Хун Сен

Хун Сен кхмер. ហ៊ុន សែន<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Камбоджи
с 30 ноября 1998 года
Предшественник:	должность восстановлена
Второй Премьер-министр Камбоджи
21 сентября 1993 года — 30 ноября 1998 года
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Председатель Совета Министров Государства Камбоджа
1 мая 1989 года — 21 сентября 1993 года
Предшественник:	он сам как председатель совета министров Народной Республики Кампучия
Преемник:	должность упразднена
Председатель Совета Министров Народной Республики Кампучия
15 января 1985 года — 1 мая 1989 года
Предшественник:	Чан Сы
Преемник:	он сам как председатель совета министров Государства Камбоджа
Рождение:	4 апреля 1951(1951-04-04) (73 года) Кампонгтям
Отец:	Хун Неанг
Мать:	Ди Йон
Супруга:	Бун Рани
Дети:	сыновья: Хун Манет, Хун Манит, Хун Мани; дочери: Хун Мана, Хун Мали (приёмная)
Партия:	1) Красные кхмеры 2) НРПК 3) Народная партия Камбоджи
Награды:

Хун Сен (кхмер. ហ៊ុន សែន; 4 апреля 1951, Кампонгтям) — камбоджийский политик и государственный деятель, премьер-министр Камбоджи, председатель правящей Народной партии. Командир Красных кхмеров в период гражданской войны. Порвал с полпотовским режимом, переориентировался на Вьетнам, с этих позиций активно участвовал в кампучийском конфликте 1980-х годов. Занимал высшие правительственные посты в НРК и Государстве Камбоджа. Сохранил руководство правительством после восстановления монархии. Установил собственное авторитарное единовластие в результате фактического государственного переворота. По состоянию на 2016 год правление Хун Сена является самым длительным в Азии и одним из самых длительных в мире.

Ранние годы

Родился в семье богатых землевладельцев китайского происхождения. При рождении получил имя Хун Бунал, которое чаще произносилось Хун Нал. Хун Неанг, отец Хун Сена, был авторитетным буддистским проповедником. Однако материальное положение семьи было подорвано выкупом, который пришлось заплатить похитителям Ди Йон — матери Хун Сена.

Начальную школу Хун Нал окончил в родной деревне. В 13-летнем возрасте Хун Нал поступил в пномпеньскую буддистскую школу. Вынужден был прервать учёбу после ареста преподавателя по политическим мотивам. Работал в провинции Мемот на каучуковой плантации. Занимался профсоюзной деятельностью.

С детства отличался упорством и честолюбием. На вопросы о выборе жизненного пути отвечал, что желает стать королём.

Командир «Красных кхмеров»

В 1970 году в Камбодже произошёл республиканский переворот. Был отстранён от власти принц Нородом Сианук, установилась Кхмерская Республика во главе с генералом Лон Нолом. Хун Нал негативно воспринял эти перемены и примкнул к движению Красных кхмеров. Впоследствии он утверждал, что сделал это не из коммунистических, а из монархических убеждений — гражданскую войну «Красных кхмеров» против республиканского правительства Лон Нола он считал движением в поддержку принца Сианука.

Именно в рядах «Красных кхмеров» Хун Нал принял подпольный псевдоним Хун Сен, ставший его личным именем. Службу в Революционной армии Кампучии Хун Сен начинал курьером. К 1974 году дослужился до командира батальона. Участвовал в боях, лишился левого глаза из-за пулевого ранения. Это произошло 16 апреля 1975 года — за день до вступления «Красных кхмеров» в Пномпень и установления террористической диктатуры Пол Пота.

В 1976 году, при режиме Демократической Кампучии, 25-летний Хун Сен был назначен командиром бригады в «Восточной военной зоне». Свидетельств о непосредственном участии Хун Сена в полпотовском геноциде нет, однако как военный функционер он способствовал организации принудительного труда на контролируемых территориях.

С 1977 года полпотовская верхушка начала чистку партийно-государственного аппарата и военного командования. Функционеры пограничной с Вьетнамом «Восточной зоны» оказались под особым подозрением. Не дожидаясь репрессий, Хун Сен бежал во Вьетнам.

В правительстве НРК

Несколько месяцев Хун Сен провёл во вьетнамской тюрьме. После проверки лояльности он был освобождён и включён в группу перебежчиков, сформировавшую под вьетнамским контролем Единый фронт национального спасения Кампучии (ЕФНСК). Состоял в руководстве ЕФНСК, был одним из ближайших сподвижников Хенг Самрина и Чеа Сима.

В декабре 1978 года началась массированная вьетнамская интервенция в Кампучию. 7 января 1979 года вьетнамские войска вошли в Пномпень. Под вьетнамским контролем была провозглашена Народная Республика Кампучия (НРК). Правительственные функции принял Народно-революционный комитет, с 1981 Государственный совет НРК под председательством Хенг Самрина. Полпотовские войска отступили в труднодоступные районы и повели партизанскую войну.

С января 1979 Хун Сен занял пост министра иностранных дел. На этом посту перед ним стояла задача обеспечить международное признание НРК. Однако официальные связи с НРК установили только тридцать государств социалистического лагеря и социалистической ориентации. Большинство стран мира и ООН признавали не правительство НРК (как пришедшее к власти в результате иностранной интервенции), а объединённую оппозицию — Коалиционное правительство Демократической Кампучии.

Во внутренней политике Хун Сен всецело поддерживал курс Хенг Самрина на «социалистические преобразование» при однопартийном режиме. В 1985 году Хун Сен как ближайший сподвижник Хенг Самрина был назначен премьер-министром НРК. С этого времени он начал постепенно оттеснять своего покровителя, концентрируя в своих руках реальную власть, устанавливая контроль над административными и силовыми структурами.

В переходный период

Упорное вооружённое сопротивление оппозиции (полпотовцев, республиканцев, сианукистов), изменения общемировой обстановки вынудили правящий режим НРК пойти на политические уступки. С 1 мая 1989 инициированные Хун Сеном конституционные изменения преобразовали НРК в формально деидеологизированное Государство Камбоджа.

В Париже начались переговоры о политическом урегулировании, в которых Хун Сен играл одну из ключевых ролей. 23 октября 1991 года были заключены Парижские соглашения, формально завершившие многолетнюю войну.

Понимая неизбежность уступок и реставрации монархии, Хун Сен сделал ряд жестов лояльности в отношении Нородома Сианука, монархических и буддистских традиций. В значительной степени под его влиянием правящая Народно-революционная партия Кампучии отказалась от марксистско-ленинской идеологии, провозгласила приверженность принципам демократии и частной собственности, переименовалась в Народную партию Камбоджи.

Хун Сен сохранил пост премьер-министра в Государстве Камбоджа после вывода вьетнамских войск. В 1991 Хенг Самрин оставил пост генерального секретаря правящей партии, в 1992 — председателя Госсовета. Формально преемником Хенг Самрина стал Чеа Сим, но реально партийно-государственное руководство сосредоточилось в руках Хун Сена.

Установление единовластия

В 1993 году в Камбодже была восстановлена монархия, на трон вернулся король Сианук. На многопартийных выборах наибольшее количество голосов получила монархическая партия ФУНСИНПЕК, НПК, неожиданно для своего руководства, заняла второе место.

Я никогда не сомневался, что на выборах победят монархисты. Равно как и в том, что при любых итогах выборов власть сохранит Хун Сен.
Гаффар Пеанг-Мет

В результате сложного компромисса между ФУНСИНПЕК и НПК при посредничестве короля был введён — по настоянию Хун Сена — институт двойного премьерства. Первым премьер-министром стал сын Сианука принц Нородом Ранарит, вторым премьер-министром — Хун Сен. Отношения между ними были сложными и враждебными. Оба премьера обвиняли друг друга в узурпаторстве, некомпетентности, тайном сговоре с полпотовцами. Ранарит обладал покровительством короля и поддержкой избирателей, но Хун Сен опирался на контролируемый госаппарат.

Конец двоевластию положило вооружённое столкновение июля 1997. Опираясь на лично преданных ему силовиков, прежде всего своего главного телохранителя и будущего свата Хок Лунди, Хун Сен фактически совершил государственный переворот. Нородом Ранарит был отстранён от власти, партия ФУНСИНПЕК разгромлена. Король Сианук вынужден был примириться с установлением авторитарного единовластия Хун Сена. Отношения между монархом и главой правительства не изменились после отречения Сианука и воцарения Нородома Сиамони в 2004 году.

В 1998, 2003, 2008 НПК во главе с Хун Сеном одержала победы на выборах в Национальную ассамблею. Формально правительства создавались на основе коалиции НПК с ФУНСИНПЕК, реально политику определяла партия Хун Сена. В 2004 Хун Сен одержал верх в политическом конфликте со своим последним влиятельным соперником Чеа Симом (формальным главой государства в короткий период «междуцарствия») и свёл его функции к сугубо церемониальным. После смерти Чеа Сима в 2015 Хун Сен официально возглавил Народную партию Камбоджи.

На выборах 2013 большого успеха добилась оппозиционная Партия национального спасения Камбоджи во главе с Сам Рейнгси. Оппозиция не признала объявленные итоги и организовала массовые протесты, к которым примкнули пномпеньские рабочие. Уличные антиправительственные выступления были жёстко подавлены. Урегулировать ситуацию удалось личными переговорами Хун Сена с Сам Рейнси.

Премьерское правление

По состоянию на 2016 год, Хун Сен возглавляет правительство Камбоджи (Народной Республики Кампучии, Государства Камбоджа, Королевства Камбоджа) более 30 лет. Его правление является самым длительным в современной Азии и одним из самых длительных в мире.

С 1998—1999 годов, после ликвидации двоевластия и окончательного разгрома «Красных кхмеров», политическая обстановка в Камбодже в целом стабилизировалась. После десятилетий войны и геноцида это считается достижением, которое ставится в заслугу Хун Сену. На тот же период пришёлся экономический рост, развитие инфраструктуры. Негативные же ситуации вменяются в вину чиновникам низших рангов.

В то же время режим Хун Сена часто рассматривается как авторитарный и коррумпированный, нарушающий права человека, наследующий худшие черты НРК и вьетнамской оккупации. Не забывается и принадлежность Хун Сена в молодости к «Красным кхмерам».

Политика НПК под руководством Хун Сена не имеет выраженных идеологических черт, ориентирована на прагматизм и концепцию «эффективного управления» (в этом несомненное отличие от времён НРК). Политический стиль Хун Сена демонстративно авторитарен.

Камбоджийское радио всё чаще использует термин «царствование». Речь идёт не о Нородоме Сиамони, монархом называют Хун Сена… «Он любит показывать, что является хозяином страны», — говорит Рауль-Марк Женнар, советник камбоджийского правительства. Хун Сен часто говорит о себе в третьем лице. В одном из интервью 2001 года он высказал свою концепцию власти: «Чтобы быть лидером, нужна сила и твёрдость. Если нет твёрдости, у власти не удержаться».

После гибели Хок Лунди в авиакатастрофе 2008 ближайшим сподвижником Хун Сена и куратором силовых структур является вице-премьер и министр внутренних дел Сар Кенг.

Критики Хун Сена сравнивают его режим с «военно-экономической мафией». Отдельно говорится об антисоциальной политике, изъятии у населения земельной собственности, вырубке лесов, поощрении вьетнамской иммиграции и китайского капитала за счёт национального предпринимательства. Публиковались расследования о принадлежности Хун Сену и членам его семьи доходной недвижимости, СМИ и нефтяных ресурсов.

Арабская весна, затем Евромайдан и Украинская революция вызвали у камбоджийских властей опасения перед массовыми беспорядками. Хун Сен заранее предупредил, что против «хаоса» будут приняты жёсткие меры. Заметно ужесточились репрессивные акции в отношении оппозиционных активистов. Ответственность за обострение обстановки в стране Хун Сен возлагает на «некоторые иностранные круги».

Я не только ослаблю оппозицию, я их сделаю мёртвыми... Если у кого-то хватит сил попытаться провести демонстрацию, буду бить этих собак и засуну в клетку.
Хун Сен, 20 января 2011 года, в разговоре о свержении президента Туниса Бен Али

Целый ряд подобных высказываний и соответствующих действий приведён в докладе Human Rights Watch «30 лет Хун Сена», изданном в 2015 году.

Личная жизнь и семья

В 1976 году Хун Сен женился на Бун Рани, медсестре из госпиталя, в котором он находился после ранения. Заключение брака было сопряжено с трудностями, поскольку поскольку в системе «Красных кхмеров» эта сторона жизни жёстко контролировалась партийным руководством и связи на основе взаимной симпатии считались нежелательными. Разрешение было дано не сразу и только в групповом порядке. После побега мужа во Вьетнам Бун Рани была репрессирована полпотовцами. Вновь соединиться им удалось только после вьетнамской интервенции.

С 1998 Бун Рани имеет статус первой леди Камбоджи и именуется «её превосходительство». Бун Рани возглавляет камбоджийский Красный крест, курирует программы здравоохранения.

Супруга Хун Сена имеет репутацию женщины жёсткой и властной. Оппозиция обвиняла Бун Рани в использовании ресурсов «Красного креста» в политических интересах НПК. Существует версия о причастности Бун Рани к убийству известной камбоджийской актрисы Писит Пилика, предположительно совершённом людьми Хок Лунди по указанию первой леди, недовольной отношениями актрисы с мужем-премьером.

В браке Хун Сен и Бун Рани имели шестерых детей — четырёх сыновей, одну родную и одну приёмную дочь. Хун Камсот умер в раннем детстве. Четверо играют видную роль в камбоджийских силовых структурах, политике и экономике. Хун Манет — генерал-лейтенант, Хун Манит — бригадный генерал камбоджийской армии. Хун Мани — политик, депутат Национальной ассамблеи от НПК. Дочь Хун Мана — крупный медиа-бизнесмен.

Хун Манет женат на дочери Хок Лунди Хок Чиндави. Хун Мана замужем за сыном Хок Лунди Ди Вичеа.

Хун Ненг, старший брат Хун Сена, был губернатором Кампонгтяма, затем депутатом парламента от НПК.

В октябре 2007 Хун Сен публично отрёкся от приёмной дочери Хун Мали в связи с тем, что она лесбиянка. Он заявил, что «вообще» нормально относится к подобным явлениям, но не может потерпеть подобного в своей семье.

Хун Сен обладает почётным титулом самдек, который присваивается только королём Камбоджи.

Хун Сен имеет два высших политологических образования. Он почётный член многих научных учреждений мира, в том числе РАЕН.

Литература

• Mehta H. C., Mehta J. B.  Hun Sen: Strongman of Cambodia. — Singapore: Graham Brash (Pte.) Ltd., 1999. — 287 p. — ISBN 9-812-18074-5.
• Becker E.  When the War Was Over: Cambodia and the Khmer Rouge. — New York: Public Affairs, 1998. — 632 p. — ISBN 1-891-62000-2.

Ссылки

• [www.cnv.org.kh/personInfo/biography_of_hun_sen.htm Biography of Hun Sen] [www.cnv.org.kh/ Cambodia New Vision ~ newsletter of cabinet of Cambodia’s Prime Ministerial office]

Отрывок, характеризующий Хун Сен

– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.