Арбатец
Арбатец — бывшая митрополичья слобода в Москве. Исчезла к середине XVIII века.
Предположительно, название местности произошло от арабского слова «рабад», что означает пригород, предместье.
Историческое местоположение
Арбатец располагался на юге-востоке Москвы, по левому берегу Москвы-реки. Слобода находилась около Крутицкого подворья[1].
История
Бывшая слобода относилась к структуре Крутицкого подворья, которой также принадлежали слобода Дубровка, Крутицкая слобода, Калитники и село Кожухово. Первое упоминание об Арбатеце датируется XVII веком. В 1632 году в слободе Арбатец находилось 20 дворов[2]. В начале XVIII века в местности начали строить купеческие и мещанские дома. В середине XVIII века слобода Арбатец постепенно исчезала. Арбатец передал своё название улицам: Арбатецкая улица, 1-й Арбатецкий переулок и 2-й Арбатецкий переулок. 1-й Арбатецкий переулок и 2-й Арбатецкий переулок находились около Симоновского вала и Крутицкой набережной, но к 2015 году не сохранились — упразднены[1].
Напишите отзыв о статье "Арбатец"
Примечания
Ссылки
[dkn.mos.ru/contacts/register-of-objects-of-cultural-heritage/7721/ Страница в реестре объектов культурного наследия].
Отрывок, характеризующий Арбатец
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
