Мифы Крита
Поделись знанием:
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
Мифы Крита несут важную историческую информацию, но не могут служить для реконструкции династии критских правителей. Реальные цари совмещены в собирательном образе Миноса.
Крит считался местом рождения многих богов, но для каждого из них известны альтернативные места рождения.
Известен культ быка, связанный с мифами: Тесей побеждает Минотавра, Геракл побеждает критского быка.
Божества:
- Аполлон. Второй из шести Аполлонов был критянин, сын Корибанта.
- Аполлон и Артемида. Посещали Крит для очищения.
- Афина. По версии, родилась на Крите.
- Гера. Вышла замуж за Зевса на Крите.
- Гестия. Основала Кносс.
- Дионис. По версии, родился на Крите.
- Зевс. Родился на Крите, там же его могила.
- Илифия. По критянам, родилась в Амнисе.
- Кербер. Золотой Кербер работы Гефеста стоял в Прасе, с ним связаны два рассказа.
- Рея. Родила Зевса в пещере на Крите, её жилище в Кноссе.
- Персефона. Изображалась на монетах из Праса.
- Пик. Похоронен на Крите, отождествляется с Зевсом.
- Плутос. Родился на Крите.
- Сабазий. Родился на Крите.
- Сирены. У города Аптеры проиграли состязание Музам, которые ощипали их перья.
Содержание
Важнейшие топонимы
- Критян же Идоменей предводил, знаменитый копейщик:
- В Кноссе живущих мужей, в укрепленной стенами Гортине,
- Ликт населявших, Милет и град белокаменный Ликаст,
- Ритий обширный и Фест, многолюдные, славные грады,
- И других, населяющих Крита стоградного земли,
- Был воеводою Идоменей, знаменитый копейщик,
- И Мерион, Эниалию равный, губителю смертных;
- Осмьдесят черных судов принеслося под критской дружиной.
- (Гомер. Илиада II 645—652, перевод Н. И. Гнедича)
- Крит. Остров [1]. В кносских табличках линейного письма Б упомянуты следующие идентифицируемые города: a-mi-ni-so (Амнис), di-ka-ta-de (Дикта), ru-ki-to (Ликт), tu-ri-so (Тилисс), ra-to (Лато), u-ta-no (Итан), pa-i-to (Фест), a-pa-ta-wa (Аптара), ku-do-ni-ja (Кидония) [2]. В надписи Аменхотепа III из Ком-эль-Гетана упомянуты kftw (кафту, критяне), затем названия их городов: amniša (Амнис), bajašta (Фест), kutunaja (Кидония), kunuša (Кносс), rikata/likata (Ликт) [3].
- Критяне.
- Амнис. Река, посвящена Артемиде и нимфам [4]. См. Гомер. Одиссея XIX 188 (пристань у Кносса). Город Амнис упомянут в надписи Аменхотепа III [5].
- Дикти (Дикте). Гора в Греции (Крит). Пещера связана с Зевсом.[6] В микенских текстах упомянут di-ka-ta-jo di-we (Диктейский Зевс) [7].
- Ида. Гора.[8] Название восходит к ПИЕ *видхва «лес, дерево» [9].
- Кидония. Город, упомянута в надписи Аменхотепа III [10].
- Ликт. (у Полибия ионическая форма Литт.) Город на Крите. Упомянут при описании рождения Зевса [11]. Лук Аполлона называют «ликтийским» [12]. Также Ликтас — название поселения в стране Лукка [13]. Согласно Агафоклу Вавилонскому, Зевс родился в Ликте, и ему дала грудь свинья [14]. Согласно монетам, Зевса могла кормить свинья или собака [15].
- Салмонидский мыс на востоке Крита [16], там святилище Афины [17].
- Титир. Гора на Крите, в Кидонской области, где святилище Диктинней [18].
- Эгейская («Козья») гора. На ней родился Зевс [19].
Царские династии
Персонажи:
- Акакаллида.
- Андрогения. (Андрогенейя.) Из Феста, возлюбленная Миноса, мать Астерия [20].
- Ариадна.
- Астерий (сын Миноса).
- Гефест (герой). Согласно поэту Кинефону, сын Тала и отец Радаманфа [21].
- Главк (сын Миноса).
- Девкалион (сын Миноса).
- Диона. По версии, мать Милета от Аполлона [22].
- Евриала (дочь Миноса). (en:Euryale) Мать Ориона.[23]
- Евригий. Согласно Мелесагору и Гесиоду, так был назван Андрогей [24].
- Европа (мифология).
- Зевс. По евгемеризации, брат Урана, царствовал на Крите ранее сына Крона [25].
- Ида. Дочь Корибанта. Жена Ликастия, мать Миноса II [26].
- Итона. Дочь Ликтия. Жена Миноса I, мать Ликастия (по длинной генеалогии Крита).[26]
- Ификл. Сын Идоменея и Меды. Убит Левком [27].
- Катрей.
- Клиситира. (Клисифера.) Дочь Идоменея и Меды, помолвлена с Левком. Убита Левком, хотя бежала под защиту храма.[28]
- Крит. (точнее Крет.) Автохтон. Царь этеокритян — древнейших жителей Крита [29]. Первооткрыватель благ, полезных для жизни общества [30]. По Кинефону, отец Тала [21].
- Крита. (точнее Крета.) Дочь Астерия. Жена Миноса (согласно Асклепиаду).[31]
- Крита. Дочь Девкалиона [32]
- Крита. Жена Гелиоса, мать Пасифаи (по версии) [33].
- Крита. Внучка древнейшего Зевса, на ней женится Аммон, бежав на Крит [34]
- Ксанф. Царь Крита, похитивший Европу [35].
- Ксенодика. Дочь Миноса и Пасифаи.[31]
- Лик. Сын Идоменея и Меды. Убит Левком [27].
- Ликаст. (Ликастий.) По длинной генеалогии Крита, сын Миноса I и Итоны. Жена Ида, сын Минос II.[26]
- Меда. Дочь Икария, сестра Пенелопы [36]. Жена Идоменея. Изменила мужу с Левком. Левк затем убил её вместе с её дочерью Клиситирой.[37]
- Мельфида. Жена Мола, мать Мериона [38].
- Мерион.
- Минос I. Согласно некоторым, был сыном Зевса и Европы и дедом Миноса II. Жена Итона, сын Ликастий.[26]
- Минос.
- Мол. (en:Molus) Побочный сын Девкалиона.[32] По другим, сын Миноса, отец Мериона [39].
- Орсилох. С Крита. Сын Идоменея, бегун. Согласно вымышленному рассказу Одиссея, убит им [40].
- Пасифая.
- Радаманф.
- Сарпедон (сын Зевса).
- Талос. (Тал.) Согласно Кинефону, сын Крита, отец Гефеста [21].
- Тектам.
- Эфон. Сын Девкалиона. Одиссей выдает себя за него при разговоре с Пенелопой [41].
Идейские дактили
Другие персонажи
- Агелай. Отец Антея, критянин [42].
- Адаманфея. (en:Adamanthea) Нимфа, воспитала Зевса. Спрятала его на дереве от Крона.
- Адрастея.
- Айтос. (Аэт. «Орел».) Юноша, рождённый землей, красавец. Когда Зевс воспитывался в Идейской пещере, первым высказал желание повиноваться ему. Гера из ревности превратила его в орла, который помог Зевсу в войне с гигантами [43].
- Акакаллида. Нимфа, родила от Аполлона Филакида и Филандра, когда он сочетался с ней в доме Карманора в городе Тарре (Крит). Детей выкормила коза [44].
- Амалфея.
- Андромах. Из Ликта. Участник Троянской войны. Убит Энеем [45].
- Антей (сын Агелая). Воин из Ликта, участник индийского похода Диониса. Убит Дериадеем [46].
- Антимах. Воин с Крита. Убит Энеем [47].
- Анхиала. Критская нимфа. Породила идейских дактилей [48].
- Аптер. Критский герой. За него была просватана Евлимена, ставшая возлюбленной Ликаста. Когда это выяснилось, Аптер убил Ликаста и бежал к Ксанфу в Термеры [49].
- Арестор. Из Кносса, отец Офельта [50].
- Арефуса. С Крита. Жена Ферсандра, сын Гилл [51].
- Арея. С Крита. Дочь Клеоха. Мать Милета (от Аполлона).[31]
- Арисбант. Отец Леокрита [52].
- Астакид. Некий козопас с Крита, похищенный горной нимфой [53].
- Атимний.
- Афарей (сын Калетора). Критянин, участник Троянской войны. Убит Энеем [54].
- Бласта. (в другом чтении Балта.) Нимфа, чьим сыном называли Эпименида [55].
- Бремон. Из Кносса. Участник Троянской войны. Убит Энеем [45].
- Бритомартида.
- Галатея. (en:Galatea (mythology)) Дочь Еврития. Жительница Феста, жена Лампра. Родила девочку, которую воспитала как мальчика Левкиппа. Взмолилась Лето, и та превратила её в юношу [56].
- Гелика. (en:Helike (mythology)) Кормилица Зевса, с горы Дикте на Крите. Стала созвездием Большой Медведицы [57].
- Гемоний. Отец Амалфеи.[58]
- Гилакс. Отец критянина Кастора [59].
- Гилл. С Крита. Сын Ферсандра и Арефусы. Убит Энеем [51].
- Гиппас. Отец критянина Гипсенора [60].
- Гипсенор. Сын Гиппаса. Критянин, участник Троянской войны. Убит Деифобом [60].
- Горго. Критянка, в неё был влюблен бедняк Асандр, она отказала ему, но выглянула в окно, глядя на его погребение, и стала камнем [61].
- Гортин. Сын Тегеата и Мэры. Переселился из Аркадии на Крит и основал город Гортину. По критской версии, сын Радаманфа [62].
- Дикта. См. Диктинна.
- Диктинна. См. Бритомартида.
- Диктис Критский.
- Дметор. С Крита. Сын Ясона. В вымышленном рассказе Одиссея его хозяин [63].
- Евбул. С Крита. Сын Карманора, отец Кармы [64].
- Евлимена. (en:Eulimene) Дочь Кидона с Крита. Просватана за Аптера, но стала возлюбленной Ликаста. По прорицанию и жребию отец принес её в жертву, после заклания обнаружилась её беременность [65].
- Евритий. С Крита. Сын Спартона, отец Галатеи [66].
- Ианфа. (en:Ianthe) Из Феста. Дочь диктейца Телеста. Жена Ифиса [67].
- Ида. Нимфа, дочь Мелиссея. Воспитывала Зевса на Крите [68] Кормилица Зевса [69].
- Ида. Жена древнейшего Зевса, от которого родила 10 куретов [70].
- Идофея. Либо дочь Океана (или Мелиссея), кормилица Зевса [71].
- Ифис. Отец Лигда из Феста [72].
- Ифис.
- Калетор. Отец критянина Афарея [54].
- Камиро. (Камейро.) Дочь Пандарея, упомянута в «Одиссее» (без имени). Изображена на картине Полигнота в Дельфах [73].
- Кардис. С Крита. Потомок Идейского Геракла, отец Климена [74].
- Карма. (en:Carme (mythology)) Дочь Евбула, внучка Карманора. Мать Бритомартиды (от Зевса) [75]. Или дочь Феникса [76] и Кассиопеи [77], жила в Мегарах, воспитала Скиллу.
- Карманор. Критянин, который очистил Аполлона и Артемиду после убийства ими Пифона. У него был сын Евбул [78] и сын Хрисофемид [79]. Дом в городе Тарре [44].
- Кастор (сын Гилакса). Критянин. Его сыном притворяется Одиссей [59].
- Катрей. По аркадской версии, сын Тегеата и Мэры, переселился из Аркадии на Крит и основал город Катрея [62].
- Келей (курет). Один из куретов, вошедших в пещеру Зевса, превращен в птицу [80].
- Керан. Критянин из Ликта, участник Троянской войны, возница Мериона. Убит Гектором [81].
- Кербер. Один из куретов, вошедших в пещеру Зевса, превращен в птицу [80].
- Кидон.
- Киносура. Одна из идейских нимф, кормилица Зевса. От неё бухта Киносура около город Исты. Стала созвездием Малой Медведицы [82].
- Клеодора. По версии, дочь Пандарея из Милета [83].
- Клеох.' Отец критянки Ареи.[31] Герой, похоронен в Милете в Дидимее [84].
- Кирбант. (Кирбас, en:Kyrvas) Друг куретов. Основал Гиерапитну [85]. Из Кносса, один из корибантов, участник индийского похода Диониса [86]. Критский город Гиерапитна также назывался Кирбой и Камиром [87].
- Кноссия. Нимфа. Родила Менелаю сына Ксенодама (согласно Евмелу).[88]
- Комет. Некий Комет упомянут у Гесиода, там же его дочь (?) Халкиопа, в связи с Аполлоном.[89]. Некий прорицатель Комет с Крита упомянут Климентом [90].
- Креонт (Крейон). Отец Ликомеда [91].
- Кресса. Дочь Даная, родила от Аполлона куретов [92].
- Критский бык.
- Ксенодам. Сын Менелая и нимфы Кноссии (согласно Евмелу).[88]
- Кэрат. Речной бог с Крита, отец амнисийских нимф [93].
- Лаий. Один из куретов, вошедших в пещеру Зевса и превращенный в птицу [80].
- Лампр. Житель Феста. Сын Пандиона. Жена Галатея, сын Левкипп (первоначально был девочкой) [94].
- Левк.
- Левкипп (сын Лампра).
- Леокрит. Сын Арисбанта. Ахеец, друг Ликомеда. Убит Энеем [95].
- Лигд. Сын Ифиса. Из Феста. Отец Ифис/Ифиса [96].
- Ликаон. «Кносский искусник». Выковал меч Аскания [97].
- Ликаст. С Крита, влюблен в Евлимену (дочь Кидона, просватанную за Аптера) и возлег с ней. Когда Кидон получил пророчество, что нужно принести в жертву девушку, жребий пал на его дочь. Ликаст открыл, что был её любовником, но ему не поверили, и жертва была принесена. Аптер убил Ликаста, устроив засаду [65].
- Ликомед (сын Креонта).
- Ликтий. Отец Итоны [26].
- Мелисса. (en:Melissa) Согласно Дидиму, дочь Мелиссея, кормила Зевса козьим молоком и медом. Отец назначил её первой жрицей Реи [98].
- Мелиссей (царь Крита).
- Мелиссей. Один из куретов [99].
- Мероп. Отец Пандарея.
- Меропа. По версии, дочь Пандарея из Милета [83].
- Милет (сын Аполлона).
- Милин. Предводитель гигантов на Крите, истребленных Зевсом [100].
- Минотавр.
- Навкрата. Рабыня Миноса. Мать Икара от Дедала [101].
- Оакс. Сын Аполлона и Акакаллиды, эпоним города на Крите [102].
- Офельт. (Офельтес.) Участник индийского похода Диониса. Убит Дериадеем [103]. В его память устраивают игры (песнь XXXVII поэмы Нонна).
- Панакрида. Пчела, медом которой кормили Зевса на Крите. Отсюда название Панакры — часть Идейских гор [104].
- Пандарей.
- Пандион. Житель Феста, отец Лампра [66].
- Пиррих. Один из куретов, от него назван город Пиррих в Лаконике [105]. Изобретатель пляски пирриха [106]. Либо один из корибантов [107], охранял Зевса [108]. Критянин родом из Кидона [109].
- Птерас. Основал город Аптеры на Крите [110].
- Сипрет. Некий критянин. Изменил свой пол, чтобы увидеть на охоте купание Артемиды [111].
- Спартон. Отец Еврития из Феста [66].
- Талос (витязь).
- Телест. [112] С Крита, отец Ианфы [113].
- Телефуса. Из Феста, жена Лигда, мать Ифис/Ифиса [114].
- Титея. Родила от одного из куретов титанов [115]. Родила от Урана 18 сыновей и нескольких дочерей, включая Басилею и Рею. После смерти её назвали Геей [116].
- Ферет. Воин с Крита. Убит Энеем [47].
- Ферсандр. С Крита. Жена Арефуса, сын Гилл [51].
- Филакид. Герой из Элира (Крит). Сын Аполлона и нимфы Акакаллиды [44].
- Филандр. Герой из Элира (Крит). Сын Аполлона и нимфы Акакаллиды [44].
- Фолоя. Рабыня с Крита. Пленница, доставшаяся Сергесту на погребальных играх по Анхису [117].
- Хрисофемид. С Крита. Сын Карманора. Первым одержал победу в пении в Дельфах [79]. Очистил Аполлона после смерти Пифона [118]. По версии, отец Филаммона [119].
- Эга. (en:Aega (goddess)) Дочь Гелия, кормилица Зевса. Наводила на титанов страх своим взглядом, и Гея спрятала её в пещере на Крите. Согласно пророчеству, Зевс вел битву в козьей шкуре [120].
- Эголий. Один из куретов, вошедших в пещеру Зевса, превращен в птицу [80].
А также:
- Амнисиады (en:Amnisiades). Нимфы с Крита. Спутницы Артемиды, дочери Кэрата [93]. Кормят ланей [121].
- Дактили.
- Куреты.
См. также:
- Авксесия. Девушка с Крита, её статуя на Эгине.
- Агамемнон. По версии, основал Пергам на Крите.
- Алкон. На Крите на него напал дракон.
- Алфемен. Покинул Крит и поселился на Родосе.
- Апемосина. Покинула Крит и поселилась на Родосе.
- Арисба. Критянка, дочь Тевкра, жена Дардана.
- Афимбр. Переселился в Ионию.
- Аэдона. Дочь Пандарея. Происходила с Крита.
- Аэропа. Дочь Катрея, царица Аргоса.
- Боттон. С Крита прибыл в Македонию.
- Ганимед. По Платону, миф о нём выдумали критяне. По версии, его похитил Минос.
- Гарпии. Скрылись на Крите.
- Дамия. Девушка с Крита, её статуя на Эгине. См. Авксесия.
- Дедал. Жил на Крите.
- Дельф. Переселился на Крит из Лаконики.
- Евксантий с Кеоса. Отказался от царской власти, предложенной критянами.
- Иапиг. Переселился с Крита в Италию.
- Иасион. По версии, миф о нём относили к Криту.
- Италия. По версии, названа именем дочери Миноса.
- Ихнобат. Пёс Актеона, из Кносса.
- Клеолай. Сын Миноса, прибыл из Крита в Давнию.
- Климен (сын Кардиса). Переселился из Крита в Олимпию.
- Кнагий. Спартанец, попавший рабом на Крит и бежавший.
- Кратаид. Переселился на Крит из Лаконики.
- Левкипп (сын Ксанфия). Участвовал в неудачном походе на Крит.
- Лин. По некоторым, родился на Крите.
- Менелай. Посетил Крит.
- Неда. Нимфа, принесла Зевса из Аркадии на Крит.
- Никострат. Переселился на Крит из Спарты.
- Орион. По версии, погиб на Крите.
- Перибея (дочь Алкафоя). Плавала на Крит с Тесеем.
- Полиид (сын Керана). Посетил Крит.
- Поллид. Переселился на Крит из Лаконнки.
- Прокрида. Исцелила Миноса.
- Ракий. Критянин, основал поселение в Колофоне.
- Сатирия. Дочь Миноса, переселившаяся в Италию.
- Сикинид. По версии, критянин.
- Скамандр. Критянин, прибывший в Троаду.
- Тевкр (сын Скамандра). Критянин, прибывший в Троаду.
- Теттик. Прибыл из Крита в Лаконику.
- Тесей. Посетил Крит и увез Ариадну.
- Тлеполем. Посетил Крит (версия).
- Федра. Дочь Миноса, стала царицей Афин.
- Фест. Переселился из Сикиона на Крит.
- Фимбр. Переселился из Крита в Троаду.
- Эней. Основал город Пергам на Крите.
- Эрифр (сын Радаманфа). Пришёл с Крита и основал город Эрифры.
- Иудеи. По некоторым, жили на Крите и назывались идеи (видимо, спутаны с филистимлянами).
- Магнеты. Поселились на Крите.
- Мессапии. По некоторым, прибыли с Крита.
- Тельхины. Их часть переселилась с Крита в Беотию.
Источники
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 1, 6 далее
- ↑ Молчанов А. А., Нерознак В. П., Шарыпкин С. Я. Памятники древнейшей греческой письменности. М., 1988. С.42
- ↑ Latacz J. Troy and Homer. Oxford UP. 2004. P.130
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика III 872—882
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.159
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 1, 6
- ↑ Предметно-понятийный словарь греческого языка. Микенский период. Л., 1986. С.141
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 5-6
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.199
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.159
- ↑ Гесиод. Теогония 477
- ↑ Каллимах. Гимны II 33
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.232
- ↑ Афиней. Пир мудрецов IX 375f // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.187
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.275
- ↑ Страбон. География II 4, 3 (стр.106)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика IV 1678
- ↑ Страбон. География X 4, 12 (стр.479)
- ↑ Гесиод. Теогония 484
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 221
- ↑ 1 2 3 Павсаний. Описание Эллады VIII 53, 5
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 443
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.148а М.-У. = Псевдо-Эратосфен. Катастеризмы 32; Гигин. Астрономия II 34, 1; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 4, 3
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.146 М.-У.
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека III 61, 1 // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.786
- ↑ 1 2 3 4 5 Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 60, 3
- ↑ 1 2 Ликофрон. Александра 1220 комм.
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э VI 10; Ликофрон. Александра 1221 и комм.
- ↑ Климент. Строматы I 102, 5
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 64, 1
- ↑ 1 2 3 4 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 1, 2
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 3, 1
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 60, 4
- ↑ III книга Диодора // Торшилов Д.О. Античная мифография. СПб, 1999. С.118
- ↑ Августин. О граде Божием XVIII 12
- ↑ Асий, фр.10 Бернабе
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э VI 9; Ликофрон. Александра 1220
- ↑ Гигин. Мифы 97, возможно, имя в рукописи испорчено
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 79, 4
- ↑ Гомер. Одиссея XIII 259
- ↑ Гомер. Одиссея XIX 183
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXV 381
- ↑ Сервий. Комментарий к «Энеиде» Вергилия I 394; Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.286
- ↑ 1 2 3 4 Павсаний. Описание Эллады X 16, 5
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера XI 43-53
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXII 187
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера VI 688—690
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1121
- ↑ Парфений. О любовных страстях 35, 1.4
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXV 378
- ↑ 1 2 3 Квинт Смирнский. После Гомера X 88-91
- ↑ Гомер. Илиада XVII 345
- ↑ Каллимах. Эпиграмма 36 Пейдж
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада XIII 541
- ↑ Плутарх. Солон 12; Лексикон Суды // Фрагменты ранних греческих философов. Ч.1. М., 1989. С.74
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 17
- ↑ Арат. Явления 36; Псевдо-Эратосфен. Катастеризмы 2, ошибочно указана Малая Медведица; Гигин. Астрономия II 2, 1
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 7, 5
- ↑ 1 2 Гомер. Одиссея XIV 204
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада XIII 411
- ↑ Плутарх. Об Эроте 20
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады VIII 53, 4
- ↑ Гомер. Одиссея XVII 443
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 30, 3
- ↑ 1 2 Парфений. О любовных страстях 35
- ↑ 1 2 3 Антонин Либерал. Метаморфозы 17, 1
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 715
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 1, 6-7
- ↑ Плутарх. Застольные беседы III 9, 2
- ↑ III книга Диодора // Торшилов Д. О. Античная мифография. СПб, 1999. С.118
- ↑ Гигин. Мифы 182
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 708
- ↑ Павсаний. Описание Эллады X 30, 2
- ↑ Павсаний. Описание Эллады V 8, 1
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 76, 3; Павсаний. Описание Эллады II 30, 3
- ↑ Псевдо-Вергилий. Скопа 220
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 40, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 7, 7; 30, 3
- ↑ 1 2 Павсаний. Описание Эллады X 7, 2
- ↑ 1 2 3 4 Антонин Либерал. Метаморфозы 19, 2
- ↑ Гомер. Илиада XVII 610
- ↑ Арат. Явления 36; Псевдо-Эратосфен. Катастеризмы 2; Гигин. Мифы 224; Гигин. Астрономия II 2, 1; Нонн. Деяния Диониса I 166
- ↑ 1 2 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.17
- ↑ Климент. Протрептик 45, 2, по Меандрию
- ↑ Страбон. География X 3, 19 (стр.472)
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIV 36
- ↑ Колобова К. М. Из истории раннегреческого общества. Л., 1951. С.70
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 11, 1
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.70 М.-У.
- ↑ Климент. Строматы I 132, 3
- ↑ Гомер. Илиада IX 84
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.432
- ↑ 1 2 Каллимах. Гимны III 44
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 17, 1-2
- ↑ Гомер. Илиада XVII 344
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 670
- ↑ Вергилий. Энеида IX 304
- ↑ Лактанций. Божественные установления I 22, 19-20
- ↑ Комментарий О. П. Цыбенко в кн. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Кн.4-7. СПб, 2005. С.347
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 71, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э I 12
- ↑ Филаргирий. Комментарий к «Буколикам» Вергилия I 65 // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.427, 526, 665, по Дионисию Халкидскому; Malkin I. Myth and territory in the Spartan Mediterranean. Cambridge University Press. 2003. P.70
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXII 186
- ↑ Каллимах. Гимны I 50
- ↑ Павсаний. Описание Эллады III 25, 1-2
- ↑ Страбон. География X 3, 8 (стр.467)
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 37
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXVIII 290
- ↑ Николай Дамасский. Собрание занимательных обычаев, фр.103аа, 2 Якоби
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.161
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 17, 5
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.363
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 717
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 685
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 66, 2
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека III 57, 1-2 // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.784-785
- ↑ Вергилий. Энеида V 285; Гигин. Мифы 273
- ↑ Схолии к Пиндару. Пифийские песни Введение // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.375
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.68
- ↑ Гигин. Астрономия II 13, 4
- ↑ Каллимах. Гимны III 163
Напишите отзыв о статье "Мифы Крита"
Отрывок, характеризующий Мифы Крита
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
