Кукель, Болеслав Казимирович

Болеслав Казимирович Кукель
генерал-майор по иррегулярным войскам, начальник штаба Восточно-Сибирского военного округа
Дата рождения	21 апреля 1829(1829-04-21)
Место рождения	(?) Бобруйск, Минская губерния, Российская империя
Дата смерти	6 июня 1869(1869-06-06) (40 лет)
Место смерти	Карлсбад, Австро-Венгрия
Принадлежность	Российская империя
Род войск	иррегулярные войска
Годы службы	1848—1869
Звание	генерал-майор (1862)
Награды и премии
Связи	Муравьев-Амурский Н. Н. Корсаков М. С. Невельский Г. И. Шанявский А. Л. Кропоткин П. А. Бакунин М. А.

Болесла́в Казими́рович Ку́кель (21 апреля 1829 — 6 июня 1869) — генерал-майор (1862), выпускник Военно-инженерной академии (1850), начальник казачьего отделения Главного управления Восточной Сибири (1856), начальник Штаба войск Восточной Сибири (1859), председатель Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества, принимал активное участие в общественных комитетах. В 1863 стал военным губернатором Забайкалья, наказным атаманом Забайкальского казачьего войска. В 1866 принимал участие в подавлении восстания на Кругобайкальском тракте, за что был награждён орденом Св. Станислава I степени. C 1865 начальник штаба Восточно-Сибирского военного округа. 7 августа 1868 был назначен председателем Восточно-Сибирского отделения Русского Технического Общества. Происходил из виленских дворян.

Биография

Происходил из дворян Виленской губернии. Отец его, Казимир Юстинович, несмотря на блестящее образование (окончил Виленский университет со степенью кандидата философии), в служебном мире занимал довольно скромное место — в конце тридцатых годов XIX века в возрасте, приближающемся к пятидесяти, был всего лишь титулярным советником в должности штатного смотрителя Оршанского уездного училища для дворян. Болеслав Кукель был старшим ребенком в семье, имел брата Бронислава (двумя годами моложе), который, кстати, тоже некоторое время служил в Сибири при Муравьеве, и сестру Елену. Вероисповедание семьи – римско-католическое. Имения у родителей не было.

После успешного окончания курса офицерских классов Главного инженерного училища, известного впоследствии как Инженерная академия, пробыл несколько месяцев при петербургской инженерной дистанции. Современники сходятся на том, что Кукель был человеком действительно высокообразованным. Борис Милютин [irkipedia.ru/content/milyutin_boris_alekseevich] называет его образование «многосторонним».

В Восточной Сибири появился в 1851 в числе чиновников-«муравьевцев», так сказать, второй волны. В тот год Муравьеву удалось провести в правительственной сфере свои предложения по преобразованию управления Якутской области, созданию Забайкальской области и перечисления в казаки горнозаводских крестьян Нерчинских горных заводов. Формировалось Забайкальское казачье войско, и при войсках – довольно обширный артиллерийский парк. Следствием этого явилась «необходимость создать новое управление этими частями и увеличить число состоящих при генерал-губернаторе и командующем войсками офицеров». Довольно внушителен приводимый в воспоминаниях Бернгарда Струве перечень адъютантов и чиновников особых поручений по различным ведомствам, прибывших в это время на службу к Муравьеву. Среди них и «для особых поручений по военному ведомству инженер Б.К. Кукель».

В том же 1851 был зачислен в Забайкальское казачье войско с чином сотника. Судя по воспоминаниям Ахеллеса Забаринского, в числе первых поручений, возложенных на молодого и энергичного «состоящего для особых поручений из инженеров Кукеля», было составление чертежей и смет на возведение построек для частей Забайкальского войска, а «равно и все соображения по этому предмету». Едва были закончены проекты зданий, как ему предписано было отправиться в Забайкальскую область, выбрать места и исполнить на месте утверждённые постройки. Эти занятия, составившие служебную деятельность первых двух лет молодого есаула, прошли не бесследно для него и доставили ему запас основательного знакомства с нуждами казачьих поселений края, что, со вступлением его в должность столоначальника Казачьего отделения ГУВС (Главное управление Восточной Сибири) [irkipedia.ru/content/glavnoe_upravlenie_vostochnoy_sibiri] в 1853, не могло не принести большой пользы.

В этот период он уже пользуется исключительным доверием Муравьева, который поручает ему, в частности, некоторые дела, связанные с подготовкой первого Амурского сплава. Болеслав Казимирович, не прекращая занятий делопроизводством в центральном казачьем управлении, в то же время исполнял весьма многосложные поручения, отправляясь каждый раз в Забайкальскую область на места расположений, касавшихся сборов поселенцев, сплава их, а также сплава казённых грузов.

Управляющим VI казачьим отделением ГУВС тогда был Михаил Корсаков (с 13 февраля 1852 по 14 декабря 1855), а управляющим частью генерального штаба при командующем войсками Восточной Сибири – Ахеллес Забаринский. Забаринскому иногда, в отсутствие Корсакова, доверялось управление Казачьим отделением. За отсутствием же обоих «заправлять» казачьим отделением Муравьев назначал Владимира Рыкачева либо Болеслава Кукеля, о чем свидетельствует, в частности, его переписка с Корсаковым. Сохранились и документы, подписанные в этот период есаулом Кукелем «за управляющего Казачьим отделением».

Годом производства в следующий классный чин – войскового старшины – можно предположить 1855. За увольнением в 1855 военного губернатора Забайкальской области Павла Запольского, его место занимает Михаил Корсаков. Вместо Корсакова управлять Казачьим отделением назначается войсковой старшина Болеслав Кукель.

15 ноября 1857 произведен за отличие по службе в подполковники. В 1858, после занятий в комиссии, бывшей под председательством генерал-губернатора графа Муравьёва, по устройству вновь приобретённого Амурского края и по составлении им лично проекта положения Амурского казачьего войска, он награждён орденом Св. Владимира 4-ой степени.

Отправляю множество важных бумаг, но две главнейшие: первая об устройстве моего штаба с производством и назначением Кукеля…

– пишет Муравьев Корсакову в Петербург 26 января 1859. Ясно, что речь идет о производстве Кукеля в полковники, состоявшемся в 1859. Одновременно он был назначен начальником Штаба войск Восточной Сибири и председателем военно-расходного комитета, учреждённого для заведования капиталом на расходы по устройству Амурского края. В то же время, он был непосредственным руководителем дел, касавшихся переселения и водворения в казачьих войсках 15 000 человек нижних чинов, выделенных в Восточную Сибирь из отдельного корпуса внутренней стражи. А уже в августе 1860 Муравьев пишет тому же Корсакову:

О производстве Кукеля в генералы хоть к шестому декабря – твое дело похлопотать.

Тем не менее, при Муравьеве Кукель генералом еще не стал.

На конец муравьевского управления – полковник. Итак, за пять лет – от есаула (1854) до полковника (1859) – т.е. четыре ступени Табели о рангах, плюс два ордена. Не блестящая ли карьера? Даже Борис Милютин, утверждая, что «присвоенная Восточной Сибири во времена гр/афа/ Муравьева репутация страны карьеристов, не оправдывается», вынужден все-таки сделать исключение для двоих, «как выдающихся в этом отношении личностей» – Корсакова и Кукеля.

Причем карьера последнего, как я мог убедиться при сличении формуляров, - продолжает Милютин, - была быстрее корсаковской, что оправдывалось многосторонним образованием, полученным Кукелем.

Во времена графа Муравьева, отмечает тот же автор в другом месте своих воспоминаний,

...пером Восточной Сибири называли Кукеля, под пером которого получили окончательную отделку наиболее капитальные работы и по гражданскому ведомству, хотя фактически Кукель был начальником штаба.

«Старая смолянка» Варвара Быкова отмечает в своих записках, относящихся к концу пятидесятых годов, что в окружении графа Амурского

...из военных блистал Кук/ель/, будучи вторым лицом и сильнейшим после Муравьева.

Женат был на дочери горного инженера, ревизора частных золотых промыслов Василия Клейменова Екатерине, в браке имел четверых детей.

Между тем, заселение и организация прилегающих к Амуру местностей возбудили сами собою многочисленные вопросы, и потому разрешение их и всестороннее обсуждение потребовало в январе 1861 присутствия генерал-губернатора в Петербург: вместе с графом Муравьевым в Петербург едет и – назначенный заведующим походной канцелярией генерал-губернатора – Кукель. Именно на им снятой в столице квартире соберутся все бывшие в то время в Санкт-Петербурге чиновные и отставные сибиряки, чтобы вручить прощальный подарок Николаю Николаевичу.

Неутомимые занятия в Петербурге и, затем, продолжение занятий в Иркутске по штабу, по Казачьему отделению Главного управления и по всем вопросам, касающимся Амурской области, были вознаграждены в 1862 производством его 27 апреля в генерал-майоры, с утверждением должности начальника штаба.

В начале корсаковского генерал-губернаторства назначен военным губернатором Забайкальской области и наказным атаманом войск. О возможности и желательности такого назначения граф Муравьев-Амурский писал Корсакову еще весной 1860. Среди заметок о начале кукелевского губернаторства в Чите наибольший интерес представляет оригинально-раздраженный текст мизантропа Завалишина (о себе автор пишет в третьем лице):

Кукель, много обязанный Дмитрию И/ринархови/чу, когда был в низших чинах и даже получавший награды за труды, принадлежащие собственно Дм/итрию/ И/ринархови/чу, но затем ставший одним из главных деятелей по злоупотреблениям, возвысившийся в десять лет от звания поручика до начальника штаба и губернатора, – этот Кукель, приехав в Читу на губернаторство, явился с повинной к Д.И. Завалишину, сознался во вреде прежнего образа действий и начал проповедовать своим подчиненным новые правила… Впрочем, во время своего губернаторства в Чите, во всем, что было на глазах у Д/митрия/ И/ринархови/ча, Кукель старался сообразовываться с его мнением. В утверждение сего есть несколько документов…

Однако оставаться в должности военного губернатора Забайкальской области пришлось недолго. Уже в 1863 он возвращается на прежнее место службы членом Совета, управляющим отделением ГУВС, и Начальником Штаба войск Восточной Сибири. Причиной к таковой перестановке послужило неосторожное письмо, отправленное из-за границы известным анархистом Михаилом Бакуниным, с которым Кукель был знаком в бытность его в иркутской ссылке. В правительственных сферах с трудом соглашались даже на перевод Кукеля на его прежнюю должность.

Возникший в 1862 вопрос о новой организации наших сухопутных сил в мирное время, как известно, был перенесен военным министерством и на восточные окраины империи, причём ближайшее рассмотрение и применение выработанных начал к местным условиям края было возложено, в 1864, генерал-губернатором, на генерала Кукеля, который принёс этому делу большую пользу.

Выработанные применения, в 1865, были Высочайше утверждены, причём приведение в исполнение штатов вновь учреждённых в Восточной Сибири местных войск и организация их были возложены на генерал-майора Кукеля.

Этот громадный и немаловажный труд был исполнен генералом с свойственными ему энергией и знанием. Назначенный тогда же начальником окружного штаба, Болеслав Казимирович, в 1866, в вознаграждение за благоразумную распорядительность и решительные меры, принятые им лично по случаю отсутствия на Амуре командующего войсками, и, благодаря которым, возникшие беспорядки от вооружённых покушений политических ссыльных поляков на кругобайкальской дороге были подавлены в самом начале, Всемилостивейше пожалован орденом Св. Станислава 1-ой степени.

Последние два года, не переставая трудится по всем вопросам касавшимся края и по управлению штабом и местными войсками, начал чувствовать расстройство здоровья – как последствие усиленных кабинетных занятий. Но, несмотря на всю видимую необходимость обратить наконец внимание на своё лечение, он продолжал свои занятия, за которые в 1868 был награждён орденом Св. Анны 1-ой степени.

Наконец, чувствуя весьма серьёзное расстройство здоровья, признал необходимым приступить к серьёзному лечению, но, не желая оставить незаконченными предпринятые работы по вопросам, предложенным генерал-губернатором и возникшим в последнее время, относительно устройства Сахалина и реорганизации войск Приморской области, он продолжал усиленно трудиться, и только в январе мог отправиться в Петербург. Здесь, по окончании, в присутствии командующего войсками, совещаний касавшихся края, он полагал ещё не потерянным время на лечение. Государь Император, по ходатайствам военного министра и командующего войсками, в уважение многочисленных заслуг генерал-майора Кукеля, Всемилостивейше пожаловал ему аренду, а во внимание болезненного состояния, ему даровано пособие, вместе с разрешением отправиться к заграничным минеральным водам Карлсбада, где он 6 июня, на сороковом году жизни, и скончался.

Болеслав Казимирович Кукель был, по общему признанию, одним из самых блестящих деятелей муравьевского времени.

Звания

• с 13 июля 1848 — (?) офицер
• (?) 1851 — сотник
• (?) 1853 — есаул
• 4 марта 1856 — войсковой старшина
• 15 ноября 1857 — подполковник
• 26 августа 1858 — полковник
• 17 апреля 1862 — генерал-майор ("по иррегулярным войскам")

Награды

• Орден Св. Владимира IV ст. (1858)
• Орден Св. Анны II ст. (1861)
• Орден Св. Владимира III ст. (1865)
• Орден Св. Станислава I ст. (1866)
• Орден Св. Анны I ст. (1868)

Семья

Жена

• Екатерина Васильевна Клейменова (ум. 1866)

Брат

• Бронислав Казимирович Кукель — чиновник Министерства финансов Российской Империи

Сестра

• Елена Казимировна Кукель

Дети

• Василий Болеславович Кукель (род. 4 августа 1854) — прапорщик Лейб-гвардии Конно-Гренадерский полка, коллежский секретарь (1879)
• Андрей Болеславович Кукель (26 августа 1860 — 31 марта 1894) — дипломат, делопроизводитель VII класса Азиатского деп-та МИД (1894)
• Нина Болеславовна Кукель (11 апреля 1863—1942)
• Елена Болеславовна Кукель (2 ноября 1864—1920)

Внуки

• Сергей Андреевич Кукель — капитан I ранга
• Владимир Андреевич Кукель — капитан I ранга

Память

В честь Болеслава Казимировича Кукеля названы сёла в ЕАО и Хабаровском крае.

Связи

• генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский Н. Н.
• генерал-губернатор Восточной Сибири Корсаков М. С.
• адмирал Невельский Г. И.
• адъютант военного округа Шанявский А. Л.
• полковник Педашенко К. Н. (родной брат Педашенко И. К.)
• князь Кропоткин П. А.
• Бакунин М. А.

Отрывок, характеризующий Кукель, Болеслав Казимирович

Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.