Камер-Коллежский вал

Камер-Коллежский вал — земляная насыпь со рвом и заставами, а затем кольцо улиц в Москве, следующее за Садовым кольцом. Периметр кольца — 37 км. Учреждён в 1742 году как таможенная граница Москвы.

С конца XVIII века — фактическая, с 1806 — официальная полицейская граница города.

С 1864 года — граница между городом Москва, которым управляла Московская Городская Дума, и Московским уездом, которым управляло Земство.

Площадь города внутри вала — около 7100 га (71 км²).

История

Валы и заставы по периметру города были учреждены Камер-Коллегией (налоговым органом, см. Коллегии) как таможенная граница города Москва для контроля ввоза товаров и обложения их внутренними пошлинами. Предшественником Камер-Коллежского вала являлся учрежденный в 1731 году водочными откупщиками Компанейский вал.

Вал представлял собой заградительное сооружение — высокую земляную насыпь. С наружной стороны насыпи был ров, с внутренней — проезд, где периодически проезжали патрули конных стражников.

На валу располагались 16, а затем 18 застав, названных по именам проходивших через них дорог.

В 1754 году внутриимперская таможня была отменена, но на Валу были сохранены полицейские посты внутреннего паспортного контроля. После чумы 1771 года за кольцо валов были выведены городские кладбища, а похороны в черте города были запрещены. С 1864 года кольцо валов стало границей между территориями города, управлявшимися Московской городской Думой, и загородными землями, управлявшимися земством. Неспособность земства обеспечить минимальный полицейский надзор за преступностью привела к криминализации посёлков, возникших сразу за кольцом валов (Марьина Роща, Хапиловка, Благуша и др.).

Заставы на валу были ликвидированы в 1852 году, а срыли Вал во второй половине XIX века.

Современный Камер-Коллежский вал — не замкнутое кольцо, и он никогда не был таковым. При строительстве железных дорог в XIX веке кольцо было разорвано вблизи вокзалов без устройства переездов или путепроводов. Возле Виндавского вокзала, помимо железнодорожных путей, на трассе Сущёвского вала существовало Лазаревское кладбище, а между Преображенским и Благушей трассу разрывал Хапиловский пруд. Эти разрывы были устранены уже в советский период.

На трассе кольца отсутствуют мосты через реку Москву (их заменяют мосты Третьего транспортного кольца), а отдельные участки — например, б. Дорогомиловский вал стал внутридворовым проездом без собственного названия при укрупнении кварталов в советский период. Транспортное значение сохранившихся улиц — разное: Сущёвский вал вошёл в состав Третьего транспортного кольца и несёт большие транспортные потоки, Крутицкий вал — фактически превратился во внутриквартальный проезд.

Состав кольца

Многие улицы, находящиеся на месте бывшего Камер-Коллежского вала, сохранили название соответствующего вала. Например, улица Сущёвский Вал получила название по бывшему Сущёвскому валу, а улица Грузинский Вал — по бывшему Грузинскому валу, проходившему в Грузинской слободе.

В состав Камер-Коллежского вала входили следующие Валы и Заставы (по часовой стрелке, начиная от Трёхгорной заставы):

• • Трёхгорная застава (перекрёсток Мантулинской ул. и Студенецкого пер.)
• Трёхгорный вал (Студенецкий пер., Шмитовский пр., ул. Трёхгорный вал)
  • Пресненская Застава (пл. Краснопресненская застава)
• Пресненский Вал (ул. Пресненский вал)

река Пресня

• Грузинский Вал (ул. Грузинский вал)
  • Тверская Застава (пл. Тверская застава)
• Бутырский Вал (ул. Бутырский вал)
  • Бутырская Застава (пл. Савёловского вокзала)
• Сущёвский Вал (ул. Сущёвский вал)
• Лазаревский Вал — существовавшая в 1922—1929 года улица, проходившая по северной границе Лазаревского кладбища. В 1929 году была упразднена и впоследствии застроена.
  • Крестовская Застава (Рижская пл.)
• Крестовский Вал (застроен в конце 1970-х гг., сейчас — проезд между универмагом «Крестовский» и Рижским радиорынком)
• Переяславский Вал (не ранее 1930-х гг. включён в состав Сокольнического Вала; примерно по его территории проходит Рижская эстакада)
• Сокольнический Вал (ул. Сокольнический вал)
  • Сокольническая Застава (пл. Сокольническая застава)
• Олений Вал

река Яуза (Глебовский мост)

• Богородский Вал (ул. Богородский вал)
• Черкизовский Вал (Краснобогатырская ул.)
  • Преображенская Застава (Преображенская пл.)
• Преображенский Вал (ул. Преображенский вал)

Хапиловский пруд (Заваруевский пер.)

• Измайловский Вал (ул. Измайловский вал)
  • Семёновская Застава (Семёновская пл.)
• Семёновский Вал (ул. Семёновский вал)
• Госпитальный Вал (Крюковская ул., Введенское кладбище)
  • река Синичка (ул. 2-я Синичка)
• Лефортовский Вал (Крюковский туп., Авиамоторная ул., ул. Лефортовский вал, пр. Завода «Серп и Молот»)
  • Проломная застава (пл. Проломная Застава)
• Золоторожский Вал (ул. Золоторожский вал)
  • река Золотой Рожок (Средний Золоторожский пер., Золоторожская ул.)
  • Рогожская Застава (пл. Рогожская застава)
• Рогожский Вал (ул. Рогожский вал)
  • Покровская Застава (Абельмановская пл.)
• Покровский Вал (Абельмановская ул.)
  • Спасская Застава (пл. Крестьянская застава)
• Крутицкий Вал (ул. Крутицкий вал)
• Симоновский Вал (ул. Симоновский вал, внутридворовый проезд между Велозаводской ул. и Пересветовым пер.)
  • Симоновская Застава (перекрёсток ул. Ленинская слобода, Восточной ул. и ул. Мастеркова)
• Симоновослободский Вал (ул. Ленинская Слобода)

река Москва

• • Даниловская Застава (около Новоданиловской башни Данилова монастыря)
• Даниловский Вал (ул. Даниловский вал)
  • Серпуховская Застава (пл. Серпуховская застава)
• Серпуховской Вал (ул. Серпуховский Вал, ул. Орджоникидзе)
  • Калужская Застава (пл. Гагарина)
  • Андреевский Вал (Ездаков пер.)

река Москва

• Хамовнический Вал (ул. Лужники, ул. Хамовнический вал, Лужнецкий пр.)
  • Лужницкая Застава (около Чеботарной башни Новодевичьего монастыря)

река Москва

Сетуньская Застава (около Сетуньского моста)

• Можайский Вал (ул. Потылиха, часть до ул. Киевская застроена в начале ХХ в., ул. Можайский вал)
  • Дорогомиловская Застава (пл. Дорогомиловская застава)
• Дорогомиловский Вал (застроен в начале 1960-х гг., внутридворовый проезд (см. выше))

река Москва

• Трёхгорный Вал (ул. 1905 года, Мантулинская ул.)

См. также

• Заставы Москвы
• История административного деления Москвы

Литература

• Энциклопедия «Москва». — М., 1998.

Отрывок, характеризующий Камер-Коллежский вал

Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.