Дагон (рассказ)
| Дагон | |
| Dagon | |
 | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Дагон» (англ. Dagon) — фантастический рассказ Лавкрафта, написанный в 1917 году. Он относится к раннему творчеству автора.
Сюжет
Весь рассказ — предсмертная записка человека, увидевшего Дагона. Плавая в редко посещаемых уголках Тихого океана, его корабль попадает в плен к немцам. Однако уже меньше чем через 5 дней рассказчику удаётся ускользнуть на маленькой шлюпке с достаточным количеством пищи и воды. В течение нескольких дней он плывёт, не встречая ни кораблей, ни земли.
В одну из ночей ему снится кошмар, и, проснувшись, он обнаруживает себя тонущим в вязком, чёрном болоте, довольно далеко от своей лодки. Всё вокруг усеяно костями разложившихся рыб, и в воздухе стоит ужасное зловоние. Судя по всему, это остров, образовавшийся при поднятии участка морского дна. Через три дня болото высыхает, и он отправляется к неведомой цели. Вдалеке виднеется довольно высокий холм. Рассказчик направляется к нему. За холмом находится ущелье, он спускается в него и видит там странный столб с древней, таинственной резьбой. И неожиданно, из толщи воды появляется Дагон и обхватывает столб своими руками. После чего главный герой, не помня себя, уплывает с острова на шлюпке, и находясь в состоянии временного помешательства, распевает жуткие и непонятные песнопения. Утром его находит американский корабль и везёт в Сан-Франциско, где главный герой приходит в сознание.
В конце рассказа человек выбрасывается из окна, не в силах больше выносить видения о Дагоне и страшную ломку от морфия, от которого он попал в зависимость, пытаясь забыть тот остров и Древнего Бога.
См. также
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| В Википедии есть портал «Лавкрафтовские ужасы» |
|
Это заготовка статьи о лавкрафтовских ужасах. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Дагон (рассказ)"
Отрывок, характеризующий Дагон (рассказ)
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
