Клапалек, Карел

	Карел Клапалек
	Karel Klapálek
	; Бюст К. Клапалека на Аллее Героев (Дукельский перевал)
Дата рождения	26 мая 1893
Место рождения	Прага, Австро-Венгрия
Дата смерти	18 ноября 1984 (91 год)
Место смерти	Прага, ЧССР
Принадлежность	Австро-Венгрия, ; Чехословакия
Род войск	пехота
Годы службы	1915—1951
Звание	генерал армии
Командовал	Чехословацкий армейский корпус
Сражения/войны	Первая мировая война, ; Вторая мировая война, ; Великая Отечественная война
В отставке	с 1951

Ка́рел Клапа́лек (чеш. Karel Klapálek) 26 мая 1893, район Нове-Место, Прага — 18 ноября 1984, Прага) — чехословацкий военачальник, генерал армии, Герой Чехословацкой Социалистической Республики.

В Австро-Венгрии

По национальности чех. Из семьи мелкого чиновника. После смерти отца и окончания гимназии в 1911 году содержал всю семью - мать и троих младших братьев и сестёр. После начала первой мировой войны в июне 1915 года призван в австро-венгерскую армию, в 8-й пехотный полк и отправлен на Восточный фронт. Ещё в Праге Клапалек попал под сильное антиавстрийское влияние, поэтому не имея желания воевать за чужие интересы, поступил, как делали многие призванные в армию чехи - при первом удобном случае сдался в русский плен. Это произошло уже в сентябре 1915 года.

В России

В марте 1916 года был зачислен в Чехословацкий легион, прошёл военное обучение в офицерской школе и в марте 1917 года получил первый офицерский чин. Летом 1917 года участвовал в боях на Юго-Западном фронте командиром стрелкового взвода и отличился в успешном для чешских частей Зборовском сражении летом 1917 года. После Октябрьской революции командовал ротой в составе Чехословацкого корпуса, участвовал в походе через Сибирь во Владивосток, командовал ротой и батальоном в легионе. Участвовал в событиях гражданской войны в России.

В Чехословакии

В 1920 году вернулся в Чехословакию и был принят в чехословацкую армию. Служил в 35-м пехотном полку в Пльзне, с 1922 года - в 36-м пехотном полку в Ужгороде, командовал пехотными ротой и батальоном. С 1931 года - преподаватель школы командиров пехотных рот в Миловице. Окончил Военную академию, с 1932 по 1937 годы преподавал тактику в ней. С сентября 1937 года - заместитель командира пехотного полка имени Яна Гуса в Будейовицах. С сентября 1938 года - командир 51-го пехотного полка в Южной Чехии. Имел воинское звание подполковника. После оккупации Чехословакии войсками нацистской Германии в июле 1939 года был уволен из армии. Жил в Будейовицах, работал в частной фирме коммерческим директором, вступил в подпольную офицерскую организацию «Народная оборона». Из-за угрозы ареста немцами в начале 1940 года бежал из страны и через Венгрию, Югославию и Турцию добрался в Палестину, где в ожидании отправки во Францию для вступления в чехословацие добровольческие части находилось несколько сотен чехов и словаков.

Вторая мировая война

Эти планы не осуществились, так как в мае 1940 года Франция была разгромлена. Тогда формированием чехословацких частей занялись англичане. Клапалек был назначен заместителем командира 4-го пехотного полка, а с ноября 1940 года командовал батальоном в 11-м пехотным чехословацком полку. В мае 1941 года полк принимает боевое крещение в ходе Сирийско-Ливанской операции, затем перебрасывается в Северную Африку и доблестно сражается во всех основных сражениях Североафриканской кампании. Особенно чехословацкий полк прославился при обороне Тобрука. С 1942 года - командир 200 занитного артиллерийского полка в Северной Африке. В мае 1943 года Клапалек был отозван в Великобританию и в сентябре того же года назначен заместителем командира чехословацкой отдельной бронетанковой бригады. Там быстро вступил в конфликты с влиятельными членами чехословацкого правительства в изгнании. Поскольку настаивал на активном участии чехословацких частей в боевых действиях, в том числе на территории СССР, приобрёл репутацию коммуниста, хотя таковым не был.

Великая Отечественная война

В конце концов Клапалеку предоставили возможность самому принять участие в боях и в августе 1944 года он был направлен в распоряжение командования 1-го Чехословацкого армейского корпуса, сформированного и сражавшегося на территории СССР. Сразу был назначен командиром 3-й пехотной бригады и произведён в бригадные генералы. До конца войны воевал в составе корпуса, участвовал в освобождении западных районов Украины, в Восточно-Карпатской операции и штурме Дукельского перевала, в зимне-весенних операциях 1945 года по освобождению Чехословакии от немецко-фашистских войск. Дважды был ранен в боях. Стал боевым соратником и личным другом командира корпуса генерала Людвика Свободы. После перевода последнего на повышение, 5 апреля 1945 года генерал Клапалек назначен командиром Чехословацкого армейского корпуса, во главе его принимал участие в завершающих боевых действиях, которые в Чехословакии отличались ожесточенностью.

В социалистической Чехословакии

После войны оставлен на службе в Чехословацкой Народной армии, летом 1945 года произведен в дивизионные генералы. Президент Бенеш предложил кандидатуру Клапалека на пост начальника Генерального штаба, но это предложение было отвергнуто Клементом Готвальдом. Тогда Клапалек был назначен командующим войсками 1-го военного округа (включал Прагу и прилегающие важнейшие промышленные районы страны). Генерал армии Чехословакии (звание присвоено декретом от 25 октября 1946 года с старшинством в звании от 28.10.1944). Во время февральского переворота 1948 года поддержал коммунистов и организовал выдачу их «рабочим отрядам» оружия с военных складов.

В 1950 году был снят с поста командующего, а в феврале 1951 года уволен из армии. Поводом стала переписка Клапалека с бывшими фронтовыми товарищами по службе в Северной Африке, оставшимися жить после войны в Великобританию. В ноябре 1952 года он был арестован, а в ноябре 1954 года приговорен к 6 годам тюрьмы за «саботаж Кошицкой программы» и «антигосударственную пропаганду». После отстранения от власти близких к Клементу Готвальду руководителей в апреле 1956 году Клапалек был освобожден, а через некоторое время - реабилитирован.

В армию не вернулся. Жил в Праге. Во время Пражской весны 1968 года имя Клапалека было очень популярно, как пострадавшего от коммунистического режима героя войны. В 1968 году были опубликованы его мемуары «Эхо сражений». Указом Президента Чехословакии от 24 мая 1968 года генералу армии Карелу Клапалеку было присвоено звание Герой Чехословацкой Социалистической Республики. Скончался в Праге на 92-м году жизни.

Воинские звания

Награды

ЧССР

Герой ЧССР (24 мая 1968);
Орден Клемента Готвальда (1968);
Военный орден Белого Льва «За Победу» 1-й степени с звездой;
Орден 25 февраля 1948 года;
Орден Красного Знамени;
Орден Красной Звезды;
Орден Словацкого национального восстания 1 степени;
Военный крест 1918 года;
5 Военных крестов 1939 года;
Воинская медаль «За храбрость перед врагом»;
Военная памятная медаль;
Военная медаль «За заслуги» 1 степени:
Зборовская памятная медаль;
6 памятных медалей различных полков.

Чехословакия (1920—1939)

Франция

Великобритания

Румыния

Рыцарский Крест ордена Короны Румынии.

США

Медаль Свободы^[2]

Напишите отзыв о статье "Клапалек, Карел"

Примечания

↑ Старшинство в звании - с 28 октября 1944 года.
↑ Не путать с Президентской медалью Свободы

Источники

Залесский К. А. Кто был кто во Второй мировой войне. Союзники СССР. — 2004. — Т. 1. — С. 254. — ISBN 5-17-025106-8.
[www.vets.estranky.cz/clanky/galerie-hrdinu/armadni-general-karel-klapalek.html Armádní generál Karel Klapálek] (чеш.)

Отрывок, характеризующий Клапалек, Карел

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.

[1] Старшинство в звании - с 28 октября 1944 года.

[2] Не путать с Президентской медалью Свободы

[1]

[2]

Прапорщик	1917
Капитан	1919
Штабс-капитан	1922
Майор	1 декабря 1929
Подполковник	30 сентября 1933
Полковник	24 апреля 1942
Бригадный генерал	7 марта 1944
Дивизионный генерал	1 июня 1945
Генерал армии	25 октября 1946^[1]