Морено, Хосе Мануэль

Хосе Мануэль Морено
Общая информация
Полное имя	Хосе Мануэль Морено Фернандес
Прозвище	«Ловкий наездник» (исп. El Charro)
Родился	3 августа 1916(1916-08-03) Буэнос-Айрес, Аргентина
Умер	26 августа 1978(1978-08-26) (62 года) Партидо де Мерло, Аргентина
Гражданство	Аргентина
Рост	172 см
Позиция	левый нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
1930—1933	Эстрела де Брандсен
1933—1935	Ривер Плейт
Клубная карьера*
1935—1944	Ривер Плейт	256 (156)
1944—1946	Реал Эспанья	41 (11)
1946—1948	Ривер Плейт	64 (24)
1949	Универсидад Католика	22 (8)
1950	Бока Хуниорс	22 (6)
1951	Универсидад Католика	12 (2)
1952	Дефенсор Спортинг	14 (3)
1953	Феррокариль Оэсте	15 (1)
1954—1956	Индепендьенте Медельин	40 (12)
1960—1961	Индепендьенте Медельин	3 (1)
Национальная сборная**
1936—1950	Аргентина	34 (19)
Тренерская карьера
1957	Индепендьенте Медельин
1957—1958	Универсидад Католика
1958	Бока Хуниорс
1959	Аргентина
1960—1962	Индепендьенте Медельин	играющий тренер
1962	Коло-Коло
1967	Уракан
	Ньюэллс Олд Бойз
1977—1978	Депортиво Мерло
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Чили 1941
Золото	Эквадор 1947
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Хосе́ Мануэ́ль Море́но Ферна́ндес (исп. José Manuel Moreno Fernández; 3 августа 1916, Буэнос-Айрес — 26 августа 1978, Партидо де Мерло, провинция Буэнос-Айреса) — аргентинский футболист, нападающий. По опросу МФФИИС он занимает 25-е место среди лучших футболистов XX века и 5-е в Южной Америке. Первый футболист, ставший победителем чемпионатов 4-х различных стран. Занимает 3-е место, по общему числу мячей чемпионатах Южной Америки — 13 голов. Занимает 13-е место по общему числу голов в чемпионате Аргентины. Занимает 4-е место по числу мячей за «Ривер Плейт» — 179 голов. Автор 500-го гола в чемпионатах Южной Америки.

«Чарро — лучший футболист, что я видел в своей жизни». Адольфо Педернера

Биография

Хосе Мануэль Морено родился в Буэнос-Айресе, на улице Брандсен района La Boca, в окрестностях стадиона «Бомбонера», на котором выступал клуб «Бока Хуниорс», за который Морено болел с детства. Семья была небогатой, а потому Морено начал с юных лет трудиться, работая в портовой прачечной, которая обслуживала моряков с иностранных судов. Однажды он увидел двух игроков «Боки», Роберто Черро и Доминго Тараскони, они показались Морено похожими на артистов, он сказал: «Я хочу быть, как они». Морено начал карьеру в команде Колледжа Сан-Хуан Евангелиста, где учился, а затем, в возрасте 14-ти лет, начал играть за молодёжный клуб «Эстрела де Брандсен». В возрасте 15-ти лет Морено пошёл на просмотр в «Боку». Однако на просмотре, несмотря на 2 забитых Морено гола, тренер 5-го состава «Боки» не захотел принять в свой клуб форварда, после чего, согласно архивам Аргентинской футбольной ассоциации, Морено сказал: «Через некоторое время вы пожалеете об этом, вот увидите».

«Ривер Плейт»

Спустя несколько дней после отказа «Боки» Морено устроился работать копировальщиком архива издательства «Атлантида», который печатал журнал «El Gráfico». Там Морено смог познакомиться с Тито Санчесом, имевшим связи в клубе «Ривер Плейт», являвшемся главным соперником «Боки». Благодаря нему Хосе Мануэль попал в 5-ю команду «Ривер Плейта», оставив увлечения танго и боксом, из-за которого у Морено был сломан нос. В возрасте 18 лет Морено вместе с несколькими молодыми игроками «Ривера» был отобран тренером Эмерико Хиршлем для турне по Бразилии, вышел на поле в матче с «Ботафого» и забил гол. В следующей игре, с клубом «Васко да Гама» «Ривер» вновь победил, 5:1, а Морено вновь забил гол.

17 марта 1935 года Морено дебютировал в официальной игре за «Ривер» в матче с «Платенсе», где также забил гол, а его команда победила 2:1. На следующий год он стал игроком основного состава клуба, выступая на позиции левого нападающего, с постоянными смещениями в центр поля и на фланг нападения. Ту команду «Ривера» называли «машина» (исп. La Máquina) из-за манеры игры пятёрки нападения: Карлоса Пеуселье, Ренато Чезарини, Бернабе Феррейры, Адольфо Педернеры и Хосе Морено, который был самый младший среди них (позже она выглядела как Хуан Карлос Муньос, Хосе Морено, Адольфо Педернера, Анхель Лабруна и Феликс Лоустау). «Ривер Плейт» доминировал в аргентинском футболе в конце 1930-х — первой половине 1940-х, выиграв четыре чемпионских титула и четыре раза став вице-чемпионом. В 1939 году Морено совершил неспортивный поступок, был удалён с поля и дисквалифицирован на длительный срок, но профсоюз профессиональных футболистов Аргентины объявил забастовку, и дисквалификацию сняли. В том же году в клуб пришёл молодой футболист, Анхель Лабруна, который также выступал на позиции левого центрального нападающего. Из-за него Морено был вынужден перейти на правый фланг атаки, из-за чего его голевая результативность существенно снизилась.

Мексика, Чили, Уругвай

В августе 1944 года Морено перешёл в мексиканский клуб «Реал Эспанья», выступавший в только что образованной профессиональной Мексиканской первой лиге. Когда в матчах, в которых Морено был на трибунах, «Эспанья» победила в финале Кубка Мексики «Атланте» со счётом 6:2, а затем в чемпионате «Астурию» 5:2, то Морено в газете пообещал: «Если мы с такой командой не станем чемпионами, я обещаю год играть без зарплаты». Его клуб выиграл чемпионат Мексики, набрав 79 % возможных очков, а его главными звёздами были Морено и полузащитник Луис де ла Фуэнте, которые подружились и вне футбола, Энрике Гарсия, ставший партнёром Морено по нападению и баскский центрфорвард Исидро Лангара. В Мексике Морено получил прозвище El Charro, которым называют лучших ковбоев Мексики. В конце 1946 года Морено был вынужден уехать из Мексики и продолжить выступать за «Ривер» (многие аргентинские футболисты охотно покидали свои клубы и, несмотря на контракт, уезжали в Мексику играть, так как условия там были лучше и зарплата выше, а ФИФА в условиях Второй мировой войны в Европе не могла уследить за переходами в Латинской Америке), который имел действующий контракт с Морено.

В первом матче за «Ривер» после возвращения, против «Феррокариль Оэсте», Морено забил 3 гола. Морено провёл с «Ривером» концовку чемпионата 1946, в котором его клуб стал чемпионом Аргентины, выступая вместе с молодым футболистом Альфредо Ди Стефано, который позже с благодарностью вспоминал Морено. В следующем году Морено поучаствовал в драке, когда начал защищать арбитра матча от болельщиков соперника «Ривера», клуба «Эстудиантес», напавших на судью. В том же году Морено получил камнем от болельщиков клуба «Тигре», Ди Стефано спросил Морено, нужна ли ему помощь, а Хосе Мануэль сказал: «Малыш, послушай меня внимательно. Если игрок вышел на поле, то он не покинет его по собственной воле, и это хорошо, потому что, в противном случае, он (как игрок) мёртв». Этот эпизод оказал сильное влияние на Ди Стефано, который никогда не уходил с поля, как бы сильно его не били. В 1948 году забастовка профсоюза футболистов, требовавших повышения зарплат и улучшения условий труда, вынудила многих уехать на заработки в другие страны. Свой последний матч за Ривер Морено провёл 11 декабря 1948 года против «Индепендьенте», в котором клуб Морено проиграл 3:4 (эта игра стала 321-й для Морено в футболке клуба). Хуан Мануэль уехал в Чили играть за «Универсидад Католика», заплативший за трансфер форварда 1,5 млн песо, в составе которого стал чемпионом Чили, через год он вернулся в Аргентину играть за «Боку Хуниорс»(«Ривер» не хотел видеть в своём составе футболиста, единожды уже покинувшего клуб). «Бока» перед последним туром находилась близко к «зоне вылета», и ей была необходима победа, чтобы не отправиться во второй аргентинский дивизион. Морено справился с этой задачей, а в 1950 году занял с командой 2-е место в чемпионате Аргентины. Затем Морено вновь играл за «Универсидад», потом за клуб первой лиги чемпионата Уругвая «Дефенсор Спортинг», а затем «Феррокариль Оэсте».

Колумбия

В 1954 году Морено уехал играть в Колумбию за клуб «Индепендьенте Медельин». Свой первый матч за этот клуб он провёл 24 февраля 1954 года в матче с «Бока Хуниорс» из Кали, в котором клуб Морено победил 4:0. В следующем году он внёс весомый вклад в то, что клуб стал чемпионом, выигранном в соперничестве с клубом «Мильонариос» («Медельин» опередел «Мильонариос» на 5 очков и стал чемпионом за 3 тура до конца чемпионата), где играли бывшие партнёры Морено по «Риверу» Педернера и Ди Стефано. Эта победа позволила Морено стать чемпионом в 4-й стране, что до того не удавалось никому. В 1956 году Морено закончил карьеру, ненадолго вернувшись на поле в сезоне 1960/61 как играющий тренер медельинского клуба.

Прощальный матч Морено провёл 14 мая 1961 года, в возрасте 44 лет и 9 месяцев, против «Боки Хуниорс», в нём «Индепендьенте» был разгромлен со счётом 2:5, оба мяча у колумбийцев забил Морено. За несколько минут до конца матча Морено поднял руки и покинул поле, публика не знала, что это был жест прощания с футболом. После этого матча для Морено было устроено чествование, где его приветствовали руководители клуба и партнёры по команде.

Сборная

Морено дебютировал в национальной команде 9 августа 1936 года против Уругвая, выигранном аргентинцами 1:0. Однако на чемпионат Южной Америки 1937 Морено взят не был, на турнир поехали ветераны Роберто Черро и Алехандро Скопелли. После первенства Морено всё же смог завоевать место в составе сборной, когда 10 октября 1937 года забил гол в ворота Уругвая на Кубке Ньютона, а его сборная победила 3:0. В 1938 году аргентинцы не поехали на чемпионат мира из-за недовольства процедурой отборочного турнира.

Морено участвовал в трёх чемпионатах Южной Америки. В 1941 году он выиграл в составе команды титул чемпиона Южной Америки. В 1942 году Аргентина заняла второе место, проиграв в финале Уругваю. Однако в самом турнире «селеста» смотрелась очень сильно, в одном из матчей разгромив Эквадор со счётом 12:0, а Морено забил в той игре 5 мячей, один из которых стал 500-м голом в истории турнира; а всего на том турнире он забил 7 мячей, став, вместе с партнёром по команде Эрминио Масантонио, лучшим бомбардиром первенства. На ЧЮА 1947 года был признан лучшим игроком турнира. Последний матч за сборную Морено провёл 29 марта 1950 года на Кубок Чевальер Боутель с Парагваем, где аргентинцы победили 4:0. Всего за национальную команду Морено провел 34 матча, забив 19 мячей.

После карьеры

Морено пробовал себя на тренерском поприще, но успехов не добился. Также работал техническим директором клубов «Бока Хуниорс» (в 1959) и «Ривер Плейт» (в 1962 году). Он женился на актрисе Поле Алонсо, дочери певицы танго, и с её помощью снялся в нескольких фильмах и даже попробовал себя в роли режиссёра. Последние годы жизни Морено тяжело болел из-за проблем с печенью, вызванных его излишней любовью к ночной жизни, алкоголю и сигарам. Умер Морено 26 августа 1978 года, в возрасте 62-х лет и 23 дней, в Партидо де Мерло (провинция Буэнос-Айрес), вследствие печёночной недостаточности, из-за которой он за 4 дня до этого впал в кому. Стадион клуба «Депортиво Мерло», который он тренировал перед смертью, был назван его именем, а прозвищем команды стало Los Charros (Наездники).

Клубы

Статистика выступлений Морено за клубы
Сезон	Лига	Клуб	Игры	Голы
1935	Примера	Ривер Плейт	20	6
1936	Примера	Ривер Плейт	33	24
1937	Примера	Ривер Плейт	31	32
1938	Примера	Ривер Плейт	31	24
1939	Примера	Ривер Плейт	24	20
1940	Примера	Ривер Плейт	33	16
1941	Примера	Ривер Плейт	28	14
1942	Примера	Ривер Плейт	28	10
1943	Примера	Ривер Плейт	22	6
1944	Примера	Ривер Плейт	6	4
1944/1945	Примера	Реал Эспанья	21	7
1945/1946	Примера	Реал Эспанья	20	4
1946	Примера	Ривер Плейт	13	8
1947	Примера	Ривер Плейт	28	10
1948	Примера	Ривер Плейт	23	6
1949	Примера	Универсидад Католика	22	8
1950	Примера	Бока Хуниорс	22	6
1951	Примера	Универсидад Католика	12	2
1952	Примера	Дефенсор Спортинг	14	3
1953	Примера	Феррокариль Оэсте	15	1
1954	Кубок Мустанг	Индепендьенте Медельин	12	3
1955	Кубок Мустанг	Индепендьенте Медельин	13	3
1956	Кубок Мустанг	Индепендьенте Медельин	15	6
1960	Кубок Мустанг	Индепендьенте Медельин	2	0
1961	Кубок Мустанг	Индепендьенте Медельин	1	1
Всего			523	243

Достижения

Командные

• Чемпион Аргентины: 1936, 1937, 1941, 1942, 1947
• Чемпион Южной Америки: 1941, 1947
• Чемпион Мексики: 1945
• Чемпион Чили: 1949
• Чемпион Колумбии: 1955

Личные

• Лучший бомбардир чемпионата Южной Америки: 1942 (7 мячей)
• Лучший игрок чемпионата Южной Америки: 1947

Примечания

</div> </div>

Отрывок, характеризующий Морено, Хосе Мануэль

– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.