Siemens & Halske
- Информация о компании Siemens AG, начиная с 1966 года, содержится в соответствующей статье.
| Siemens & Halske | |
| Основание | |
|---|---|
| Упразднена | |
| Причина упразднения |
слияние c Siemens-Schuckertwerke AG |
| Преемник | |
| Ключевые фигуры | |
| Отрасль |
электротехника |
| Дочерние компании | |
Siemens & Halske (Сименс унд Хальске) — немецкая компания, занимавшаяся производством электротехнического оборудования, железнодорожного транспорта и бытовой техники.
Содержание
История
1847—1897
Основатель фирмы — немецкий инженер, изобретатель, учёный, видный политический и общественный деятель Вернер Сименс. 12 октября 1847 года он совместно с Иоганном Гальске создал фирму «Telegraphen-Bauanstalt Siemens & Halske», занимавшуюся кроме электротелеграфии широким кругом работ в области точной механики и оптики, а также созданием электромедицинских аппаратов. Финансовую поддержку компании оказал двоюродный брат Вернера, советник юстиции Иоганн Георг Сименс. Он внёс стартовый капитал в размере 6842 талера для оплаты расходов по найму помещения, зарплаты, текущих расходов в приобретении инструментов и необходимого материала.
В 1897 году компания была преобразована в акционерное общество «Siemens & Halske AG» с общим капиталом в 35 млн марок. 8 марта 1899 года произошло публичное размещение акций на бирже. Правление общества располагалось в Санкт-Петербурге по адресу 6-я линия В.О., д. 61. Общество имело отделения в Москве, Варшаве, Харькове и Одессе, а также представителей в Баку, Риге и Екатеринбурге.
Строительство телеграфных сетей
В 1848—1849 годах фирма S&H построила первую в Германии телеграфную линию Берлин—Франкфурт-на-Майне. Первым сообщением, переданным по ней 28 марта 1849 года, стало известие об избрании в церкви Святого Павла во Франкфурте прусского короля Фридриха Вильгельма IV наследным кайзером Германии. Одновременно с этой линией было начато строительство линий, связавших Берлин с Кёльном, Гамбургом, Бреслау и Штеттином.
В 1849 году состоялось основание первого подразделения фирмы за пределами Германии — в Лондоне Вильгельм Сименс, брат Вернера Сименса основал агентство компании S&H, а в 1850 году там же была основана дочерняя компания. В 1858 году ею была открыта телеграфная фабрика в Финсбери, а затем, в 1863 году — фабрика по производству морского телеграфного кабеля в Вулвиче.[1]
Компания продолжала развивать телеграфную сеть в Европе — в 1851 году Датское Королевское телеграфное управление заказало компании стрелочный телеграф, а год спустя правительство Нидерландов заказало оборудование, связавшее Роттердам с Бельгией.
Начальный период истории фирмы не обошёлся без неприятных моментов. В 1850-х годах разногласия с телеграфным ведомством Пруссии вылились в отмену всех заказов, что привело к серьёзному кризису молодой фирмы.
Фирму фактически спасли заказы из Российской империи. В 1853 году «Siemens & Halske» начала строительство русской телеграфной сети, которое завершилось через два года. Сеть покрыла расстояние свыше 10 тыс. км, протянувшись от Финляндии до Крыма.
В 1853—1854 годах, по заказу Швеции были построены телеграфные линии Стокгольм—Гётеборг и Стокгольм—Мальмё. В 1856 году началось строительство телеграфных сетей в Османской империи, завершившееся к 1881 году.
В 1851 году в Лондоне, в знаменитом Хрустальном дворце прошла Первая Всемирная промышленная выставка. На ней стрелочный телеграф S&H был отмечен высшей наградой — медалью муниципалитета Лондона.
В 1862 году компания построила подводную линию, связавшую испанскую Картахену с алжирским Ораном.
В 1868 году компанией начато строительство Индо-Европейской телеграфной линии, торжественной открытие которой состоялось в 1870 году. Линия, длина которой составляла 11 тыс. км, связала Лондон, Берлин, Варшаву, Одессу, Керчь, Тифлис, Тегеран и Калькутту. Телеграмма на прохождение линии из конца в конец затрачивала 28 минут, что по меркам того времени было фантастической скоростью. Линия проработала до 1931 года — более 60 лет.
В 1872 году телеграфная линия длиной 2700 км связала южное и северное побережье Австралии, протянувшись от Аделаиды до Дарвина. Всё оборудование было поставлено лондонской компанией «Siemens Brothers». В том же году была начата укладка морского телеграфного кабеля между Рио-де-Жанейро и Монтевидео, завершённая в 1875 году.
В 1874 году было построено специальное судно-кабелеукладчик «Фарадей», которое за годы службы проложило более 80 тыс. км кабелей. Компания продолжала сотрудничество с кораблестроителями и в дальнейшем: пять лет спустя, в 1879 году, «Siemens & Halske» оснастила три новейших немецких судна «Hannover», «Theben» и «Holsatia» электрооборудованием: генераторами, прожекторами и интерьерным электрооборудованием, а ещё через три года компания оснастила датский броненосец «Tordenskjold» электрическим оборудованием.
Энергетика
В 1881 году компания построила первую в мире общественную гидроэлектростанцию в британском Годалминге на реке Уэй.[2]
Транспорт
В 1879 году посетители Берлинской Выставки были поражены первой в мире электрической железной дорогой — маленький локомотив, возивший по кругу вагончики, двигался без привычного шума пара и клубов дыма. Однако уже 16 мая 1881 года между станцией Лихтерфельде Ангальтской железной дороги и Кадетским Колледжем Берлина было открыто трамвайное сообщение. Длина пути составляла 2,5 км, максимальная скорость вагона — 30 км/ч. В 1883 году строится электрифицированная железная дорога в ирландском графстве Антрим, в том же году вступил в строй первый регулярный европейский трамвайный маршрут в Вене на линии Мёдлинг-Интербрюль (Mödling-Hinterbrühl). В 1887 году трамвай появился в Будапеште. В 1890 году лондонская линия City and South London Railway была оснащена электрическими локомотивами фирмы «Siemens Brothers». В 1892 году началось сооружение пражского трамвая, завершённого девять лет спустя. В 1893 первый трамвай появился в Южном полушарии — в австралийском Хобарте. В 1896 году началось сооружение трамвайной линии в моравском Оломоуце.
2 мая 1896 года была открыта первая на европейском континенте линия метро в Будапеште, построенная компанией «Siemens & Halske» — только за первый год работы она перевезла 4 млн человек.
Через год началось строительство метро в Берлине, завершённое в 1902 году.
Светотехника
«Siemens & Halske» стала первым в Германии производителем ламп накаливания, начав производство в 1881 году.[3]
В 1880-х годах компания осуществила два знаковых проекта в России — сконструировала систему освещения Невского проспекта и установила систему освещения Зимнего дворца. Вернер фон Сименс назвал последнюю «величайшей и самой впечатляющей системой освещения в мире».
Также в 1883 году компания оснастила электрическим освещением дворец султана Джокьякарты.
1898—1918
Транспорт
В 1902 году «Siemens & Halske» обязалась за 493 тыс. рублей поставить все необходимые материалы для строительства первой трамвайной линии в городе Пятигорск по маршруту «Вокзал — Академическая — Провал». Строительство электростанции и депо также было осуществлено этой компанией.
Первый трамвай был пущен 1 сентября 1903 года. Первый трамвай с пассажирами пошёл 5 мая 1904 года. В то время действовало всего два маршрута «Вокзал—Сабанеевские ванны» и «Цветник—Провал».
В 1899 году компания построила пекинский трамвай — первый в Китае. В том же году трамваи, построенные компанией, соединили голландские Харлем и Зандвоорт. В начале 1903 года на тестовой линии Мариенфельде—Цоссен экспериментальный высокоскоростной локомотив, созданный при участии «Siemens & Halske», показал рекордную скорость 210,2 км/ч. В 1910 году, акционерным обществом Русских Электротехнических Заводов "Сименс и Гальске", в С.-Петербурге была построена и начала свою работу фильтро-озонная станция производительностью по очистке 50 000 м.куб в сутки (улица Пеньковая, д.8).
Светотехника
В 1918 году «Siemens & Halske», AEG и «Auer-Gesellschaft» объединили свои производства ламп накаливания и светотехники в компанию OSRAM GmbH KG.
1919—1933
В 1928 году для развития технологии звукового кино «Siemens & Halske» и AEG организовали компанию «Klangfilm GmbH».
1933—1945
Поскольку компании, входившие в «Дом Сименса», производили военную технику, оборудование двойного назначения и оборудование для инфраструктуры, они, естественно, были тесно связаны с нацистским режимом, пришедшим к власти в 1933 году. Однако фактический глава «Дома Сименса» Карл Фридрих фон Сименс национал-социалистам не симпатизировал: при Веймарской Республике он долгие годы был членом Рейхстага от Германской Демократической партии, — что выливалось в трения с властями и осторожную критику[4] режима до самой его смерти в 1941 году.
1945—1966
Послевоенное восстановление
После окончания Второй мировой войны компания, равно как и другие фирмы, входившие в «Дом Сименса», находилась в состоянии, близком к коллапсу. S&H потеряла 98 % берлинских активов, включая собственность, вывезенную СССР в счёт репараций.[5] Компания также лишилась многих сотрудников, в том числе председателя совета директоров Хайнриха фон Буоля, вывезенного советскими представителями в Москву и покончившего с собой 2 мая 1945 года. Джозеф Висен в своей книге «West German Industry and the Challenge of the Nazi Past, 1945—1955» приводит[5] в качестве высказывания слова одного русского полковника: «Hitler Kaputt, Berlin Kaputt, Siemens Kaputt».
Напишите отзыв о статье "Siemens & Halske"
Примечания
- ↑ Michael Ball, David Sunderland. An economic history of London, 1800-1914. — Routledge, 2001. — P. 83. — 470 p. — ISBN 0415246911.
- ↑ Siemens AG. Press Release. RN:AXX200710.4
- ↑ Hermann Levy. Industrial Germany: A Study of Its Monopoly Organisations and Their Control by the State. — Routledge, 1966. — P. 77. — 245 p. — ISBN 0714613363.
- ↑ Frederik Nebeker. Dawn of the Electric Age: Electrical Technologies in the Shaping of the Modern World, 1914—1945. — Wiley-IEEE, 2009. — P. 365. — 536 p. — ISBN 0470260653.
- ↑ 1 2 S. Jonathan Wiesen. West German Industry and the Challenge of the Nazi Past, 1945-1955. — The Univercity of Northern Caroline Press, 2004. — P. 20. — 352 p. — ISBN 080785543X.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Siemens & Halske
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
