Ла-Корунья

Город Ла-Корунья исп. La Coruña галис. A Coruña Герб Страна ИспанияИспания Автономное сообщество ГалисияГалисия Провинция Ла-Корунья Координаты 43°22′00″ с. ш. 8°23′00″ з. д.43.36667° с. ш. 8.38333° з. д. / 43.36667; -8.38333    Алькальд Хулио Феррейра Первое упоминание 1208 Прежние названия Круния Площадь 37,83 км² Высота НУМ 0 м Население 243 870 человек (2015) Часовой пояс UTC+1, летом UTC+2 Почтовый индекс 15001-15011 Официальный сайт [www.aytolacoruna.es olacoruna.es]

Ла-Корунья, или А-Корунья (галис. и исп. A Coruña, неофициально исп. La Coruña) — крупный город на северо-западе Испании, курорт и порт. Административный центр одноимённой провинции в составе автономного сообщества Галисия. Важный исторический порт, расположенный на северо-западном побережье Пиренейского полуострова. Центр города находится на полуострове, связанном с материком узким перешейком. В устье реки А-Корунья расположен порт, далее - городские пляжи Риасор и Орсан.

Население 243 870 человек (2015), это второй по численности населения муниципалитет Галисии после Виго. Город является центром одноименной агломерации, объединяющей 655 251 жителей — более половины общей численности населения провинции.

Плотность населения города рекордная для Галисии и всей Испании (6471,32 жителей на км²), поскольку муниципалитет имеет площадь всего 37,83 км². Большая часть промышленных объектов находится в пограничном городе Артейхо, одном из самых промышленно развитых центров Галисии. Таким образом, Ла-Корунья ориентирована в основном на сектор услуг. Вторичный сектор экономики представлен портом Ла-Корунья и нефтеперерабатывающим заводом Repsol. Климат города южно-океанический, с умеренными температурами круглый год.

В городе расположены Верховный суд Галисии, администрация губернатора провинции и штаб-квартира Королевской академии Галисии .

Муниципалитет ограничен на севере Атлантическим океаном, на востоке — устьем реки А-Корунья и муниципалитетом Олейрос, на юге — муниципалитетом Кульередо, на западе — Артейхо.

Топонимика

Есть множество теорий происхождения названия города, в том числе индоевропейская, кельтская или латинская:

• теория римского происхождения: название города могло произойти от латинского acrunia - полуостров. Во времена Фердинанда II Леонского (XII век) топоним Crunia впервые был упомянут в хрониках. На протяжении века он также упоминался в формах áá Crunia и da Crunia (1257), в письме 1262 года город появляется как La Crunia. D средние века часто встречались названия Crunnia и Crunna.
• второй вариант латинского происхождения: от corona - высокое место, с многочисленными вариантами галисийского языка - curuto, curota, corote, coroa. Есть европейские топонимические соответствия в английском, шведском, чешском и т.д. Греки использовали слово Cronos для описания высшей небесной божественности (отсюда термин Акро-polis - город на вершине).
• теория кельтского происхождения: от Cruinne - верховное божество, эквивалентное римскому Сатурну.
• второй вариант кельтского происхождения: от кельтского корня clunia, эволюционировавшего в Crunnia, Cruna, Curuna и Coruña. Город с похожим названием, Ла-Корунья-дель-Конде (Бургос), в древности назывался Clunia Sulpicia. В Португалии есть город под названием Кинта-да-Корунья, чьё название происходит, как считается, от галисийской Ла-Коруньи.
• от Cornia ("рог"), по принципу происхождения названия британского полуострова Корнуолл, которое, в свою очередь, происходит от термина kerne, очень похожего на имя бога Кернунна.
• индоевропейская теория: от доримского корня Cor- (или Car-) со значением скала, камень на берегу моря. Совпадение географических названий в области служит доказательством данной версии: Коркубион, Корме, Кариньо, Карнота.

Традиционным названием в испанском языке является La Coruña, а в галисийском - A Coruña . Еще одним, менее используемом в галисийском языке названием является Cruna (или A Crunha) .

Этнонимы жителей города:

• Coruñés/sа - используется как в галицком, так и в испанском языках.
• Brigantino/nа - от Brigantium (гипотетического названия города в римские времена).
• Herculino/nа - обычно используемое прилагательное, приходящее от легенды о происхождении башни Геркулеса.
• cruñés (в галисийском) - от названия города Cruña.
• cascarilleiros - из-за высокого потребления шелухи какао горожанами в начале XX века.

Символика

Символика города (герб) широко представлен в общественных местах - на фонарных столбах, урнах и даже на городском асфальте. Герб представляет собой щит лазурного цвета с башней Геркулеса, окруженной семью раковинами морских гребешков. Пожалуй, самым ярким элементом герба является череп со скрещенными костями, символизирующий останки убитого Гераклом великана Гериона, якобы погребённые в фундаменте башни.

Согласно легенде, Геркулес преследовал Гериона от самого Кадиса и вступил с ним в бой на полуострове, на котором ныне стоит Ла-Корунья. Геркулес, обезглавив Гериона на берегу моря, построил в честь поверженного врага маяк - башню, которая и изображена на гербе города

Панорама Ла-Коруньи с горы Сан-Педро.

География

Топография и рельеф

Ла-Корунья имеет своеобразный рельеф - центр расположен на Т-образном полуострове, соединенном перешейком с равниной и крутыми холмами с запада и востока. В настоящее время некоторые из них уже находятся в черте города после его расширения после 1940 года, а другие были превращены в зеленые зоны (холм Бенс и гора Сан-Педро). Муниципалитет также включает в себя более высокие места, такие как горы Сан-Педро, а также некоторые острова, такие как архипелаг Сан-Педро.

Пляж Орсан, Ла-Корунья.

Гидрография

Ла-Корунья почти полностью омывается водами Атлантического океана: с востока, от пляжа Орсан, до запада, до устья реки Коруньи. Через муниципалитет также протекает река Монелос, заключенная в подземный трубопровод и образованная слиянием реки Месойро с другими небольшими каналами, проходящими через окрестности Куатро-Каминос.

В центре города, рядом с Дворцом оперы и Парком Санта-Маргарита, находится водопад искусственного происхождения.

Климат

Климат города океанический, согласно классификации климата Кёппена, с некоторым влиянием средиземноморского климата: минимальное количество осадков выпадает в летнее время, хотя они и не достаточно выражены. Температура остаётся мягкой в течение всего года.

Будучи прибрежным городом, он имеет морской климат, что обуславливает небольшую разницу температур между сезонами. Зима мягкая, лето умеренное, осадки сочетаются с солнечными сезонами. Среднегодовая влажность воздуха около 70%.

В последние десятилетия город является одним из самых жарких в Галисии.

Климат Ла-Корунья
Показатель	Янв.	Фев.	Март	Апр.	Май	Июнь	Июль	Авг.	Сен.	Окт.	Нояб.	Дек.	Год
Средний максимум, °C	13,5	14,1	15,5	16,2	18,1	20,6	22,1	22,8	22,0	19,1	16,0	14,1	17,8
Средняя температура, °C	10,8	11,1	12,4	13,0	15,0	17,4	19,0	19,6	18,6	16,1	13,3	11,5	14,8
Средний минимум, °C	8,1	8,0	9,2	9,9	12,0	14,3	15,9	16,4	15,2	13,0	10,5	8,9	11,8
Норма осадков, мм	111,7	87,7	75	88,2	75,5	43,7	34,3	35,2	63,6	130,3	138,1	131,4	1013,8
Источник: Agencia Estatal de Meteorología

Самая высокая температура была зафиксирована 28 августа 1961 года - 39,6°С, самая низкая - 7 января 1985 года - -4,8°С.

За последние десятилетия в регионе случались нетипичные погодные условия, такие как циклон Клаус в январе 2009 года с порывами ветра в 200 км/ч, и ураган Гортензия в октябре 1984 года, а также сильная жара в Европе в 2003 году. В 1987 году в период аномально холодной зимы в городе даже выпал снег.

Вид города в туманный день.

Флора и фауна

В садах в центре города, таких как Лос-Хардинес-де-Мендес-Нуньес, Сан-Карлос и Санта-Маргарита, очень много птиц, таких как большая синица, голубь, лесной голубь и дрозд. В предместьях встречаются канюки, перепелятники и пустельга. На побережье много чаек.

В парках Сан-Педро и Бенс-Кортигейро обитают щеглы, а летом гнездятся горлицы в зарослях дрока, встречаются ящерицы, кролики и даже лисы. Волнолом напротив замка Сан-Антон является убежищем во время прилива для внушительного количества водных птиц, включая куликов, веретенников и бакланов. На пляжах и скалах на побережье растут водоросли, красные и известковые, а в трещинах камней и на полосе прилива обитают крабы, морские звезды и мидии.

У побережья можно увидеть дельфинов и даже китов, которые иногда приближаются к пляжам

Экологические катастрофы

В 1976 году произошла первая из морских катастроф, которые повлияли на экологию побережья города. 12 мая того же года на мель сел танкер Urquiola, который загорелся, когда попытался приблизиться к порту Ла-Корунья. Власти пытались перетащить танкер в море, но баки корабля взорвались, начался разлив нефти, которая впоследствии загорелась. В результате этого инцидента берега города в течение многих недель были загрязнены нефтепродуктами.

Утром 3 декабря 1992 года танкер Mar Egeo (Эгейское море) вошел в порт Ла-Коруньи при неблагоприятных погодных условиях, при порывах ветра в более чем 100 км/ч и видимости менее 100 м. Из-за шторма танкер произвёл ошибочный маневр и сел на мель на каменистых отмелях Хасентес, в нескольких сотнях метров от берега у входа в порт. По информации капитана, это произошло в 4:50.

В 8:00 судно село на мель у башни Геркулеса, недалеко от входа в гавань. В 9:45 судно раскололось на две части и вскоре загорелось. Капитан санкционировал эвакуацию 28 членов экипажа, которые были доставлены на берег спасательными вертолетами. Жертв удалось избежать, однако пришлось эвакуировать около 300 семей из прибрежных домов. Облако дыма от судна в течение нескольких часов закрыли небо над городом, в то время как во второй половине дня ветер погнал их в сторону Феррола.

Отсутствие барьеров для нефтяных пятен и разрушение некоторых из них не позволили остановить расползание нефтяного пятна, которое дошло до устьев рек а-Корунья, Арес, Бетансос и Феррол. В общей сложности пострадало около 300 км береговой линии, лишив также работы более чем 4000 рыбаков и разрушив прибрежную аквакультуру. Ущерб от аварии был оценен в 300 млн евро.

Корму Mar Egeo вынесло на берег у башни Геркулеса, и она в течение многих лет была одной из достопримечательностей. В конце концов она была продана на аукционе в качестве металлолома одной астурийской компании, а якорь с танкера хранится в городском Аквариуме.

Компенсации лицам, пострадавшим от аварии, начали выплачиваться в 2002 году после долгого судебного разбирательства в Верховном суде Галисии.

10 сентября 1996 года гора мусора на городской свалке в районе Бенс обрушилась, накрыв собой дамбу и несколько зданий. 200000 кубических метров земли и мусора погребли под собой несколько машин и десятки катеров. Инцидент вызвал гражданские волнения, так как на несколько дней город накрыло волной невыносимой вони.

В ноябре 2002 года у берегов города потерпел крушение танкер Prestige, и нефтяное пятно достигло побережья, хотя ущерб экологии был в этот раз не столь серьезным, как в предыдущих случаях.

Пляж Бенс на сегодняшний день является объектом опасений со стороны экологов. Рядом с ним расположены уже упомянутые очистные, а также НПЗ, центр очистки сточных вод и насосы для сточных вод города Артейхо. В 2005 году на пляж были выброшены более 1000 литров дизельного топлива с нефтеперерабатывающего завода. Топливо сначала слили в реку Напал, а затем оно осело на пляж. Greenpeace подал в суд на владельца НПЗ, компанию Repsol.

История

Доримская и римская эпохи

Существуют свидетельства доримских поселений на территории, занимаемой городом на сегодняшний день (Кастро-де-Эльвинья и Альто-де-Санта-Маргарита). Коренным населением области было, согласно Страбону, кельтское племя артабров.

Залив Ла-Коруньи упоминается в трудах классических географов под именем Portus Magnus Artabrorum и был одним из ключевых пунктов в торговом пути вдоль берегов Европы. Упоминавшийся в трудах историков топоним Brigantium, вероятно, соответствует нынешнему пригороду Ла-Коруньи Бетансосу. Дион Кассий пишет о прибытии Цезаря к берегам Бригантия. Во II веке на мысе Ла-Коруньи римляне возвели маяк, нынешняя башня Геркулеса. Недавно были обнаружены остатки некрополя и других римских зданий в районах Пескадерия и Монте-Альто.

Средние века и Возрождение

После падения Римской империи регион был заселен свевами и вестготами. Арабское вторжение на Пиренейский полуостров в 711 году почти не затронуло эту местность, которая менее чем за сто лет стала частью христианского королевства Астурия. Бермудо II установил свой контроль над побережьем и "островом Фаро" (на самом деле это полуостров, на котором стоит башня Геркулеса), но между IX и X веками регион испытывал периодические набеги флотилий викингов, что вызвало отток населения в Бетансос, под защиту ландшафта.

В 991 году появился порт, куда прибывали паломники, направлявшиеся в Сантьяго-де-Компостела. В 1208 году город был покорён королем Леона Альфонсо IX, который переселил жителей соседнего города Эль-Бурго на место расположения нынешнего Старого города, перестроил город, дав ему имя Круния, и предоставил ему торговые привилегии. Таким образом, Ла-Корунья стала анклавом, подчиняющимся непосредственно королю, свободным от вассалитета по отношению к духовенству или феодалам Галисии.

Несколько десятилетий спустя его преемник Альфонсо X даровал городу земельные права и право продажи соли без уплаты налогов, что привело к его экономическому процветанию.

Во время правления Энрике III в конце XIV века были возведены стены, которые защищали город в последующие столетия. Часть их остатков сохранилась, как и трое ворот, которые вели из города к набережной Парроте. Так сохранился бастион, известный как Старая крепость (Fortaleza Vieja).

Уже в XV веке Хуан II даровал Ла-Корунье статус города (1446). Карл I присутствовал на заседании местного кортеса и открыл в городе Дом торговли специями.

Новое время

XVII век

В XVII-XVIII веках непрерывные войны испанской монархии привели к повышению налогов и увеличению нагрузки на население. Город впал в упадок.

В 1588 году из порта Ла-Коруньи вышла Непобедимая армада, а после её поражения город подвергся нападению пиратов Френсиса Дрейка. После сожжения монастырей Сан-Доминго, Сан-Томас и Пескадерия 19 мая англичане ушли.

В XVI—XVII веках Ла-Корунья превратилась в важнейший центр испанской торговли с Новым Светом. В 1620 году Филипп III создает навигацкую школу для мальчиков, а в 1682 году в Башне Геркулеса были проведены реставрационные работы.

XVIII век

В войне за испанское наследство город вновь страдал от повышения налогов и призыва населения в армию. Война закончилась в 1716 году, и город стал восстанавливаться благодаря производственной и экспортной деятельности каталонских предпринимателей, обосновавшихся в городе.

Во время правления Карла III была ликвидирована монополия Кадиса на торговлю с колониями в Америке. Тринадцать портов, в том числе Ла-Корунья, выиграли от отмены этой монополии. С этого момента город стал экономически активно развиваться, и король построил стену вдоль границ района Пескадерия (ее останки в настоящее время разделяют пляжи Риасор и Орсан). Именно в этом веке в городе открылась первая мануфактура: была открыта табачная фабрика (проработала до 1890-х годов).

Новейшая история

Война за независимость

В первой половине ХIХ века город пережил значительное увеличение численности населения с 12 000 в первые годы до примерно 20 000 в 1850 году.

30 ноября 1803 года в Америку отправилась экспедиция во главе с Франсиско Хавьером Балмисом, чтобы распространить на континенте вакцину против оспы, созданную несколько лет назад.

Во время наполеоновского вторжения в мае 1808 года город оказал сопротивление французской оккупации. Патриотическое восстание началось 30 мая, когда толпа, возбужденная призывами к возмущению, подняла испанские флаги в честь именин короля Фердинанда VII. Капитан-генерал дон Антонио Филаньери попытался договориться с патриотами, но те вступили в его дворец. Филаньери уступил их давлению и в конечном итоге покинул дворец через боковую дверь, чтобы укрыться в монастыре Сан-Доминго . В городе был образован Совет обороны, как и в других крупных городах Испании.

В 1809 году город был оккупирован французской армией Наполеона и освобождён английской армией генерала Джона Мура.

19 августа 1815 года Хуан Диас Порльер, по прозвищу Marquesito, произнес речь с требованием восстановить испанскую конституцию 1812 года, при поддержке буржуазии и интеллигенции. Однако 22 августа либеральные военные его предали, арестовали и доставили в замок Сан-Антон, где он был приговорен к смерти и казнён через повешение на бывшей Площади Испании 3 октября 1815 года.

Карлистские войны

Во время Первой Карлистской войны Ла-Корунья осталась верна королеве Изабелле II. Город был осаждён несколько раз экспедициями карлистов. После окончания конфликта королева Елизавета II наградила город статусом столицы провинции в 1849 году.

Конец XIX века

В конце XIX века развитие новых отраслей промышленности и банков создали основу современного облика города. В то время такие фигуры, как Эмилио Пардо Басан или Аурелиано Линарес Рибас (заместитель главы Либеральной партии), повысили престиж города и внесли существенные финансовые пожертвования в трудные времена для населения Ла-Коруньи.

После потери последних испанских колоний в 1898 году многие галисийцы, которые до того обосновались в Карибском бассейне, так называемые «индейцы», вернулись со своими деньгами в город, желая воссоздать городскую роскошь, которую они знали в городах, таких как Гавана или Сантьяго-де-Куба.

XX век: присоединение муниципалитета Оса

В XX веке демографический и экономический подъем города был подчёркнут аннексией муниципалитета Оса, произошедшей 28 января 1912 года: присоединённые территории составили более 70% нынешней территории муниципалитета. На новых землях активно открывались промышленные объекты, порт, бизнес-сеть и городские службы. Ла-Корунья стала столицей архитектурного авангарда Галисии на рубеже веков, после того, как в городе получили распространение здания с фасадами в стиле ар-нуво. В 1930 году компания Telefónica открыла центральную улицу Сан-Андрес, спроектированную архитектором Хосе Марией де ла Вега Самперой.

Вторая республика (1931-1936)

Муниципальные выборы 12 апреля 1931 года принесли победу республиканцам: Республиканская федерация Галисии, основанная адвокатом и политиком Сантьяго Касаресом Кирогой, получила 31 место в кортесе, еще 2 места получили независимые республиканские депутаты, одно место досталось социалистам и всего 6 - монархистам.

В 1930-е годы город охватила волна антирелигиозных выступлений. 2 июля 1931 года во второй половине дня толпа сожгла церковь капуцинов. Вмешательство гражданской гвардии предотвратило подобное в доминиканском монастыре. 12 сентября 1933 года бомба взорвалась у задней двери церкви Сан-Андрес, но взрыв не причинил серьёзных повреждений. В том же году был сожжён приход Сан-Висенте-де-Эльвинья.

Гражданская война (1936-1939)

В 1936 году началась гражданская война, и армейские командиры, которые поддерживали военный переворот, взяли город под контроль. С этого момента Ла-Корунья стала бастионом федерального республиканизма. Военный губернатор и генерал-капитан были переведены в Ферроль, где они будут казнены по приговору военного суда за отказ присоединиться к восстанию.

Диктатура Франко (1939-1975)

Во время диктатуры Франсиско Франко была построена одна из главных подъездных дорог к центру города, получившая имя тогдашнего мэра Альфонсо Молины. Строительство финансировали бизнесмен Педро де Барри ла Маса, сторонник режима, и крупные компании, такие как Union Fenosa.

В течение 1960-х годов население города стало активно увеличиваться, всего за десять лет оно выросло на 60000 человек в связи с волной иммиграции из сельских районов и расширением города на запад и на юг со строительством новых районов.

В 1975 году постройка башни Hercon (также известный как башня Коста-Рика) ознаменовало новую для испанских городов тенденцию строительства высотных зданий.

Демократический этап

В 1981 году город потерял статус столицу Галисии, который он имел с 1563 года, и уступил его городу Сантьяго-де-Компостела, что вызвало акцию протеста жителей Ла-Коруньи.

Последние десятилетия

Во время пребывания в должности мэра социалист Франсиско Васкес Васкес (1983-2006), избиравшийся мэром шесть раз подряд, начал реализацию масштабных проектов благоустройства города, наибольшее внимание уделив большой 12-километровой набережной (самой длинной в Европе) и трём научным музеям - Дому наук (вместе с планетарием), Дому Человека или Domus и Аквариуму. В это время в городе была обустроена новая инфраструктура: Дворец оперы, Колизей (многофункциональное здание для всех видов мероприятий, в том числе корриды), парк скульптур рядом с Башней Геркулеса, башня морского командования, развлекательный центр в порту (который включает в себя новый конференц-центр), обширные прибрежные парки, обелиск Миллениум или реконструированные рыночная площадь Луго и стадион Риасор.

Последние годы мандата Васкеса были отмечены несколькими спорными решениями, в том числе конфронтацией с региональным правительством по поводу названия города (Васкес отстаивал кастильскую форму "Ла-Корунья"). В 2006 году Васкес был назначен премьер-министром Испании Хосе Луисом Родригесом Сапатеро послом при Святом Престоле, а место мэра занял Хавьер Лосада.

В 2008 году город праздновал 800-летие восстановления Ла-Коруньи королем Альфонсо IX и 200-летие битвы при Эльвинье. 29 июня 2009 года Башня Геркулеса, древний символ города, была внесена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

В последнее десятилетие город расширяется, в первую очередь за счет иммиграции в городе (в городе проживает 21,766 иностранцев, большинство из них из Латинской Америки, Китая, Северной Африки и Африки к югу от Сахары).

Экономика

Ла-Корунья в настоящее время самая богатая область Галисии. Порт. Нефтеперерабатывающая, алюминиевая, судостроительная, пищевая, текстильная промышленность. Производство оружия. Рыболовство.

Достопримечательности

Башня Геркулеса

Символом Ла-Коруньи является Башня Геркулеса, старейший рабочий маяк в мире. Происхождение башни неизвестно, хотя она была перестроена римлянами во II веке н.э. В надписи на камне упомянуто имя Сервия Лупия, архитектора области Лузитания римской провинции Испания. Нынешний фасад в неоклассическом стиле представляет собой результат перепланировки, осуществлённой в XVIII веке. Военный инженер Эустахио Гьяннини отремонтировал маяк и провёл отделочные работы в 1791 году. В настоящее время башня имеет квадратную форму (в отличие от прошлых лет, когда она была круговая), в высоту достигает 58 метров. В 1991 году рядом с башней был разбит парк Де Ла Торре.

В 2007 году кандидатура башни Геркулеса была предложена ЮНЕСКО. 9 сентября 2008 года она стала побратимом Статуи Свободы в Нью-Йорке, а 25 сентября - побратимом маяка Фаро-дель-Морро в Гаване, старейшего в Америке и одного из символов Кубы.

27 июня 2009 года ЮНЕСКО включило, наконец, Башню Геркулеса в Список всемирного наследия.

Замок Сан-Антон

Замок Сан-Антон расположен в районе порта. Он был построен на маленьком острове в центре залива, где стояла небольшая часовня в честь святого Антония. Цель строительства замка состояла в том, чтобы защитить город от нападения с моря. Его строительство началось 1587 году, в соответствии с надписью на фасаде крепости.

Во время атаки британского флота в 1589 году замок справился со своей задачей, несмотря на то, что был еще недостроен. После нападения его строительство продолжалось до завершения работ в 1590 году.

С XVIII века крепость стала тюрьмой, пока в 1960 году в городе не была построена тюрьма. Ныне в замке расположен археологический и исторический музеи.

Церковь Санта-Мария

В Старом городе своей древностью и красотой выделяется монастырская церковь Санта-Мария (Санта-Мария-дель-Кампо). Это поздняя романская церковь (XII-XIII века) квалифицируется как соборная церковь с 1441 года. Она была закончена в 1302 году и состоит из трёх нефов и одной полукруглой апсиды.

Церковь Сантьяго

Церковь Сантьяго (XII-XIII века), романской традиции, имеет большой крытый деревянный неф и три апсиды, модифицированные в XV-XVI веках. Она была построена на руинах монастыря Сан-Франсиско, основанного около 1214 года, и была частично разрушена в середине XVI века. В 1651 году она была перестроена, но вскоре вновь разрушена взрывом пороховой бочки.

Церковь Святого Георгия

Церковь Святого Георигия построена в стиле барокко, состоит из трех нефов и имеет пышный внутренний декор. Фасад имеет колонны, что связывают с наследием архитектора барокко Фернандо де Касас-Новоа. В этой церкви была осуществлена первая попытка заключения гомосексуального брака в Испании (1901).

Церковь Святого Николая

Средневековый храм пострадал в середине XVIII века и был полностью реконструирован. Наиболее заметным элементом его архитектуры является внутренняя отделка.

Стены

Из старых городских укреплений на сегодняшний день сохранились остатки стен и трех ворот, выходивших к морю вдоль набережной Парроте, а также бастион, известный как Старая крепость, находящийся под государственной охраной.

Кроме того:

• курортная зона Риас-Альтас, атлантическое побережье Галисии с большим количеством отелей и песчаными пляжами
• монастыри Санта-Барбара и Санто-Доминго
• садик Сан-Карлос, в центре которого похоронен освободитель Ла-Коруньи от французов английский генерал Джон Мур

Спорт

В городе базируется футбольная команда «Депортиво Ла-Корунья», чемпион Испании 1999/2000.

• Spain LaCorunaTownHall.jpg

  Ратуша Ла-Коруньи

• Tumba de Sir John Moore.jpg

  Могила генерала Джона Мура

Известные уроженцы

• Мон Сантисо (исп. Mon Santiso), испанский и галисийский журналист, телеведущий и актёр.

Города-побратимы

• Кадис
• Ресифе
• Брест
• Марильянелла
• Мар-дель-Плата
• Каракас

Ссылки

• [www.coruna.es Официальная страница]
• [www.aytolacoruna.es Муниципальный совет]

Отрывок, характеризующий Ла-Корунья

На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.