писал, что, согласно эзотерической доктрине, божественный дух, или монада, не может использовать материальную форму в качестве своего проводника без связующих функций принципа, который мог бы "стоять между ними и, в конечном счете, объединить их". Этим принципом является манас. Как фохат служит макрокосмическим посредником между духом и материей, так и манас выполняет аналогичные функции для микрокосма, человека. Полное соединение этих трёх принципов в одном организме произошло только в середине третьей коренной расы, восемнадцать миллионов лет назад.[49]
Блаватская предполагает, что утверждение о том, что физический человек "был сначала исполином дотретичного периода и существовал 18 000 000 лет назад, всем поклонникам и приверженцам современной учёности должно, конечно, казаться нелепостью". Она пишет, что всё posse comitatus[K 36] биологов отвратилось бы от концепции этого титана третьей расы[50] вторичной эпохи, существа, "приспособленного к успешной борьбе с тогдашними гигантскими чудовищами воздуха, морей и суши". Точно также и его праотцы, эфирные прототипы атлантов, нисколько не боялись того, что не могло причинить им никакого вреда. И пусть современный антрополог, сколько угодно, продолжает она, «смеётся над нашими титанами, как смеётся он над библейским Адамом, и как теологи смеются над его собственным обезьяньим предком». Блаватская пишет, что оккультисты и их строгие критики[K 37] могут согласиться, что к настоящему времени они полностью свели свои взаимные счёты. Оккультные науки, во всяком случае, требуют меньше и дают больше, нежели дарвиновская[K 38] антропология или же библейская теология.[K 39]
Блаватская пишет, что человеческие расы рождаются одна от другой, растут, развиваются, стареют и умирают. То же происходит с их подрасами[K 40] и народами. Если всё отрицающая, как она считает, современная наука и так называемая философия не оспаривают того, что человеческое семейство состоит из разных, чётко определённых типов и рас, то лишь потому, что отрицать это невозможно. Никто ведь не станет утверждать, что нет никакой внешней разницы между англичанином, африканским негром, японцем или китайцем. С другой стороны, большинство натуралистов формально отрицает, что в наши дни ещё формируются смешанные человеческие расы, то есть, семена совершенно новых рас. Блаватская была уверена, что её главное положение будет отвергнуто. «Нам скажут, что через какие бы формы ни прошёл человек за своё долгое доисторическое прошлое, но в будущем ему не предстоят никакие перемены, не считая небольших вариаций, как в настоящем. Следовательно, наши шестую и седьмую коренные расы мы просто придумали. На это мы вновь отвечаем: откуда вам знать?»
Будущее человечества
Блаватская утверждает, что процесс подготовки к Шестой коренной расе[50] будет продолжаться на протяжении всей шестой[K 41] и седьмой подрас. "Но последние остатки Пятого материка исчезнут не сразу после рождения Новой расы, а лишь когда над новыми водами на поверхности нашей планеты появится новое жилище, Шестой материк, чтобы принять нового пришельца. Туда же переселятся и осядут там все, кому посчастливится избежать всеобщего бедствия. Когда это будет — как только что сказано — писательнице неизвестно". Но поскольку природа не действует резкими скачками, то и конечному катаклизму будет предшествовать множество малых погружений и разрушений, как водой, так и подземными вулканическими огнями. В сердце расы, находящейся ныне в американской зоне, будет «учащённо биться торжествующий пульс», но к появлению Шестой расы американцев останется фактически не больше, чем европейцев, ибо к этому времени они станут Новой расой и многими новыми народами. Однако Пятая раса не вымрет, но "будет ещё некоторое время жить, сосуществуя с новой расой на протяжение многих тысячелетий, видоизменяясь, как мы только что сказали, но медленнее своей новой преемницы, однако подвергаясь полному изменению умственно, физически и в росте".
Махатмы сообщили Синнетту[K 42], что, когда последний цикл эволюции человечества закончится на последней планете, и большая часть человечества достигнет уровня Будды, перейдя из объективного бытия в состояние нирваны, тогда «пробьёт час», видимое станет невидимым, конкретное возвратится к своему исходному, атомистическому, состоянию. Но мёртвые миры, оставленные несущимся вперёд потоком Жизни не навсегда останутся мёртвыми[K 43][K 44].
Критика
Известный учёный Макс Мюллер писал:
Невозможно изучить буддизм без предварительного освоения санскрита и пали, иначе не прочесть канонические книги и даже не записать названия правильно. Мадам Блаватская не сделала это, хотя у неё было достаточно способностей, чтобы изучить санскрит или пали. Но даже её информаторы, видимо, были почти полностью невежественны в этих языках, или, возможно, они пользовались её доверчивостью самым бесстыдным образом.[59]
Протоиерей Александр Мень считал книгу Блаватской «невероятной мешаниной из надёрганных отовсюду без всякой системы сведений», пятьдесят процентов которых уже устарело[60].
Блаватская исходила из мысли, что все религии коренятся в едином эзотерическом (тайном) учении, которое в наиболее чистом виде сохранили индийские религии с их понятиями об Абсолюте, метемпсихозе, карме и т. д. В своей книге «Тайная Доктрина» она собрала обширный, но часто непроверенный материал для доказательства этого тезиса. Произвольно оперируя сведениями и гипотезами, ценность которых весьма сомнительна, она делала далеко идущие выводы о «тайном учении», зашифрованном в Библии.<…> Многие идеи Блаватская заимствовала у гностиков. Её представление о Боге было вполне пантеистическим. Боги-творцы всех религий рассматривались ею как низшие божества. Примером её путаных и безответственных рассуждений может служить толкование идеи творения и понятия о творцах (демиургах).[61]
Протодиакон Андрей Кураев писал:
Нужно быть идиотом, чтобы не понять, что „Тайная Доктрина“, издаваемая миллионным тиражом, на деле не может быть тайной, а является обычной пропагандой. Увы, теософы, выдавая себя за хранителей „древних тайных учений“, о которых они оповещают друг друга по газетам, похоже, именно за идиотов и считают всех окружающих[62].
Священник Д. Дружинин писал:
Издёвкой над реальной историей является «историзм» теософского антропогенеза… Исторические построения основоположников теософии лишены каких-либо серьёзных доказательств, зиждутся на грубых, невежественных и фантастичных фальсификациях. Многочисленные факты такого рода вскрыты исследователями теософии (М. Мюллером, Г. Тиллеттом[K 45], протодиаконом Андреем Кураевым, В. Ю. Питановым).[64]
Теософские учения, изложенные в книгах Блаватской и других членов Теософского Общества, неоднократно подвергались жёсткой критике.[K 46] Многие авторы выражали сомнение по поводу источников информации, сообщаемой теософами. В частности, К. Пол Джонсон[K 47] утверждал, что «махатмы», о которых писали теософы и чьи письма представили, в действительности являются идеализациями людей, которые были менторами Блаватской. Джонсон заявил, что Кут Хуми — это Такур Сингх Сандханвалиа, член Сингх Саба, Индийского национально-освободительного движения и реформаторского движения сикхов. Махатма Мориа — это Махараджа Ранбир Сингх из Кашмира, который умер в 1885 году.[65] Некоторые учёные отмечали, что имеется мало доказательств того, что «махатмы» Блаватской когда-либо существовали.[66][K 48].
См. также
- Буддизм и теософия
- Космоконцепция розенкрейцеров
- Океан теософии
- Теософия (Блаватская)
- «Человек: откуда, как и куда, запись ясновидческого исследования»
Напишите отзыв о статье "Тайная доктрина"
Комментарии
- ↑ В. С. Соловьёв перевёл название книги как «Тайное учение».[1]
- ↑ «472 editions published between 1888 and 2014 in 8 languages and held by 1,877 WorldCat member libraries worldwide».[2]
- ↑ Авторы статьи о Блаватской в «Энциклопедии индуизма» констатировали, что её главное произведение «остаётся одним из наиболее важных оккультных сочинений, изданных на Западе».[3]
- ↑ Д-р Калнитски писал, что на Западе, в XIX веке, было три общепризнанных области знания: наука, религия и философия. Несмотря на их различие, предполагалось, что они — самые надёжные и авторитетные источники знания, способные дать фундаментальное представление о действительности. Блаватская же полагала, что, хотя все эти категории имеют как экзотерическую, так и эзотерическую сторону, доминирующее мировоззрение западного общества было полностью экзотерическим, в то время как эзотерическая ориентация, по её мнению, была более разумной и поэтому заслуживающей общественного одобрения. Видимо, интуитивно определив важность этих источников, Блаватская выбрала подзаголовок «Тайной доктрины» — «Синтез науки, религии и философии». См.[4]
- ↑ "Елена Петровна Блаватская создавала «Тайную доктрину» в течение четырёх лет".[5]
- ↑ По поводу стансов из «Книги Дзиан» религиовед Ариэль Санат писал, что этому «главному источнику всего теософского учения можно было бы дать более значащее для современной аудитории название: "Стансы Дзэн". "Дзиан", согласно Блаватской, является синонимом японского слова "дзэн", использующегося в настоящее время практически во всех языках».[7]
- ↑ «В „Тайной доктрине“ изложены космогонические и антропогонические идеи: вечность и „периодичность“ бытия, иерархичность его „планов“, смена человеческих „рас“».[8]
- ↑ «Уже было невозможно обходиться заимствованиями из древних верований, цитатами из утраченных апокрифов. Необходима была действительно монументальная книга по оккультизму. И этой книгой для теософов стала „Тайная доктрина“».[10]
- ↑ По мнению Роберта Эллвуда, «меньше всего теософы хотели», чтобы их доктрина продолжала быть "тайной".[12]
- ↑ Радхакришнан писал: «Индийская психология знает цену сосредоточенности и считает её средством достижения истины. Она полагает, что не существует таких областей жизни или ума, которые нельзя было бы понять с помощью методического упражнения воли и познания. Тесная связь ума и тела является общепризнанной. Такие психические состояния, как телепатия или ясновидение, не считаются ни анормальными, ни сверхъестественными. Не являясь продуктами болезненного рассудка или божественного вдохновения, они представляют силы, которые человеческий ум может проявить при строго определённых условиях».[14]
- ↑ «В настоящее время существуют несомненные экспериментальные результаты, подтверждающие достоверность телепатии, ясновидения, предвидения и психокинеза».[15]
- ↑ См. также: Разоблачённая Изида#Невидимые соавторы (информация из «Британники»).
- ↑ Графиня Вахтмейстер (1838—1910), вдова шведского посла в Великобритании; перешла в теософию из спиритуализма в 1881г.; была близкой подругой и сторонницей Блаватской.[17]
- ↑ Constance Wachtmeister Reminiscences of H.P. Blavatsky and «The Secret Doctrine», цит. по[19]
- ↑ А. Н. Сенкевич писал: «Под диктовку махатмы Мории, своеобразного ключника у врат эзотерической мудрости, было создано автоматическим письмом, как уверяла Елена Петровна, её основное произведение „Тайная доктрина“».[20]
- ↑ «Высшие способности чувств (гиперстезия), благодаря которым йогин может видеть и слушать на расстоянии, появляются как результат сосредоточенности».[21]
- ↑ По мнению Нандора Фодора, «Тайная доктрина» была написана, по большей части, в аномальном состоянии сознания автора. См.[22]
- ↑ «Имелись в виду картины психографического ясновидения, „внушения“, как она их называла».[5]
- ↑ Упасика — слово, часто используемое махатмами для Е. П. Б., так как во время её пребывания у них в Тибете она взяла буддийские обеты мирской сестры. См. Письма Кут Хуми Ледбитеру#Первое письмо.
- ↑ «K.H., we are told, always used blue ink or blue pencil, while the epistles from M. always came in red. Specimens of the two handwritings are given in the frontispiece of the Mahatma Letters. The art of occult precipitation appears still more marvelous when we are told by Madame Blavatsky that the Adept did not attend to the actual precipitation himself but delegated it to one of his distant chelas, who caught his Master's thought-forms in the Astral Light and set them down by the chemical process which he had been taught to employ».[25]
- ↑ Д-р Арчибальд Кейтли (1859—1930), член Теософского Общества с 1884 г., генеральный секретарь Теософского Общества Великобритании в 1888-90 г.г.; оказал большую помощь Блаватской в редактировании «Тайной доктрины».[17]
- ↑ Бертрам Кейтли (1860—1944), математик, выпускник Кембриджского университета, член Теософского Общества с 1884 г.; помогал Блаватской в редактировании «Тайной доктрины». Брат отца Арчибальда Кейтли.[17]
- ↑ Cit. Blavatsky H. P. Is Theosophy a Religion? // Lucifer, vol. III, № 15, Nov., 1888, p. 177—187.[26]
- ↑ «Блаватская называла себя не творцом системы, а лишь проводником Высших Сил, хранителем сокровенных знаний Учителей, Махатм, от которых она получила все теософские истины».[27]
- ↑ Then she (Blavatsky) adds: «Pull the 'string' to pieces, if you will. As for the nosegay of facts — you will never be able to make away with these. You can only ignore them and no more».[28]
- ↑ Исследования по идентификации упоминаемых Блаватской «Книг Киу-Те», составляющих, как оказалось, вместе с «Книгой Дзиан» тантрический раздел Тибетского Канона, были проведены тибетологом Дэвидом Рейглом.[37]
- ↑ Гудрик-Кларк писал, что в «Тайной доктрине» имеется четыре фундаментальных набора идей: эволюция; семеричность конституции человека; карма и реинкарнация; и посмертные состояния. По его мнению, несмотря на санскритскую, тибетскую и буддийскую терминологию, космология Блаватской имеет глубокие корни в известном постулате герметизма и каббалы — «как вверху, так и внизу», являющемся основой западного эзотеризма[32].
- ↑ Эллвуд писал, что Блаватская сравнивала сознание с зеркалом. Действительно, вселенная напоминает «магический зеркальный зал», в котором реальность каждого субъекта, каждого «странника», зависит от его особенностей отражения всех других "зеркал".[44]
- ↑ Согласно учению Капилы, «пракрити, вступая в связь с пурушей, образует мир объектов. Эволюция вселенной начинается с соприкосновения пуруши (Я) с пракрити (первичной материей). Однако связь между пурушей и пракрити не похожа на какое-либо обычное соединение двух ограниченных материальных субстанций. Это особая разновидность действенной связи, посредством которой пракрити подвергался влиянию пуруши, подобно тому, как наше тело приходит в движение под влиянием мысли. Эволюция не может начаться, пока пракрити и пуруша не связаны друг с другом. Она обусловлена не одним только Я (ибо оно неактивно); она не может начаться и при наличии одной материи, так как последняя неразумна. Если вообще можно говорить о какой-либо эволюции мира, то активность пракрити должна находиться под руководством пуруши».[45]
- ↑ «Вселенная разворачивается сама, из своей собственной Сущности, не будучи сотворенной».[27]
- ↑ Согласно учению Шанкары, «чистое бытие, являющееся общей причиной всего мира, хотя и проявляется во всевозможных формах, само по себе бесформенно; оно не имеет частей, хотя и подразделяется на различные формы; оно бесконечно, хотя и проявляется во всех конечных формах. Таким образом, Шанкара достигает концепции бесконечного, неопределённого бытия как сущности или материальной причины мира, которую он называет Абсолютом, или Брахманом. Однако наделено ли это Абсолютное Бытие сознанием? Обычно мы думаем, что внешние объекты лишены сознания, а внутренние состояния нашего ума наделены им. Каков же критерий наличия сознания? Состояние духа сознательно потому, что его существование самообнаруживается, проявляет себя. Но ведь когда мы воспринимаем внешний мир, его существование также обнаруживает, проявляет себя. Сила проявления присуща как внутренним, так и внешним формам бытия, и поэтому можно доказать, что бытие, принадлежащее как внутренним, так и внешним областям, должно обладать силой обнаружения самого себя. Таким образом, более разумно было бы полагать, что Абсолютное Бытие по своей природе есть самообнаруживающееся сознание».[46]
- ↑ Эллвуд отметил, что сочетание благоприятных для жизни факторов в нашей вселенной «поразительно», и если бы хотя бы одна из всего набора мировых физических констант была «немного изменена», то в этой вселенной было бы невозможно существование даже одной-единственной, пригодной для жизни, планеты.[47]
- ↑ «All worlds pass through seven great periods of manifestations called Rounds… In each of these rounds, periods of incalculable duration, there are seven great root-races».[31]
- ↑ «Man was the first of mammalian creatures to arrive in the Fourth Round. He came in the first race of the Round, several hundred million years ago. But he was not then the kind of being he is now. He was not then compounded of three elements, body, mind, and spirit. His body was being organized by the slow accretion of material around a purely ethereal or astral matrix or shell, provided for the purpose by the Lunar Pitris, in successive sojourns in the mineral, vegetable, and animal realms, during the three preceding Rounds».[49]
- ↑ «In Blavatsky's scenario, every root race except the first suffered one or more cataclysms».[51]
- ↑ Могучее множество (лат.)
- ↑ Д-р Хаммер писал, что «Тайная доктрина» представляет собой «парадигматический пример того, как можно сочленить негативное отношение к науке с позитивным».[55]
- ↑ «В вере Запада в эволюцию форм, по Дарвину, отсутствовало представление о человеческой душе. Жизнь в её бесконечной текучести и необратимости не укладывалась в прокрустово ложе новой материалистической доктрины. Три взаимодействующих фактора — изменчивость, наследственность и естественный отбор — осуществляли, по Дарвину, эволюцию. В этом треугольнике не было, естественно, места для ирреальной реальности. У прагматичного Запада с его приземлённым подходом к жизни не нашлось к тому же достаточно здравого смысла, чтобы обрести веру в эволюцию души, в эволюцию сознания».[56]
- ↑ По мнению д-ра Арнольда Калнитски, большая часть книги Блаватской посвящена объяснению, как и почему эзотерические представления превосходят и догматическое, и рациональное, и научное мировоззрение.[57]
- ↑ «Each root-race has seven sub-divisions or sub-races».[31]
- ↑ «The beginnings of the sixth sub-race are taking form in America, we are told».[54]
- ↑ См. Письма махатм#О планетных цепях.
- ↑ «Человечеству предстоит завершить цикл пятой расы и пройти процесс эволюции внутри шестой и седьмой рас. В конце седьмой расы [седьмого круга седьмой сферы], по окончании земной манвантары, наша земная цепь передаст последующей плоды своих достижений. Это будут божественно совершенные люди, подобные Будде и Ману, которые примут руководство новой эволюцией по указанию планетного Логоса».[50]
- ↑ Теософская концепция эволюции предполагает развитие человечества до практически безграничного духовного раскрытия по примеру таких фигур, как Будда, Христос и других, подобных им, идеалов человеческого устремления. См.[58]
- ↑ Священник Димитрий Дружинин, включив в список основоположников, как он пишет, «псевдотеософии», наряду с Е. П. Блаватской, священника Чарлза Ледбитера, совершенно напрасно записал себе в союзники его биографа: Г. Тиллетт характеризует ледбитеровские описания антропогенеза, в частности, пример индивидуализации в лунной манвантаре, как «точные, детализированные и научные». См.[63]
- ↑ См. Отчёт Ходжсона, У. К. Джадж#Публикация в «Сан». См. также: Космоконцепция розенкрейцеров#Критика.
- ↑ По словам Джонсона, он был «весьма ортодоксальным теософом в течение десяти лет» и опубликовал тогда более двух десятков статей в различных теософских журналах. См.:
Johnson K. P. [theos-world.com/archives/html/tw199712.html#ARTICLE0120 Research That is Destructive of Belief Systems.] 1994
Johnson K. P. [theos-world.com/archives/html/tw199802.html#ARTICLE0121 Seeing Auras.] 1995. - ↑ Также см.[67]
Однако следует заметить, что несколько ранее А. И. Андреев писал, что исследование С. Грофом случаев мистического «расширения сознания» и «переживания встреч со сверхчеловеческими духовными сущностями», от которых человек получал «послания, информацию и объяснения по разным экстрасенсорным каналам», могут дать ключ к разгадке феномена теософских «махатм» — «духовных гидов с более высокого плана сознания». (См. Андреев А. И. Оккультист Страны Советов. М.: 2004).
Примечания
- ↑ Соловьёв, 1890.
- ↑ WorldCat.
- ↑ Encyclopedia of Hinduism, 2007, p. 87.
- ↑ Kalnitsky, 2003, p. 386.
- ↑ 1 2 Сенкевич, 2012, с. 456.
- ↑ 1 2 3 4 Сенкевич, 2012, «Тайная доктрина».
- ↑ Sanat, The Stanzas of Dzyan.
- ↑ Новая философская энциклопедия, 2010.
- ↑ Сенкевич, 2012, с. 424.
- ↑ Сенкевич, 2012, с. 455.
- ↑ Mahatma letters, 1924, Letter 20c.
- ↑ Ellwood, 1986, p. 16.
- ↑ Olcott, 2003, Chap. XV.
- ↑ Радхакришнан, 1956, Основные черты индийской мысли.
- ↑ Козлов, Майков, 2007, с. 270.
- ↑ Wachtmeister, 1976, Appendix 1/6.
- ↑ 1 2 3 Tillett, 1986, p. 982.
- ↑ Wachtmeister, 1976, Chap. V.
- ↑ 1 2 Сенкевич, 2012, Воспоминания графини Констанции Вахтмейстер.
- ↑ Сенкевич, 2012, с. 427.
- ↑ Радхакришнан, 1957, Сверхъестественные силы.
- ↑ Fodor, 2003.
- ↑ Джадж, 2001.
- ↑ Jinarajadasa, 2008, Letter 19.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 156.
- ↑ Kalnitsky, 2003, p. 142.
- ↑ 1 2 Краткий философский словарь, 2004.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 196.
- ↑ Kuhn, 1992, pp. 194—231.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 199.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 New International Encyclopedia, 1905, p. 205.
- ↑ 1 2 3 4 Goodrick-Clarke, 2008, p. 224.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 200.
- ↑ Ellwood, 1986, p. 33.
- ↑ 1 2 Religious Encyclopedia, 1911, p. 408.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 201.
- ↑ Reigle, 1983.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 202.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 203.
- ↑ Трефилов, 1994, с. 235.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 204.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 206.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 207.
- ↑ Ellwood, 1986, p. 31.
- ↑ Индийская философия, 1955, Метафизика санкхьи.
- ↑ Индийская философия, 1955, Учение Шанкары о мире.
- ↑ Ellwood, 1986, p. 36.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 253.
- ↑ 1 2 Kuhn, 1992, p. 222.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Трефилов, 1994, с. 236.
- ↑ Godwin, 2011.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 224.
- ↑ Kuhn, 1992, p. 225.
- ↑ 1 2 Kuhn, 1992, p. 226.
- ↑ Hammer, 2003, p. 221.
- ↑ Сенкевич, 2012, с. 434.
- ↑ Kalnitsky, 2003, p. 320.
- ↑ Modern esoteric spirituality, 1992, pp. 324—325.
- ↑ Müller, 1893.
- ↑ Мень, 1996.
- ↑ Мень, 2002.
- ↑ Кураев, 2006.
- ↑ Tillett, 1986, p. 449.
- ↑ Дружинин, 2012.
- ↑ Johnson, 1995, p. 49.
- ↑ Jenkins, 2000, pp. 41—42.
- ↑ Андреев, 2008.
Литература
Энциклопедии и словари
- Fussel J. H., Poutz M. [www.ccel.org/ccel/schaff/encyc11.t.vi.html#t.vi-Page_407 Theosophy] // The New Schaff-Herzog Encyclopedia of Religious Knowledge / Под ред. S. Jackson. — New York: Funk and Wagnalls, 1911. — Vol. 11. — P. 407—410.
- Percival H. W. Theosophy // [archive.org/details/newinternational19gilm The New International Encyclopaedia] / Под ред. D. C. Gilman, H. T. Peck, F. M. Colby. — New York: Dodd, Mead, 1905. — Vol. 19. — P. 204—206.
- Fodor N. [www.blavatskyarchives.com/fodor.htm Mme Helene Petrovna Blavatsky (1831–91)] // Encyclopaedia of Psychic Science. — Переиздание. — London: Arthurs Press, 2003. — P. 31—32. — 415 p. — ISBN 9780766139312.
- Jones C., Ryan J. D. [hinduism.enacademic.com/164/Blavatsky%2C_Helena_Petrovna Blavatsky, Helena Petrovna] // Encyclopedia of Hinduism. — New York: Facts On File, 2007. — P. 86—87. — 593 p. — (Encyclopedia of World Religions). — ISBN 0816075646.
- Без автора. [yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/HPB_slovar.htm Блаватская Елена Петровна] // Краткий философский словарь / Под ред. А. П. Алексеева. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: ТК Велби, изд-во Проспект, 2004. — С. 34—35. — 496 с. — 5000 экз. — ISBN 5-98032-320-1.
- Митюгова Е. Л. [iph.ras.ru/elib/0418.html Блаватская, Елена Петровна] // Новая философская энциклопедия: в 4-х томах / Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
Научные публикации
- [www.worldcat.org/identities/lccn-n79032225/ Blavatsky, Helena Petrovna 1831—1891] (англ.). OCLC WorldCat. Проверено 27 марта 2016.
- Ellwood R. S. [books.google.pt/books?id=_-mfy2EaKWwC&printsec=frontcover Theosophy: A Modern Expression of the Wisdom of the Ages]. — Wheaton, IL.: Theosophical Publishing House, 1986. — 237 p. — ISBN 9780835606073.
- Goodrick-Clarke N. [books.google.com/books?id=IPwoK5XYXrAC&printsec=frontcover&dq=isbn:9780199717569&hl=ru&sa=X&ved=0CBQQ6AEwAGoVChMIu7qH0dmbyAIVanxyCh1Q0Ajr The Western Esoteric Traditions: A Historical Introduction]. — New York: Oxford University Press, 2008. — 296 p. — ISBN 9780199717569.
- Hammer O. [books.google.ru/books?id=EZYsPQgBNioC&pg=PA103#v=onepage&q&f=false Claiming Knowledge: Strategies of Epistemology from Theosophy to the New Age]. — Переиздание 2001. — Boston: Brill, 2003. — 550 p. — (Studies in the history of religions). — ISBN 9789004136380.
- Kalnitsky A. [hdl.handle.net/10500/2108 The Theosophical Movement of the Nineteenth Century: The Legitimation of the Disputable and the Entrenchment of the Disreputable]. — Pretoria: University of South Africa, 2003. — 443 p.
- Kuhn A. B. [www.archive.org/details/TheosophyAModernRevivalOfAncientWisdom Theosophy: A Modern Revival of Ancient Wisdom]. — Whitefish, MT: Kessinger Publishing, 1992. — 381 p. — (American religion series: Studies in religion and culture). — ISBN 978-1-56459-175-3.
- Reigle D. [books.google.com/books?id=UNAKAAAAYAAJ&q=inauthor:%22David+Reigle%22&dq=inauthor:%22David+Reigle%22&hl=ru&sa=X&ved=0CCEQ6AEwA2oVChMIk6-X_PaxxwIVSvxyCh2Clw3I The Books of Kiu-te, or, The Tibetan Buddhist tantras]. — San Diego: Wizards Bookshelf, 1983. — 68 p. — (Secret doctrine reference series). — ISBN 0913510491.
- Reigle D., Reigle N. [books.google.com/books?id=brhNPQAACAAJ&dq=isbn:9780913510766&hl=ru&sa=X&ved=0CBQQ6AEwAGoVChMIqpSOpvaxxwIVhbxyCh1FsAiG Blavatsky's Secret Books: Twenty Years' Research]. — San Diego: Wizards Bookshelf, 1999. — 181 p. — ISBN 9780913510766.
- Sellon E. B., Weber R. Theosophy and The Theosophical Society // [www.questia.com/read/76806136/modern-esoteric-spirituality Modern esoteric spirituality] / Под ред. A. Faivre, J. Needleman. — New York: Crossroad, 1992. — P. 311—329. — 448 p. — (World spirituality). — ISBN 0-8245-1145-X.
- Tillett G. J. [hdl.handle.net/2123/1623 Charles Webster Leadbeater (1854—1934), a biographical study]. — Sydney: University of Sydney, 1986. — 1169 p.
- Радхакришнан С. [www.orlov-yoga.com/Radhakrishnan/Radhakrishnan1.pdf Индийская философия] = Indian Philosophy / Под ред. О. К. Аржановой, А. Г. Бельского и др. — М.: Издательство иностранной литературы, 1956. — Т. I.
- Радхакришнан С. [www.orlov-yoga.com/Radhakrishnan2/Radhakrishnan2.pdf Индийская философия] = Indian Philosophy / Пер. с англ. Я. В. Воробьева, Г. А. Зайченко и др. под общ. ред. В. А. Малинина. — М.: Издательство иностранной литературы, 1957. — Т. II.
- Соловьёв В. С. [www.runivers.ru/bookreader/book18649/#page/293/mode/1up Рецензия на книгу Е. П. Блаватской «The Key to Theosophy»] // Русское обозрение : журнал. — 1890. — № 8.
- Трефилов В. А. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Jablok/_25.php Глава XVII. Надконфессиональная синкретическая религиозная философия] // Основы религиоведения. Учебник / Под ред. И. Н. Яблокова. — М.: Высшая школа, 1994. — С. 233—245. — 368 с. — ISBN 5-06-002849-6.
- Чаттерджи С., Датта Д. [psylib.org.ua/books/_psyzip/chada01.zip Древняя индийская философия] = An Introduction to Indian Philosophy / Пер. с англ. под ред. В. И. Кальянова. — М.: Издательство иностранной литературы, 1955.
Публикации критиков
- Jenkins P. [books.google.ru/books?id=PCWA1ubggrIC&printsec=frontcover&dq=isbn:0199923728&hl=en&sa=X&ei=AXFXVIjnAdTVaqXbgvAH&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Mystics and Messiahs: Cults and New Religions in American History]. — Oxford: Oxford University Press, 2000. — 304 p. — ISBN 0199923728.
- Johnson K. P. [books.google.ru/books?id=yUGUawAB7bsC&printsec=frontcover&dq=isbn:0791425568&hl=en&sa=X&ei=jmVXVO-dA8reOKWdgLAO&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Initiates of Theosophical Masters]. — Albany: State University of New York Press, 1995. — 255 p. — (SUNY series in Western esoteric traditions). — ISBN 0791425568.
- Müller M. [www.blavatskyarchives.com/muller1.htm Esoteric Buddhism] (англ.) // The Nineteenth Century: a monthly review : журнал. — 1893. — Vol. 33, no. 5. — P. 767—788. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2043-5290&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2043-5290].
- Андреев А. И. [books.google.ru/books?id=ytBCQwAACAAJ&dq=isbn:5288047057&hl=en&sa=X&ei=H2lXVLi8GIvsO7_RgKAI&redir_esc=y Гималайское братство: теософский миф и его творцы: документальное расследование]. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 2008. — 432 с. — ISBN 5288047057.
- Дружинин Д. [apologet.orthodox.ru/apologetika/text/teosofia/drujinin_kniga.zip Блуждание во тьме: основные положения псевдотеософии Елены Блаватской, Генри Олькотта, Анни Безант и Чарльза Ледбитера]. — Нижний Новгород, 2012. — 352 с. — ISBN 978-5-90472-006-3.
- Кураев А. В. Сатанизм для интеллигенции: о Рерихах и Православии. — М.: Изд-во Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2006. — 527 с. — ISBN 5778902093.
- Мень А. В. [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%91%D0%B8%D0%B1%D0%BB%D0%B8%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C/%D0%A2%D0%B5%D0%BE%D1%81%D0%BE%D1%84%D0%B8%D1%8F%20%D0%B8%20%D0%91%D0%B8%D0%B1%D0%BB%D0%B8%D1%8F/ Теософия и Библия] // Библиологический словарь, т. 3. — М.: Фонд им. А. Меня, 2002. — 525 с. — ISBN 5-89831-028-2.
- Мень А. В. [books.google.ru/books?id=Wk-NAAAAMAAJ&q=isbn:5884030150&dq=isbn:5884030150&hl=en&sa=X&ei=StllVL-OGsncywO3g4HIDQ&redir_esc=y Магия, оккультизм, христианство: из книг, лекций и бесед]. — М.: Фонд им. А. Меня, 1996. — 196 с. — ISBN 5-88403-015-0.
Публикации теософов и оккультистов
- [books.google.ru/books?id=Jtt7fyalfxUC&printsec=frontcover&dq=isbn:9781434461070&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjNxsnG0-LLAhVGOJoKHWa-BVwQ6AEIHDAA Letters from the Masters of Wisdom 1881—1888] / C. Jinarajadasa, ed. — Reprint. — Wildside Press LLC, 2008. — 132 p. — ISBN 9781434461070.
- [www.phx-ult-lodge.org/mahatma_letters.htm The Mahatma Letters to A. P. Sinnett from the Mahatmas M. & K.H.] / A. T. Barker, ed. — New York: Frederick A. Stokes Company Publishers, 1924. — 492 p.
- Heindel M. [rosicrucianzine.tripod.com/contentshpbdc.htm Blavatsky and the Secret Doctrine]. — Health Research Books, 1996. — 133 p. — ISBN 9780787304058.
- Olcott H. S. [www.theosophy.ph/onlinebooks/odl/odl3toc.html Old Diary Leaves: 1883-87]. — Reprint. — Kessinger Publishing, 2003. — 460 p. — ISBN 9780766133419.
- Sanat, Aryel [www.teosofia.com/transformation2-SD.html Transformation: Vital essence of HPB's Secret Doctrine. Part 2] (англ.). teosofia.com. Проверено 15 ноября 2014.
- Van Mater K. The Writing of «The Secret Doctrine».
- Wachtmeister C. [blavatskyarchives.com/wachtmeister/wachtmeisterremcont.htm Reminiscences of H.P. Blavatsky and The Secret Doctrine]. — 2-е изд. — Wheaton, Ill: Theosophical Pub. House, 1976. — 141 p. — (Theosophical classics series). — ISBN 0835604888.
- Боуэн Р. [www.roerich.com/zip/bowen.zip «Тайная Доктрина» и её изучение.]
- Вахтмейстер К. [www.theosophy.ru/lib/wacht-td.htm Воспоминания о Е. П. Блаватской и «Тайной доктрине»] = Reminiscences of H.P. Blavatsky and The Secret Doctrine / Пер. с англ. К. Гилевича и Е. Ляховой. — Одесса: Астропринт, 2011. — 159 с. — (Архивы. Исследования). — ISBN 978-966-190-329-5.
- Гендель М. [etextlib.ru/Book/DownLoadFb2File/54085 Блаватская и «Тайная Доктрина».]
- Джадж У. К. Авторство «Тайной Доктрины» // Учителя тайной Мудрости / Пер. с англ. М. Барышниковой. — М.: Сфера, 2001. — С. 265—268. — 576 с. — 3000 экз. — ISBN 5-93975-045-1.
- Колдуэлл Д. Х. [www.theosophy.ru/sd3caldw.htm Миф об отсутствующем третьем томе «Тайной доктрины».]
- Крэнстон С. [occ.piramidin.com/r/e/epb_krens.rar Е. П. Блаватская. Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения] = HPB: the extraordinary life and influence of Helena Blavatsky, founder of the modern Theosophical movement / Под ред. Л. Л. Данилова. — Рига: ЛИГАТМА, 1999. — ISBN 5-7738-0017-9.
- Мэрфи Г. [occ.piramidin.com/r/e/epb_esc.rar Когда приходит рассвет: жизнь и труды Елены Петровны Блаватской] = When daylight comes: a biography of Helena Petrovna Blavatsky / Пер. с англ. Ю. Окуня. — Урал LTD, 1999. — 437 с.
Прочие публикации
- Godwin J. [books.google.ru/books?id=f1rvgwRQyrsC&pg=PA98 Atlantis and the Cycles of Time: Prophecies, Traditions, and Occult Revelations]. — Rochester, Vt: Inner Traditions, 2011. — 436 p. — ISBN 978-1-59477-857-5.
- Козлов В. В., Майков В. В. Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции. Том I / Рецензенты: В. В. Новиков, К. А. Абульханова-Славская, В. А. Мазилов. — 3-е изд., испр. и доп. — М., 2007. — 350 с. — 3000 экз. — ISBN 5-17-024616-1.
- Сенкевич А. Н. [books.google.ru/books?id=KtIwkgEACAAJ&dq=isbn:9785443802374&hl=en&sa=X&ei=XcRGVPD-KcTnygPbuIHYCA&redir_esc=y Елена Блаватская. Между светом и тьмой]. — М.: Алгоритм, 2012. — 480 с. — (Носители тайных знаний). — 3000 экз. — ISBN 978-5-4438-0237-4.
Ссылки
- [www.phx-ult-lodge.org/SDVolume_I.htm The Secret Doctrine, vol. I]
- [www.phx-ult-lodge.org/SDVolume2.htm The Secret Doctrine, vol. II]
- [www.theosociety.org/pasadena/sd-ru/sd-ru-hp.htm «Тайная Доктрина», том 1]
- [www.theosophy.ru/lib/hpb-td2.zip «Тайная Доктрина», том 2]
- [www.theosophy.ru/lib/hpb-td3.zip «Тайная Доктрина», том 3]
- [blavatskyarchives.com/wachtmeister/wachtmeisterrem96.htm Dr. Archibald Keightley’s Account of the Writing of «The Secret Doctrine»]
- [blavatskyarchives.com/wachtmeister/wachtmeisterrem110.htm Extracts from a Letter Received from Dr. Hubbe-Schleiden]
- [www.theosophy.ru/lib/prot-hpb.htm «Комментарии к „Тайной доктрине“»]
- [www.theosophy.ru/keightly.htm «Отчёт Бертрама Кейтли о том, как была написана „Тайная доктрина“»]
- [www.theosophy.ru/lib/hpblsinn.zip «Письма Е. П. Блаватской А. П. Синнетту»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Тайная доктрина
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
– Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля? Говорят, – сказала она, – что старые девицы ont la manie des Marieiages. [имеют манию женить.] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne [маленькая особа], которая очень несчастлива с отцом, une parente a nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская. – Князь Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
– Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40.000 в год, – сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал.
– Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voila l'avantage d'etre pere. [Вот выгода быть отцом.] Она богата, ваша княжна?
– Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [Бедняжка несчастлива, как камни.] У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня.
– Ecoutez, chere Annette, [Послушайте, милая Аннет,] – сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему то книзу. – Arrangez moi cette affaire et je suis votre [Устройте мне это дело, и я навсегда ваш] вернейший раб a tout jamais pan , comme mon староста m'ecrit des [как пишет мне мой староста] донесенья: покой ер п!. Она хорошей фамилии и богата. Всё, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]
Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.
Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.
В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.
Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.
Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.
– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
