Космоконцепция розенкрейцеров

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Космоконцепция розенкрейцеров, или мистическое[K 1] христианство
The Rosicrucian Cosmo-Conception or Mystic Christianity

Третье издание, 1911 г.
Жанр:

эзотерика

Автор:

Макс Гендель

Язык оригинала:

английский

Дата написания:

1909

Дата первой публикации:

1909[K 2]

«Космоконцепция розенкрейцеров, или мистическое христианство (элементарный курс о прошлой эволюции, нынешнем строении и будущем развитии человека)» (англ. The Rosicrucian Cosmo-Conception or Mystic Christianity. An elementary treatise upon man's past evolution, present constitution and future development.) — книга Макса Генделя[K 3][K 4][K 5]. В книге описывается универсальная схема эволюционных процессов человека и Вселенной, соотнесённая с наукой и религией начала XX века.[K 6][K 7] С целью распространения учения, изложенного в книге, 8 августа 1909 года автором было учреждено Братство розенкрейцеров (англ.).[K 8][K 9]

Книга разделена на три части. В первой части автор пишет: о «видимых и невидимых мирах»; о «истинном строении и способе эволюции человека», о периодическом «возрождении человека» и о «законе причины и следствия». Вторая часть посвящена космогенезу и антропогенезу. Здесь речь идёт об «отношении человека к Богу»; о «схеме эволюции» вообще и об «эволюции Солнечной системы и Земли» в частности. В третьей части говорится об «Иисусе Христе и Его миссии»[K 10][K 11]; о «будущем развитии человека и Посвящении»; об «эзотерическом обучении и безопасном методе получения знания из первых рук».





Изучение невидимых миров

Макс Гендель пишет:

«Если живой цыплёнок может появиться из инертного флюида яйца без помощи какой бы то ни было уплотняющей субстанции извне, настолько ли надуманно утверждение о том, что вся Вселенная — это кристаллизовавшееся пространство, или дух?[K 12] Без сомнения, многим оно покажется абсурдным[K 13]; но эта книга не имеет целью убедить мир, что это так и есть. Она предназначена в помощь тем, кто внутренне чувствует, что так и должно быть; она поможет им бросить свет на великую загадку мира — свет, который дозволено было узреть автору».

— Из Главы XI[12]

Автор утверждает, что для большинства людей три важнейших вопроса: «Откуда мы пришли?», «Почему мы здесь?» и «Куда мы идём?» — по сей день остаются без ответа. Принято считать, что на эти вопросы, представляющие глубочайший интерес для человечества, невозможно дать конкретный ответ. Гендель пишет:

«Нет ничего более ошибочного, чем подобная идея. Все без исключения могут стать способными к получению определённой, из первых рук, информации на эту тему непосредственно из первоисточника; могут лично исследовать состояние человеческого духа как до рождения человека, так и после его смерти. Здесь не нужны ни фаворитизм, ни особые таланты. Каждому из нас присуща способность знать всё об этих вещах, но… — да, есть одно „но“, „НО“ с большой буквы. Такая способность есть у всех, но у большинства она в скрытом состоянии. Требуется настойчивое усилие, чтобы её пробудить, и это оказывается сильным препятствием. Если бы такая способность, „пробуждённая и осознанная“, могла быть получена за деньги, даже за очень большие, многие их заплатили бы, чтобы получить огромное преимущество над своими собратьями; между тем немногие готовы вести образ жизни, требуемый для её пробуждения[K 14]. Последнее приходит лишь в результате терпеливого, настойчивого усилия. Её нельзя купить; к ней нет торного пути».

— Из Введения[12]

Гендель замечает, что тот факт, что слепой не может видеть свет и цвета, не является аргументом против того, что они реально существуют. Так же и то, что большинство людей не могут видеть «сверхфизические миры», не доказывает, что никто этого не может. Если слепой обретёт зрение, он увидит свет и цвета. Если «высшие чувства» тех, кто слеп к «сверхфизическим мирам», будут пробуждены правильными методами, они также смогут увидеть миры, ныне скрытые от них.[K 15][K 16][16]
По учению розенкрейцеров, вселенная разделена на семь различных миров[K 17], или следующих состояний материи:

  1. Мир Бога.
  2. Мир Девственных Духов.
  3. Мир Божественного Духа.
  4. Мир Жизненного Духа.
  5. Мир Мышления.
  6. Мир Желаний.
  7. Физический Мир.

Это разделение не произвольное, а вызвано тем, что субстанция каждого мира подчиняется законам, которые практически не действуют в других мирах.
Каждый мир разделяется на семь слоёв, или подразделений материи. В физическом мире твёрдые тела, жидкости и газы составляют три наиболее плотных подразделения, тогда как остальные четыре — это эфиры различной степени плотности[17]. В других мирах есть аналогичные подразделения, поскольку они состоят из материи разной плотности.
Гендель пишет, что, как есть люди, совершенно неспособные понять, что должны быть и есть высшие миры, так есть и те, кто, слегка соприкоснувшись с высшими сферами, усваивают привычку недооценивать наш физический мир. Такая позиция столь же неверна, как и материалистическая. «Великие мудрые Существа, выполняющие волю и замысел Бога», поместили нас в эту физическую сферу для усвоения великих важных уроков, которые нельзя усвоить при других условиях, и наш долг — использовать наше знание высших миров, чтобы как можно лучше усвоить уроки, которые материальный мир обязан нам преподать. Гендель пишет:

«Достижения современной науки весьма впечатляющи.[K 20] Однако наилучший путь к раскрытию секретов природы — это не изобретение инструментов, а усовершенствование самого исследователя[K 21]. Человеку свойственны такие способности, которые уничтожают расстояние и увеличивают бесконечно малое в степени, настолько превосходящей телескоп или микроскоп, насколько они превосходят невооруженный глаз. Эти-то чувства или способности и используются оккультистом для исследований[K 22]. Они — его „сезам, откройся“ в поисках истины.
Для опытного ясновидящего эфир[17] так же материален, как твёрдые тела, жидкости и газы химического слоя — для обычных существ. Он видит, как жизненные силы, дающие жизнь минеральным формам, растениям, животным и людям, вливаются в эти формы через эфир в четырёх состояниях».

— Из Главы I (Эфирный слой физического мира)[12]

Гендель считает, что относительно «материи мира желаний» можно утверждать, что она менее плотная, чем материя физического мира, но совершенно неправильно считать, что она — более тонкая физическая материя. Хотя такого мнения и придерживаются многие, изучавшие оккультные философии, оно абсолютно ошибочно. Подобное неверное впечатление возникает в основном из-за того, что трудно предоставить полное и точное описание, необходимое для глубокого понимания «высших миров». К сожалению, наш язык приспособлен для описания материальных вещей и совершенно недостаточен для описания состояний в «сверхфизических сферах», поэтому всё, что говорится об этих сферах, должно считаться приблизительным, сравнительным, а не точным описанием[K 23]. Гендель пишет:

«Мир Мысли также состоит из семи слоёв, различных по своим качествам и степени плотности, и, как и физический мир, разделён на два основных подразделения: Слой Конкретной Мысли, охватывающий четыре самых плотных слоя, и Слой Абстрактной Мысли, охватывающий три слоя тонкой субстанции[17]. Мир Мысли[K 24] является центральным из пяти миров, которые дают человеку материал для проводников. В нём соединяются дух и тело. Он также является высшим из трёх миров, в которых в настоящее время эволюционирует человек, поскольку два высших мира пока практически незнакомы человеку».

— Из Главы I (Мир Мысли)[12]

Законы, управляющие эволюцией человека

Гендель утверждает, что закон Возрождения[K 25][23] вместе с сопровождающим его законом Следствий[23] — это единственная теория, «удовлетворяющая чувство справедливости и гармонирующая с фактами жизни, как мы их видим». Он пишет:

«Более того, эти законы указывают нам путь к освобождению[K 26][23] от нынешнего нежелательного состояния и окружения, а также средство достижения любого развития, какими бы несовершенными мы ни были.

То, что мы есть, что мы имеем, все наши хорошие качества являются результатом наших собственных действий в прошлом. То, чего нам не хватает для физического, морального или умственного совершенства, может быть приобретено нами в будущем.

Как утром мы начинаем свою деятельность с того, с чего прервали её накануне вечером, так и наша работа в предыдущих жизнях создала условия, в которых мы теперь живём, и трудимся, создавая условия для своих будущих жизней[K 27]. Вместо того чтобы оплакивать отсутствие того или иного качества, которое мы хотим иметь, мы должны работать, чтобы его приобрести».

— Из Главы IV[12]

Он пишет, что Закон Следствий работает в гармонии со звёздами, так что человек рождается в такое время, когда положение тел в Солнечной системе обеспечивает условия, необходимые для накопления опыта и «продвижения в школе жизни». Поэтому астрология является истинной наукой, хотя даже самый хороший астролог может дать неверную интерпретацию, потому что он, как и все люди, может ошибаться. Звёзды точно показывают время в жизни человека, когда должны быть оплачены долги, назначенные «Владыками Судьбы» к оплате, и уклониться от них — вне власти человека. Они показывают его с точностью до одного дня, «хотя мы не всегда в состоянии прочесть его правильно».

Отношение человека к Богу

Гендель пишет, что определить это отношение является задачей «чрезвычайно трудной и ещё более затрудняемой неясными представлениями о Боге», бытующими в умах большинства читателей литературы об этом предмете. Верно, что названия сами по себе не столь существенны, но весьма важно знать, что имеется в виду под тем или иным названием.
В противном случае неизбежны недоумения, и если «писатели и наставники не придут к соглашению относительно терминологии», имеющая место неразбериха будет ещё больше усугубляться. Когда используется слово «Бог», не всегда ясно, имеется ли в виду «Абсолют, Единое Существование, или же Верховное Бытие, являющееся Великим Архитектором Вселенной; или же Бог, как Архитектор нашей Солнечной системы».
Гендель утверждает, что деление Божества на «Отца», «Сына» и «Святого Духа» также сбивает с толку. Хотя Существа, обозначенные этими названиями, стоят неизмеримо выше человека и «достойны всяческого преклонения и почитания», какое он способен проявлять согласно своим наивысшим представлениям о божественности, тем не менее, фактически Они разнятся между собой. Он пишет:

«Пытаясь установить происхождение Архитектора нашей Солнечной системы, мы сталкиваемся с необходимостью перейти на высший из семи космических планов. Так мы попадаем в Сферу Верховного Бытия, которая выделилась из Абсолюта.
Абсолют выше нашего постижения.[K 28] Никакое выражение или сравнение, которое мы в состоянии вообразить, неспособно выразить адекватную идею[K 29]. Проявление подразумевает ограничение. Поэтому мы можем, в лучшем случае, охарактеризовать Абсолют как Безграничное Бытие, как Корень Существования. Из Корня Существования — Абсолюта — исходит[K 30], на заре проявления, Верховное Бытие»[K 31].

— Из Главы V[12]

Автор книги утверждает, что из этого «троичного Верховного Бытия исходят семь Великих Логосов». Они содержат в Себе все великие иерархии, всё более и более разнящиеся между собой по мере нисхождения на разные космические планы. На втором космическом плане имеется 49 иерархий; на третьем — 343. Каждая из них делится на семь отделений и подразделений, так что на «низшем космическом плане, где проявляются солнечные системы, число отделений и подразделений почти бесконечно».
В высшем мире седьмого космического плана обитают «Бог нашей Солнечной системы и Боги всех других солнечных систем Вселенной». Эти великие Существа также троичны в своём проявлении, подобно Верховному Бытию. Их три аспекта — Воля, Мудрость и Деятельность.
Каждый из семи Планетарных Духов, которые «происходят от Бога» и ответственны за эволюцию жизни на одной из семи планет, также троичен и дифференцирует внутри себя творческие иерархии, которые проходят через семеричную эволюцию[K 32]. Эволюция, осуществляемая одним Планетарным Духом, отличается от методов эволюции, практикуемых остальными.

Схема космической эволюции

Гендель утверждает, что солнечные системы рождаются, умирают и вновь рождаются в течение циклов деятельности и отдыха, как и человек[K 33]. В каждом отделе природы постоянно происходят вспышки и затухания деятельности, соответствующие чередованию прилива и отлива, дня и ночи, лета и зимы, жизни и смерти. Он пишет:

«В начале Дня Проявления — как нам говорят — некое Великое Существо (называемое в Западном Мире Богом, а в других уголках Земли по-другому) ограничивает Себя некоторой частью пространства, которую Оно избрало для создания Солнечной системы ради развития дополнительного самосознания. Оно включает в Себя сонмы славных Иерархий[10] безмерного — для нас — духовного могущества и великолепия. Они являются результатом прошлых проявлений того же самого Существа, а также других Познающих Существ понижающихся степеней развития, вплоть до таких, которые ещё не достигли высокой стадии сознания, свойственной нашему нынешнему человечеству, отчего последнее не сможет завершить своей эволюции в этой Системе. В Боге — великом коллективном Существе — содержатся меньшие существа любой степени познания и стадии сознания, от всеведения до бессознательности более глубокой, чем состояние глубочайшего транса».

— Из Главы VI[12]

Автор пишет, что, в течение «Периода Проявления, в котором участвуем мы», эти существа разных степеней работают с целью приобретения большего опыта, чем они имели в начале данного периода существования. Те, кто в прошлых проявлениях достиг «высочайшей степени развития», работает над теми, кто не развил ещё своего сознания. Первые стимулируют во вторых такую степень самосознания, с которой те смогут начать самостоятельную работу. Те, кто начал свою эволюцию в один из предыдущих Дней Проявления, но не особенно продвинулся к его концу, теперь «возобновляют свою работу, как мы начинаем утром свою ежедневную работу с того места, на котором прервали её накануне».
Однако не все эти существа возобновляют свою эволюцию на начальных стадиях нового проявления. Некоторые должны ждать, пока те, кто им предшествует, создадут условия, необходимые для их дальнейшего развития. Ничто в природе не происходит моментально. Всё разворачивается чрезвычайно медленно, но при этом «развитие гарантированно приводит к конечному совершенству». Точно так же, как есть последовательные стадии в человеческой жизни — детство, юность, зрелость и старость — и в макрокосме есть различные стадии, соответствующие различным периодам микрокосмической жизни.
По терминологии розенкрейцеров, имеется семь периодов эволюции, являющихся семью последовательными Возрождениями[K 34] нашей планеты:

  1. Период Сатурна.
  2. Период Солнца.
  3. Период Луны.
  4. Период Земли.
  5. Период Юпитера.
  6. Период Венеры.
  7. Период Вулкана.

Гендель предупреждает о том, что не следует думать, что вышеупомянутые периоды имеют какое-то отношение к планетам, которые обращаются вокруг Солнца вместе с Землёй. Фактически нет абсолютно никакой связи между этими планетами и периодами. Периоды — это просто прошлые, нынешние или будущие возрождения нашей Земли, «условия», через которые она прошла, проходит сейчас или будет проходить в будущем.
Гендель пишет, что первые три периода (Сатурна, Солнца и Луны) уже пройдены[K 35]. Автор утверждает:

«Сейчас мы находимся в четвёртом, или периоде Земли. Когда период Земли нашей планеты будет завершён, мы и она пройдём поочерёдно через условия Юпитера, Венеры и Вулкана[K 36], прежде чем великий семеричный День Проявления подойдёт к концу и всё ныне сущее снова погрузится в Абсолют для периода отдыха и усвоения плодов нашей эволюции, чтобы снова возникнуть для дальнейшего, более высокого развития на рассвете другого Великого Дня».

— Из Главы VI[12]

Гендель пишет, что в течение каждого периода эволюционный импульс оборачивается семь раз вокруг семи глобусов (А, В, С, D, Е, F, G), являющихся различными состояниями нашей планеты на различных космических планах[K 38].
Гендель пишет, что когда «жизне-волна» (эволюционный импульс) завершит свою работу в период Земли и закончится следующая за ним Космическая Ночь, «жизне-волна» совершит семь своих Оборотов на глобусах периода Юпитера. Затем наступит обычная Космическая Ночь со своей субъективной деятельностью; далее последуют семь Оборотов периода Венеры; потом отдых, за которым наступит последний период нынешней схемы эволюции — период Вулкана. «Жизне-волна» в нём совершит семь Оборотов, и в конце последнего Оборота все глобусы подвергнутся распаду и «жизне-волна» «реабсорбируется Богом» на период времени, равный продолжительности всех семи периодов деятельности. После чего «Бог погрузится в Абсолют на Вселенскую Ночь ассимиляции и подготовки к следующему Великому Дню».

Эволюция человека

Гендель считает, что некоторые «очень ценные» работы по оккультизму, представляющие широкой публике «учения Восточной Мудрости», тем не менее, содержат некоторые ошибки, являющиеся следствием «неверного понимания этих учений теми, кому посчастливилось их получить». Всем книгам, не написанным непосредственно «Старшими Братьями»[K 39][K 40], свойственны подобные ошибки. Учитывая чрезвычайную запутанность и сложность предмета, «приходится удивляться» не тому, что ошибки случаются, а тому, что они не случаются чаще. Гендель предупреждает:

«Поэтому автор не намеревается критиковать, сознавая, что многочисленные серьёзные ошибки могут содержаться и в данной работе вследствие неверного восприятия учения им самим. Он просто излагает в нескольких следующих абзацах то, что он получил, — из этого видно, как можно примирить между собой различные (кажущиеся взаимопротиворечащими) учения, содержащиеся в таких ценных работах, как „Тайная Доктрина[K 41] Е. П. Блаватской и „Эзотерический буддизм“ А.П. Синнетта».

— Из Главы XII[12]

Гендель утверждает, что ту часть человеческой эволюции, которая должна быть завершена в течение нынешнего пребывания «жизне-волны» на нашей Земле, можно разделить на «семь великих стадий[36], или эпох; но неверно называть их расами». То, что можно было бы назвать этим словом, появилось не ранее конца Лемурийской эпохи[30][36]. С тех пор различные расы сменяют одна другую в течение «Атлантической[30] и Арийской эпох и части Шестой великой эпохи»[36]. Он пишет:

«Общее число рас — прошлых, нынешних и будущих — в нашей схеме эволюции составляет шестнадцать; одна была в конце Лемурийской эпохи, семь — в течение Атлантической эпохи и ещё семь в нынешнюю Арийскую эпоху, одна будет в начале Шестой эпохи. Потом не будет существовать ничего, что можно было бы назвать расой»[K 42][K 43].

— Из Главы XII[12]

Критика

Эзотерические учения, изложенные в книгах членов Теософского Общества[K 44] и других оккультистов, неоднократно критиковались представителями науки:

Учения современного оккультизма и космизма не способны удовлетворить духовную жажду. Все высшие ценности в этих учениях сводятся к природным аспектам бытия и заводят в тупик самого примитивного натурализма. Духовные искания современной интеллектуальной элиты приводят к созданию некоей эрзац-религии, исповедуюшей натурализм и редуцируюшей высшие сферы человеческого мира к биологицизму или к энергетическому физикализму. Возникаюшие при этом натурфилософские концепции архаичны по сравнению с принятой точкой зрения, ориентированной на науку и научную картину мира.[K 45]

В критике эзотеризма деятелям науки не уступают представители теологии. Например, священник Д. Дружинин пишет о «гносеологической несостоятельности» эзотерических концепций космогенеза и антропогенеза, а также их «антибиблейском и антихристианском» характере[43], о «несостоятельности» концепций кармы и реинкарнации[44][K 46]. Название статьи В. Ю. Питанова «Эзотеризм как путь к расизму» говорит само за себя.[K 47][K 48]

См. также

Напишите отзыв о статье "Космоконцепция розенкрейцеров"

Комментарии

  1. «В конце концов, можно согласиться, что в своём опыте "мистик" познаёт лишь самого себя, но не были ли правы древние, говорившие: "Познай себя, и ты познаешь мир"?»[1]
  2. «The Rosicrucian Cosmo-Conception was published at the end of November, 1909».[2]
  3. «202 editions published between 1909 and 2009 in 7 languages and held by 1,010 WorldCat member libraries worldwide». // [www.worldcat.org/identities/lccn-n85-229599 WorldCat]
  4. «Учение Генделя основано на оккультном мировоззрении теософов».[3]
  5. Это основной труд Макса Генделя, в котором он «излагает свою версию теософской доктрины».[4]
  6. «Heindel's background included the Adyar theosophy, an intensive five-month study of what Steiner taught and the Teachings which he received directly from the Elder Brother and placed into a manuscript of about 350 pages».[5]
  7. Радхакришнан писал: «Когда мысль продумывает себя до конца, она становится религией, благодаря тому, что живёт и подвергается проверке посредством высшего испытания жизнью. Философская отрасль знания в то же самое время представляет собой осуществление религиозного признания».[6]
  8. «It was at his last lecture that Heindel announced a special meeting for Sunday, August 8, 1909. Enthusiasts asked so many questions that Max Heindel asked the assembly if they would join together to promulgate the Teaching. They were nearly unanimous in favor. He drew his watch from his pocket and noted the time, 15:00 (3:00 p.m.), announcing that they were at that moment launching the Rosicrucian Fellowship, or words to that effect».[7]
  9. Братство розенкрейцеров рассматривалось Генделем и его последователями «в качестве преемника таинственного Ордена розенкрейцеров, якобы существовавшего в Европе в средние века».[4]
  10. «И антропософия, и учение Генделя являются разновидностью теософии… В отличие от Блаватской, которая испытывала явную неприязнь к христианству… и Штейнер, и Гендель придавали большое значение миссии Христа».[8]
  11. А. Н. Сенкевич писал: «С точки зрения Блаватской, основа мистического христианства — религиозная философия индийских брахманов. Она полагала, что эта философия проникла в Египет из Индии через миссионеров царя Ашоки».[9]
  12. В. А. Трефилов писал, что в пантеистической картине мира «каждая частица материи духовно-материальна. Дух и материя составляют неразрывную пару, и одна сторона не может существовать без другой».[10]
  13. «Ничто так не поучительно, как негодующее недоверие некоторых учёных материалистов, с которым они относятся к явлениям, доказывающим существование невидимого духовного мира. В наше время, когда кто-либо стремится доказать наличие души, он так же задевает атеистическое правовериe, как когда-то церковное правоверие задевалось отрицанием Бога. Правда, жизнью своею при этом уже не рискуют, но зато рискуют репутацией».[11]
  14. «Оккультист, стремящийся к достижению высших сил, должен, прежде всего, очистить себя от эгоистических мыслей, от желания приобрести силы для удовлетворения своих личных интересов. Всякая оккультная работа, начатая и совершаемая с эгоистическими целями, приводит только к страданиям и разочарованиям».[13]
  15. «Высокоразвитый человек может во время сна, медитации или транса покинуть своё тело и действовать в высших мирах. Здесь нет пространственных и временных преград. Общение между человеческими и нечеловеческими существами происходит совершенно свободно».[14]
  16. См. главу «The Development of Occult Powers».[15]
  17. См. Приложение 2: Планы.[17]
  18. «Гендель разделяет физический мир, который можно также назвать миром форм, на два слоя: химический и эфирный».[18]
  19. «Физическое и эфирное тела столь тесно взаимосвязаны, что эфирные двойники не образуют особого мира, а как бы примыкают к физическим телам».[19]
  20. Относясь с уважением к науке, Гендель тем не менее демонстрирует «негативное отношение к материализму, считая его повинным во многих бедах человечества».[20]
  21. В. А. Трефилов писал: «Не отрицая позитивной роли науки, теоретики теософии подчёркивают её ограниченность. Главная разница между теософической наукой и обычной современной наукой видится в том, что последняя имеет дело лишь с обрывками целого — с физическими явлениями этого и других миров, с тем, что может быть проведено через физический мозг человека и его чувства».[21]
  22. «Оккультная наука знает о существовании ещё более высоких родов разреженной материи. Человек никоим образом не ограничен одним только физическим миром. Необходимо развивать "новые чувства", для того чтобы наблюдать явления более тонкой материи».[21]
  23. См. главу «Occult Work Expanded».[22]
  24. «Ментальная сфера — это сфера сознания, разума, не стеснённого физической материей, это истинная родина человека. Она состоит из "материи мысли"».[14]
  25. «Человеческая душа, индивидуальность, бессмертна, по существу. Её развитие происходит по линиям попеременно нисходящим и восходящим, благодаря то телесным, то духовным существованиям. Перевоплощение есть закон её эволюции».[11]
  26. «Человек может освободиться от колеса рождений и смертей, чтобы перейти к сверхчеловеческой эволюции».[19]
  27. «Штейнер и Гендель старались опираться на логику и рациональное мышление… Однако и тот и другой остались верны одному из краеугольных положений теософии, заимствованному из индуизма и буддизма, — теории перевоплощения».[20]
  28. Радхакришнан писал: «Брахман вечен в смысле абсолютной вневременности и неподверженности разложению или распаду. Он вечен, потому что его полнота и совершенство не соотносятся со временем. Для него не имеет значения последовательность, которая связывает вещи и события в порядок времени. Он есть вечное постоянство, для которого все отношения времени не имеют никакого значения. Его можно описать только отрицательно, как нечто другое своего собственного инобытия. Брахман есть сат (реальное), имея в виду, что он не является асат (нереальное). Он есть чит (сознание), имея в виду, что он не есть ачит (несознание)».[24]
  29. «Сущность Бытия лежит вне границ всякого познания и даже человеческого воображения. Как Непознаваемая, она не подлежит никакому определению и не может иметь никакого наименования, поэтому индийские мудрецы назвали эту Основную Реальность санскритским словом „TAT“, от которого происходит английское слово „THAT“».[25]
  30. «„Сотворение“ есть основное положение христианского теолога; между тем, индийский философ не допускает ничего подобного. Он полагает, что „сотворить“ значит сделать нечто из ничего; а эта идея для него совершенно ошибочна и является, безусловно, немыслимой и безумной, с его точки зрения. Для индийского ума из ничего не может выйти ничего».[26]
  31. «Вселенная разворачивается сама, из своей собственной Сущности, не будучи сотворённой».[27]
  32. См. Приложение 3.[28]
  33. «The eternity of the universe in toto as a boundless plane, periodically the playground of numberless universes incessantly manifesting and disappearing — the law of periodicity».[29]
  34. В. А. Трефилов писал: «Перевоплощения планетарной цепи, или её манвантары, также делятся на семь ступеней».[10]
  35. «Когда человек начал связывать свою судьбу с планетой, именуемой Землёю, им был уже раньше пройден ряд ступеней развития, которые подготовили его известным образом к земному существованию. Таких ступеней надо различать три, и они называются тремя планетными ступенями развития. Имена, употребляемые в тайноведении для этих ступеней, — это периоды Сатурна, Солнца, Луны».[30] (Тиллетт писал, что Ледбитер и другие теософы утверждали об их доступе к информации из Хроник Акаши[31], так же как и Рудольф Штейнер, поначалу теософ, вышедший из Т. О., чтобы учредить Антропософское Общество, и впоследствии написавший на основании своих исследований Хроник множество книг. — См.[32]).
  36. У Штейнера три последующие главные ступени, через которые позднее пройдёт Земля также названы именами Юпитера, Венеры и Вулкана. См.[30]
  37. В. А. Трефилов писал: «Семеричная система, изначально задаваемая семью логосами второго порядка, пронизывает весь человеческий космос от атомов, которые тоже имеют семь субпланов, — до планетарных царств и человека».[10]
  38. «All worlds pass through seven great periods of manifestations called Rounds… In each of these rounds, periods of incalculable duration, there are seven great root-races».[29]
  39. Г. Вестенберг писал, что определённую часть доктрины розенкрейцеров Гендель «получил непосредственно от Старшего Брата».[5]
  40. Г. Тиллетт писал: «Концепция Учителей, или махатм, представленная Блаватской, является сплавом западных и восточных идей; по её словам, местонахождение большинства из них связано с Индией или Тибетом. И она, и полковник Олкотт утверждали, что видели махатм и общались с ними. В западном же оккультизме идея „сверхчеловека“ была связана, в частности, с братствами, основанными Мартинесом де Паскуалли и Луи-Клодом де Сен-Мартеном».[33] См. также: Разоблачённая Изида#Невидимые соавторы (информация из «Британники»).
  41. Рене Генон писал, что большая часть учения Генделя с некоторыми незначительными изменениями взята из «Тайной доктрины».[34]
    «Новая философская энциклопедия» в статье о Блаватской сообщает, что «в „Тайной доктрине“ изложены космогонические и антропогонические идеи: вечность и „периодичность“ бытия, иерархичность его „планов“, смена человеческих „рас“».[35]
  42. «Для Генделя… характерны пророческие предсказания: он предрекает наступление такого времени, когда человечество будет жить согласно заповеди Единой религии и все люди станут братьями».[37]
  43. Теософская концепция эволюции предполагает развитие человечества до практически безграничного духовного раскрытия по примеру таких фигур, как Будда, Христос и других, подобных им, идеалов человеческого устремления. См.[38]
  44. Вестенберг писал, что в течение нескольких лет Гендель был активным членом Теософского Общества. См. [39]
  45. См.[40]
    Доктор философских наук М. И. Шахнович выразил своё отношение к теософским и антропософским, как он написал, «измышлениям» более определённо, назвав их смесью «больной фантазии с шарлатанством», а основательницу теософии Е. П. Блаватскую — «авантюристкой».[41]
    С другой стороны, доктор философских наук Е. А. Торчинов писал (по поводу упразднения в современной физике многих классических представлений): «Если избавиться от жупела "мистики" и вести обсуждение в рамках проблемы изменения общенаучной парадигмы (другие естественные науки медленно отказываются от парадигматических норм XVII-XIX вв., хотя быстрое развитие биологии, видимо, изменит эту ситуацию), проблемы изоморфизма сознания и физического мира и даже онтологии сознания вообще, диалог между физиками, философами, религиоведами и психологами вполне мог бы состояться».[42]
  46. Как известно, представление о карме и реинкарнации является основой индуизма, если не всей индийской культуры. Более того, В. В. Козлов писал, что «вера в предыдущие жизни является общечеловеческим культурным феноменом».[45]
  47. «Степень нравствености эзотерического учения можно оценить, приняв во внимание тот факт, что эзотеризм признает законы кармы и реинкарнации, несмотря на их откровенную антигуманность».[46]
  48. См. также: Тайная доктрина#Критика

Примечания

  1. Торчинов, 2007, с. 375.
  2. Westenberg, 2010, p. 73.
  3. Melton, 1992, p. 103.
  4. 1 2 Рысев, Биографический экскурс.
  5. 1 2 Westenberg, 2010, p. 65.
  6. Радхакришнан, 1957, Философия и жизнь.
  7. Westenberg, 2010, p. 71.
  8. Рысев, Идейные предшественники.
  9. Сенкевич, 2012, с. 293.
  10. 1 2 3 4 Основы религиоведения, 1994, с. 235.
  11. 1 2 Шюре, 2001, Введение в эзотерическую доктрину.
  12. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Макс Гендель. [occ.piramidin.com/r/r/rosenkr.rar Космоконцепция розенкрейцеров, или Мистическое христианство] = The Rosicrucian Cosmo-Conception or Mystic Christianity / Пер. с англ. С. И. Арутюнова, В. В. Егорова. — М.: Литан, 2002. — 560 с. — ISBN 5-98528-001-2.
  13. Ramacharaka, 2007, p. 274.
  14. 1 2 Основы религиоведения, 1994, с. 238.
  15. Tillett, 1986, p. 160.
  16. Радхакришнан, 1957, Сверхъестественные силы.
  17. 1 2 3 4 Tillett, 1986, p. 937.
  18. Рысев, Тело.
  19. 1 2 Основы религиоведения, 1994, с. 237.
  20. 1 2 Рысев, Оценка.
  21. 1 2 Основы религиоведения, 1994, с. 234.
  22. Tillett, 1986, p. 214.
  23. 1 2 3 Religious Encyclopedia, 1911, p. 408.
  24. Радхакришнан, 1957, Брахман.
  25. Yogi Ramacharaka, 2007, p. 33.
  26. Yogi Ramacharaka, 2007, p. 10.
  27. Краткий философский словарь, 2004.
  28. Tillett, 1986, p. 940.
  29. 1 2 New International Encyclopedia, 1905, p. 205.
  30. 1 2 3 4 Steiner, 1990.
  31. См. также: Акаша#Хроники Акаши
  32. Tillett, 1986, p. 985.
  33. Tillett, 1986, p. 966.
  34. Guenon, 1921, pp. 219—220.
  35. Новая философская энциклопедия, 2010.
  36. 1 2 3 Основы религиоведения, 1994, с. 236.
  37. Рысев, Социальные отношения.
  38. Modern esoteric spirituality, 1992, pp. 324—325.
  39. Westenberg, 2010, p. 265.
  40. Фесенкова, 2003, с. 163.
  41. Шахнович, 1973, с. 178.
  42. Евгений Торчинов, 2007, Заключение.
  43. Дружинин, 2012, Раздел 2, гл. 3.
  44. Дружинин, 2012, Раздел 2, гл. 5.
  45. Козлов, 2000, с. 15.
  46. Питанов.

Литература

  • Fussel J. H., Poutz M. [www.ccel.org/ccel/schaff/encyc11.t.vi.html#t.vi-Page_407 Theosophy] // The New Schaff-Herzog Encyclopedia of Religious Knowledge / Под ред. S. Jackson. — New York: Funk and Wagnalls, 1911. — Vol. 11. — P. 407—410.
  • Guenon Rene. [books.google.ru/books?id=Ii2TnQEACAAJ&dq=editions:RTB2j91ZAmsC&hl=ru&sa=X&ved=0CB0Q6AEwAmoVChMI-6CQuZf-xwIVhZQsCh2JEwBo Le Theosophisme: Histoire d'une Pseudo-Religion]. — Paris: Nouvelle Librairie Nationale, 1921. — 310 p.
  • Melton J. G. [books.google.com/books?id=KRTGzgpDvL4C&printsec=frontcover&dq=editions:tyMuVtTU6oIC&hl=ru&sa=X&ved=0CBQQ6AEwAGoVChMI2fP9gdHhxgIVSJYsCh0LywSD Encyclopedic Handbook of Cults in America]. — Испр. изд. — Taylor & Francis, 1992. — 407 p. — ISBN 9780815311409.
  • Percival H. W. Theosophy // [archive.org/details/newinternational19gilm The New International Encyclopaedia] / Под ред. D. C. Gilman, H. T. Peck, F. M. Colby. — New York: Dodd, Mead, 1905. — Vol. 19. — P. 204—206.
  • Ramacharaka Yogi. [books.google.ru/books?id=38TvBi2hkIYC&printsec=frontcover&dq=isbn:9781605200361&hl=en&sa=X&ei=6IdOVNu_C4XfywPbkoH4BA&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Fourteen lessons in Yogi philosophy]. — New York: Cosimo, Inc, 2007. — 296 p. — ISBN 9781605200361.
  • Ramacharaka Yogi. [books.google.ru/books?id=Z8jRRY3myqcC&printsec=frontcover&dq=isbn:9781602066281&hl=en&sa=X&ei=1oFOVKC_OcnjywOvhoL4BA&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false The inner teachings of the philosophies and religions of India]. — Reprint. Originally published in 1908. — New York: Cosimo, Inc, 2007. — 376 p. — ISBN 9781602066281.
  • Sellon E. B., Weber R. Theosophy and The Theosophical Society // [www.questia.com/read/76806136/modern-esoteric-spirituality Modern esoteric spirituality] / Под ред. A. Faivre, J. Needleman. — New York: Crossroad, 1992. — P. 311—329. — 448 p. — (World spirituality). — ISBN 0-8245-1145-X.
  • Steiner R. [books.google.ru/books?id=hxaYNgAACAAJ&dq=editions:Dm8AO6emhdwC&hl=ru&sa=X&ei=VfRFVJ7ZLYboywOVvIGQBw&ved=0CCkQ6AEwAg Aus der Akasha-Chronik]. — 41-е изд. — Dornach: Rudolf Steiner Verlag, 1990. — 263 S. — ISBN 3727461616.
  • Tillett G. J. [hdl.handle.net/2123/1623 Charles Webster Leadbeater (1854—1934), a biographical study]. — Sydney: University of Sydney, 1986. — 1169 p.
  • Westenberg G. [books.google.ru/books?id=ZEvDYgEACAAJ&dq=isbn:9073736331&hl=en&sa=X&ei=VpJLVP3DIaOfygO0yIKIAQ&redir_esc=y Max Heindel and The Rosicrucian Fellowship] = Max Heindel en The Rosicrucian Fellowship / Пер. с нидерл. Elizabeth C. Ray. — Madison, WI: The Rosicrucian Fellowship MMX U.A, 2010. — 380 p. — ISBN 9073736331.
  • Без автора. [yro.narod.ru/bibliotheca/Teosophija/HPB_slovar.htm Блаватская Елена Петровна] // Краткий философский словарь / Под ред. А. П. Алексеева. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: ТК Велби, изд-во Проспект, 2004. — С. 34—35. — 496 с. — 5000 экз. — ISBN 5-98032-320-1.
  • Дружинин Д. [apologet.orthodox.ru/apologetika/text/teosofia/drujinin_kniga.zip Блуждание во тьме: основные положения псевдотеософии Елены Блаватской, Генри Олькотта, Анни Безант и Чарльза Ледбитера]. — Нижний Новгород, 2012. — 352 с. — ISBN 978-5-90472-006-3.
  • Козлов В. В.. [www.e-reading.me/bookreader.php/108007/Duhovnaya_psihologiya%3A_v_poiskah_iznachal%27nogo.html Духовная психология: в поисках изначального] / Рецензент: проф. В. В. Мазилов. — М.: Издательство Трансперсонального Института, 2000. — 95 с. — ISBN 5-93509-001-5.
  • Митюгова Е. Л. [iph.ras.ru/elib/0418.html Блаватская, Елена Петровна] // Новая философская энциклопедия: в 4-х томах / Предс. научно-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и допол. — М.: Мысль, 2010. — ISBN 978-5-244-01115-9.
  • Питанов, Виталий В. Ю. Питанов: [apologet.orthodox.ru/apologetika/text/teosofia/pitanov_ezoterizm.zip Эзотеризм как путь к расизму] (rtf). apologet.orthodox.ru. Проверено 27 октября 2014.
  • Радхакришнан С. [www.orlov-yoga.com/Radhakrishnan2/Radhakrishnan2.pdf Индийская философия] = Indian Philosophy / Пер. с англ. Я. В. Воробьева, Г. А. Зайченко и др. под общей ред. В. А. Малинина. — М.: Издательство иностранной литературы, 1957. — Т. 2.
  • Рысев, Сергей [ec-dejavu.net/a-2/Anthroposophie.html Развитие теософской традиции: антропософия и учение Макса Генделя]. ec-dejavu.net. Проверено 26 октября 2014.
  • Сенкевич А. Н.. [books.google.ru/books?id=KtIwkgEACAAJ&dq=isbn:9785443802374&hl=en&sa=X&ei=XcRGVPD-KcTnygPbuIHYCA&redir_esc=y Елена Блаватская. Между светом и тьмой]. — М.: Алгоритм, 2012. — 480 с. — (Носители тайных знаний). — 3000 экз. — ISBN 978-5-4438-0237-4.
  • Торчинов Е. А.. [www.e-reading.me/bookreader.php/112164/Torchinov_-_Puti_filosofii_vostoka_i_zapada._Poznanie_zapredel%27nogo.pdf Пути философии Востока и Запада: познание запредельного]. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — 473 с. — ISBN 9785352021637.
  • Торчинов Е. А.. [www.e-reading.me/bookreader.php/97181/Torchinov_-_Religii_mira__opyt_zapredel%27nogo.html Религии мира: опыт запредельного: психотехника и трансперсональные состояния]. — 4-е изд. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — 539 с. — ISBN 9785352021170.
  • Трефилов В. А. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Jablok/_25.php Глава XVII. Надконфессиональная синкретическая религиозная философия] // Основы религиоведения. Учебник / Под ред. И. Н. Яблокова. — М.: Высшая школа, 1994. — С. 233—245. — 368 с. — ISBN 5-06-002849-6.
  • Фесенкова Л. В. [books.google.ru/books?id=uvgWOUdzW9UC&printsec=frontcover&dq=isbn:5201021182&hl=en&sa=X&ei=TZtLVNzoB-TnyQOHkoLQAw&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Теория эволюции и её отражение в культуре]. — М.: ИФРАН, 2003. — 172 с. — 500 экз. — ISBN 5201021182.
  • Шахнович М. И. [books.google.com/books?id=MeIcAAAAMAAJ Происхождение философии и атеизм]. — Л.: Наука, 1973. — 250 с. — (Научно-атеистическая серия).
  • Шюре Э.. [books.google.ru/books?id=PJVeAgAACAAJ&dq=isbn:9785300030025&hl=en&sa=X&ei=D5JOVK7bB-L9ygPA5oL4Dw&redir_esc=y Великие посвященные: очерк эзотеризма религий] = Les Grands Initiés / Пер. с франц. Е. Писаревой. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2001. — 477 с. — (По ту сторону). — ISBN 9785300030025.

Ссылки

  • [www.rosicrucian.com/rcc/rcceng00.htm The Rosicrucian Cosmo-Conception] (English online edition)
  • [www.rosicrucian.com/foreign/frameara00.html أهداف جمعية الصليب الوردي و نشاطاتها]
  • Internet Archive on-line library: [www.archive.org/details/rosicruciancosmo00heiniala the third edition of the Cosmo, 1911, digitized by MSN]
  • [www.fraternidaderosacruz.org/rc_cw_maoimht.htm The Mystic and Occult in Max Heindel`s Writings]
  • [occ.piramidin.com/r/r/rosenkr.rar Космоконцепция розенкрейцеров, или мистическое христианство]
  • [hpb.narod.ru/heindel.htm Книги Макса Генделя]

Отрывок, характеризующий Космоконцепция розенкрейцеров

Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.