Маскио, Умберто

Умберто Маскио
Общая информация
Полное имя	Умберто Дионисио Маскио
Прозвище	Кегельный шар (El Bocha)
Родился
Гражданство	Аргентина Италия
Позиция	полузащитник, нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	Уракан (Сан-Хусто)
	Эстудиантес (Девото)
1947	Эль Фортин (Пиньевро)
Клубная карьера*
1948—1952	Арсенал (Льявальоль)
1953	Кильмес
1954—1957	Расинг (Авельянеда)	92 (28)
1957—1959	Болонья	43 (13)
1960—1962	Аталанта	80 (22)
1962—1963	Интер Милан	15 (4)
1963—1966	Фиорентина	40 (11)
1966—1968	Расинг (Авельянеда)	47 (16)
Национальная сборная**
1956—1957	Аргентина	12 (12)
1962	Италия	2 (0)
Тренерская карьера
1969	Аргентина
1971	Расинг (Авельянеда)
1972	Коста-Рика
1973	Индепендьенте
	Унион (Санта-Фе)
	Чакарита Хуниорс
1985—1986	Блуминг
1999—2000	Расинг (Авельянеда)
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Перу 1957
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Умберто Дионисио Маскио (исп. Humberto Dionisio Maschio; 20 февраля 1933, Авельянеда) — аргентинский и итальянский футболист, нападающий. После завершения карьеры игрока работал тренером.

Карьера

Умберто Маскио родился в семье выходца из Ломбардии и аргентинки. Он начал карьеру в клубе «Арсенал» (Льявальоль), откуда в 1953 году перешёл в «Кильмес». На следующий год футболист перешёл в «Расинг» из Авельянеды, заплативший за трансфер игрока 200 тыс. песо. 7 мая 1954 года он дебютировал в составе команды в матче с клубом «Чакарита Хуниорс». В 1956 году Маскио был близок к переходу в туринский «Ювентус», однако интерес итальянцев ослаб после матча сборных Аргентины и Италии, где футболист выступил неудачно. На следующий год он перешёл в другой итальянский клуб, «Болонью» за 5 млн песо. Он дебютировал в составе команды 15 сентября 1957 года в игре с «Лацио», в которой его клуб проиграл 3:4. В составе болонцев Умберто провёл два сезона, сыграв в 43 матчах и забив 13 голов.

В 1960 году он перешёл в «Аталанту», которая выкупила половину контракта футболиста. В этом клубе Умберто стал играть на позиции «под нападающими». В 1962 году Маскио перешёл в миланский «Интернационале». Он дебютировал в составе команды 9 сентября в матче Кубка Италии с клубом «Алессандрия», в котором «нерадзурри» победили 5:0. Всего за клуб он провёл 17 игр и забил 6 голов. В своём единственном сезоне в клубе Маскио выиграл чемпионат Италии. Несмотря на этот успех, Маскио был недоволен своей позицией на поле: главный тренер команды, Эленио Эррера, использовал футболиста в центре полузащиты, что не нравилось футболисту. Последний матч за клуб Умберто провёл 26 мая 1963 года с «Торино» (1:1).

В 1963 году Маскио перешёл в «Фиорентину», дебютировав в клубе 9 сентября 1963 года в матче Кубка Италии с «Ливорно» (3:0). Там он выступал 3 сезона, являясь вместе с Джузеппе Кьяпеллой и Куртом Хамрином системообразующим игроком команды. В 1966 году он выиграл с клубом Кубок Италии. В апреле того же года он уехал на родину, вернувшись в «Расинг». Первый матч после возвращения футболист сыграл с «Чакаритой Хуниорс», в игре с которой дебютировал в свой первый приход в клуб. В этом же сезоне он выиграл чемпионат Аргентины. На следующий год он добился в клубе выигрыша Кубка Либертадорес и Межконтинентального кубка. Сам футболист позже говорил, что «Расинг» 1960-х был «революционной командой», касаемо не только игры, но и тактики и тренировок. 29 декабря 1968 года он провёл прощальный матч.

Международная карьера

Сборная Аргентины

С 1956 по 1957 год Маскио выступал за сборную Аргентины. В 1957 году он играл в составе национальной команды на чемпионате Южной Америки, где аргентинцы отпраздновали победу. На этом турнире он стал лучшим бомбардиром, забив в 6 играх 9 голов. При этом, в первом матче сборной, с Колумбией Маскио сделал хет-трик, а ещё в двух играх делал «дубли». Помимо него, атаку аргентинцев составляли Омар Сивори и Антонио Анджелилло. Эта троица получила прозвище «грязные рожи» (исп. caras sucias), за то, что почти полностью были в грязи в после матча со сборной Бразилии, выигранном аргентинцами со счётом 3:0. Всего за сборную Аргентины он провёл 12 матчей и забил в них 12 голов.

Сборная Италии

5 мая 1962 года Маскио дебютировал в составе сборной Италии в товарищеской игре с Францией. В том же году он поехал на чемпионат мира в качестве капитана команды. Там он провёл один матч, с Чили, прозванный «Сражение в Сантьяго», в котором игрок чилийцев, Леонель Санчес, сломал Маскио нос. Эти матчи стали единственными, проведёнными Умберто в футболке «Скуадры Адзурры».

Тренерская карьера

Завершив карьеру игрока, Маскио стал тренером. Он возглавлял сборные Аргентины и Коста-Рики, а также дважды был главным тренером «Расинга», «Индепендьенте» (победитель Кубка Либертадорес 1973), «Блуминг» и работал в других клубах.

Достижения

Командные

• Чемпион Южной Америки: 1957
• Чемпион Италии: 1963
• Обладатель Кубка Италии: 1966
• Чемпион Аргентины: 1966
• Обладатель Кубка Либертадорес: 1967
• Обладатель Межконтинентального кубка: 1967

Личные

• Лучший бомбардир чемпионата Южной Америки: 1957 (9 голов)

Тренерские

• Обладатель Кубка Либертадорес: 1973

Ссылки

• [www.figc.it/nazionali/DettaglioConvocato?codiceConvocato=654&squadra=1 Профиль на figc.it]

</div> </div>

Отрывок, характеризующий Маскио, Умберто

– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.