Херсонская епархия (историческая)

Не следует путать с Херсонской и Таврической епархией.

Херсо́нская епа́рхия — древняя православная епархия Константинопольского Патриархата в Крыму с центром в городе Херсон. Возникла не позже середины IV века. Упразднена во второй половине XV века.

Херсонская епархия, наряду с епархией Боспора — наиболее древняя епархия Крыма. Первое достоверное документальное подтверждение её существования относится ко времени Второго Вселенского собора (381 год), орос которого подписал епископ Херсона Еферий. Согласно документу, Херсонская епархия вместе с Томами и Анхиалой, числится в провинции Малая Скифия.

Семь херсонских мучеников

Предание называет более ранние сроки образования епархии. Согласно «Житию епископов Херсонских», епископ Василей был послан Иерусалимским епископом Ермоном в 16 год правление императора Диоклетиана, то есть называется самый конец III века — 299—300 год. Однако эта дата поставлена под сомнение. Предположительно сделано это было с целью «удревнить» херсонскую кафедру, и связать гибель первого её епископа со временем диаклетиановых гонений.

Житие сообщает о изгнании святого Василея из города, о чуде воскрешения сына местного «первого человека». Чудо обращает многих херсонитов ко Христу, однако большинство горожан остаются язычниками и убивают Василея.

Следующие проповедники прибывают в Херсон из Геллеспонта, приглашенные одним из христиан-херсонитов. Их имена — Евгений, Елпидий и Агафодор. Житие подчеркивает, что и они в своё время прибыли из Палестины. Все трое названы епископами, что уже вызывает вопросы. По предположению А. Ю. Виноградова, это либо ошибка: епископом был только один из них, либо автор жития намеренно свёл трёх разновременных епископов, чтобы поместить их имена в текст жития. Обстоятельства их гибели описываются аналогично случаем со святым Василем. Возможно, автор жития знал только факт их мученической кончины и имена.

Следующий проповедник епископ Еферий прибывает из Иерусалима через «немалое время». Житие повествует о поездке святого Еферия в Константинополь к императору Константину, и о том, что по приказу императора язычники были изгнаны из города военной силой, а на их место были поселены христиане. Именно с этого времени Херсон был переподчинён Константинопольскому архиепископу. Еферий умер по дороге из Константинополя на одном из островов устья Днепра. После смерти Еферия по просьбе херсонитов им был поставлен другой епископ, которым стал святой Капитон. Капитон прибыл в город в сопровождении полутысячного отряда, который был должен защищать его и город от буйства язычников. Язычники были оттеснены за городские стены. Чудо в печи для гашения извести, в пламя которой вошёл св. Капитон, убедило многих язычников принять крещение. Св. Капитоном был воздвигнут храм апостола Петра.

Обращает внимание совпадение имён епископа Еферия из «Жития» и херсонского епископа, подписавшего соборный акт 381 года. В. В. Латышев предполагает, что речь идёт о двух епископах с таким именем, жившими в разное время. К. Цукерман, предполагает, что житийный Еферий и Еферий, подписавший соборный акт — одно и то же лицо. Но в этом случае речь должна идти не о Константине I, а о Феодосии I. Косвенным подтверждением этого является то, что репрессивные меры против язычников, невозможные при Константине I, становятся реальностью именно при Феодосии. Тем более, что Синаксарь Константинопольской Церкви (XII век) сообщает о смерти святого Еферия при императоре Феодосии.

Таким образом, епископская кафедра в Херсоне появилась не позже середины IV века и, вероятно, первоначально была под омофором Иерусалимского епископа, но при епископе Херсона Еферии и не позже 381 года оказалась в подчинении Константинопольского архиепископа.

Херсонская архиепископия

Уже к VII веку Херсонскую кафедру занимал архиепископ. Очевидно, что в это время в епархию входила и область Дори, населённая готами: в конце VII века епископ Херсона подписывает постановления Трулльского собора (692 год) как епископ Херсона Дорантского (επίσκοποϛ Χερσώοϛ τήϛ Δόραντοϛ). В нотиции Псевдо-Епифания Херсонская епархия значится как автокефальная архиепископия и стоит на 24-м месте. За ней следует архиепископия Боспора. В последующих нотициях Херсонская епархия всегда оказывается выше по рангу других крымских епархий, занимая от 17 до 25 места. И если другие крымские епархии (Боспорская, Сугдейская, Готская, Фулльская) в ранних нотициях следовали непосредственно за Херсонской, а в более позднее время переместились по списку ниже до 3 — 5 десятка, Херсонская продолжала сохранять своё достаточно высокое положение.

Херсон в это время сохраняет свою роль христианского миссионерского центра Крыма. Именно здесь принимает крещение князь Владимир в 988 году. При патриархе Николае Мистике херсонскому архиепископу поручается миссия в Хазарию, во время которой он должен был найти достойного для епископской хиротонии и способствовать его прибытию в Константинополь на поставление. Очевидно в задачу херсонского владыки входит выяснение состояние христианства в Хазарии и рукоположение священников. Одновременно патриарх просит стратига Херсона способствовать архиепископу в этом трудном деле. Очевидно эти трудности связаны с борьбой за приоритет в Хазарии между христианством, мусульманством и иудаизмом.

Херсонская митрополия

В конце XIII века Херсонская кафедра была возвышена до митрополии. Её архиерей по имени Феодор участвует в соборе под председательством патриарха Иоанна Векка в 1280 году уже с титулом митрополита. В списке митрополитов он стоит перед Сугдейским, что позволяет отодвинуть срок появления Херсонской митрополии до 1275 года (под этим годом упоминается митрополит Сугдеи Феодор. Однако титул этот не соответствовал реальному положению дел. Не имея в своём подчинении ни одного епископа, херсонский владыка имел резиденцию в городе, былая слава которого минула в прошлые века. Упадок города имел следствием и упадок епархии.

В конце 1368 году Херсон, за отсутствием своего епископа, был передан под управление Готскому митрополиту, который управлял епархией на правах патриаршего экзарха. Таким образом, Херсонская митрополия в этот краткий период (порядка 2-х лет) была патриаршей ставропигией. Вскоре, однако, был вновь возглавляем своим архиереем.

Конец XIV века прошёл в тяжбах за приходы с соседними Готской и Сугдейской епархиями. Херсонский митрополит Фаддей заявил свои права на ряд приходов, которые он назвал своими исконными территориями. В тяжбе за приходы сказалась политическая борьба. И если патриарх Макарий деятельно поддержал притязания херсонского владыки, то поставленный после его свержения патриарх Нил склонился в сторону его противников, впрочем призывая к милости в отношении обнищавшей Херсонской кафедры. Готский митрополит Феодосий проявил взысканную патриархом милость и пошёл на уступки в споре.

Последний известный митрополит Херсона был поставлен в 1440 году. Как сообщает А. Л. Бертье-Делагард, этот митрополит был униатом и жил не в Херсоне, а где-то в окрестных деревнях.

После этого, за исключением непонятного упоминания митрополита «Херсонского и Ератского» в 1626 году, о Херсонской епархии ничего не известно. Очевидно, она была упразднена где-то в середине XV века.

Католическая епархия в Херсоне

Проникновение во второй половине XIII века в Северное Причерноморье и обращение Херсона в генуэзскую колонию приводит к усилению «латинского» влияния в городе. 16 июля 1333 года в связи с учреждением митрополии в Воспоро в Херсоне упоминается католический епископ, которым был монах ордена Доминиканцев Риккардо (или Ричард Английский). Херсон числится в составе Воспорской митрополии. Из письма папы Иоанна XXII известно, Ричард вместе с митрополитом Воспоро Франциском де Камерино, уже проявил себя на поприще проповеди среди христиан и обратил алан в католичество. Впрочем, образование католической епископии в Херсоне следует отнести к более раннему времени: под актом передачи генуэзцам района Константинополя Галаты (1303 год) стоят подписи архиепископа Воспоро Франциска и епископа Херсона Ричарда Английского. Таким образом, католическая епархия в Херсоне в начале XIV века уже была. В 1334/1335 он вместе с Франциском де Камерино в качестве папского легата участвовал в посольстве в Константинополь для переговоров о унии, где принимал участие в споре о исхождении Святого Духа с Варлаамом Калабрийским. К 1320 году в Херсоне уже существует католический монастырь.

Храмы Херсонеса

Херсон, фактическая столица обширной области — в раннем средневековье являлся христианским центром Крыма. По числу и богатству храмов Херсон оставляет далеко позади любой город региона. Всего на территории городища обнаружено 13 базилик, 5 крестообразных, 2 центрических, 7 крестово-купольных храмов, а так же около 20 часовен. Наиболее древние найденные базилики относятся к VI веку. Похоже, каждый жилой район имел свою церковь, богато украшенную колоннами, скульптурами и рельефами из проконнесского мрамора. Стены и полы храмов били покрыты мозаиками. Все храмы расположены на самых высоких и красивых местах города. В отличие от более «варварского» в своей архитектуре Пантикапея, Херсон, тогда богатейший город Крыма, в период от IV по VI века был застроен христианскими базиликами, архитектура которых носила явное влияние константинопольской архитектуры. Однако прослеживается влияние сирийской и малоазийской архитектуры. Обычно это трехнефные базилики с двумя рядами мраморных колон, разделяющих нефы. Стены и полы базилик украшены мозаиками. Но внешний вид храмов нисколько не выдаёт внутренней красоты и богатства убранства. Это простые стены, сложенные из обтёсанного камня и плинфы. Так называемая «Уваровская базилика», по всей видимости, была кафедральным храмом Херсонской епархии и освящена была во имя апостолов Петра и Павла.

Литература

• Митрополит Макарий (Булгаков). [www.sedmitza.ru/lib/text/435750/ История Русской Церкви. т. I. гл. II. Епархия Херсонская.]
• Виноградов А. Ю. [www.hse.ru/pubs/share/direct/document/82230674 «Миновала уже зима языческого безумия…» Церковь и церкви Херсона в IV веке по данным литературных источников и эпиграфики.] — М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2010.
• Н. М. Богданова. Церковь Херсона в X—XV веках.//Византия. Средиземноморье. Славянский мир. М.: Издательство МГУ. 1991 г. с. 19-49.
• А. Л. Бертье-Делагард. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде. // ИТУАК № 57 1920 г. с. 1-135.
• А. Г. Герцен, Ю. М. Могаричев. [elar.urfu.ru/bitstream/10995/3520/3/adsv-30-09.pdf К вопросу о церковной истории Таврики в VIII веке.] // Античная древность и средние века. 1999. Вып. 30. с. 95-115.
• Ю. М. Могаричев, А. В. Сазонов, Т. Э. Саргсян, С. Б. Сорочан, А. К. Шапошников. Жития епископов Херсонских в контексте истории Херснонеса Таврического. // Нартекс. Bysantina Ukrainenis. — Харьков: Антиква, 2012 г. т.1.
• Г.-В. Байер. [elar.urfu.ru/bitstream/10995/2647/1/adsv-27-09.pdf Митрополии Херсона, Сугдеи, Готии и Зихии по данным просопографического лексикона времени Палеологов. // Античная древность и средние века. — Симферополь: Таврия, 1995. — Вып. 27: Византия и средневековый Крым. — с. 65-76].
• Н. Н. Болгов. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/bitstream/123456789/651/1/Bolgov%20N.N.%20The%20Culture%20Continuity%20in%20Nothern%20Black%20Sea%20Coast%20IV-VI%20cent.%20A.D..pdf Культурный континуитет в Северном Причерноморье IV—VI вв]. — Нижний Новгород: Издательство Ниже¬ городского государственного университета им. Н. И. Лобачевского, 2001

Отрывок, характеризующий Херсонская епархия (историческая)

– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.