Ортега, Даниэль

Даниэль Ортега Сааведра José Daniel Ortega Saavedra<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Никарагуа
с 10 января 2007 года
Предшественник:	Энрике Хосе Боланьос Гейер
Президент Никарагуа
10 января 1985 года — 25 апреля 1990 года
Предшественник:	должность восстановлена
Преемник:	Виолета Чаморро
Координатор Правительственной Хунты Национальной Реконструкции Никарагуа
4 марта 1981 года — 10 января 1985 года
Предшественник:	Серхио Рамирес
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	11 ноября 1945(1945-11-11) (78 лет) Ла-Либертад, Никарагуа
Супруга:	Росарио Мурильо
Партия:	СФНО (с 1962)
Награды:

Хосе́ Даниэ́ль Орте́га Сааве́дра (исп. José Daniel Ortega Saavedra; род. 11 ноября 1945, Ла-Либертад) — политический деятель Никарагуа, один из лидеров Сандинистской революции 1979 года, свергнувшей режим Анастасио Сомосы, президент Никарагуа в 1985—1990 гг. и с ноября 2006 года по настоящее время. Братья Камило и Умберто Ортега.

Биография

Детство и юность

Даниэль Ортега родился в 1945 году в маленьком никарагуанском городке Ла-Либертад в семье учителя. Его родители были противниками сомоситских властей Никарагуа. Отец, Даниэль Ортега Серда, участвовал в революционном освободительном движении под руководством Сезара Аугусто Сандино; мать, Лидия Сааведра, за свою деятельность даже была заключена в тюрьму Национальной гвардией Сомосы.

По окончании средней школы обучался на факультете права престижного Центральноамериканского университета в Манагуа. Революционной деятельностью начал заниматься в пятнадцатилетнем возрасте, тогда же впервые был арестован секретной полицией диктаторского режима Луиса Сомосы (ноябрь 1960 г.), из-за чего не закончил образования.

До победы революции

Даниэль впервые был задержан за политическую деятельность в 15-летнем возрасте. В 1962 году он вступил в ряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения (СФНО). В декабре 1963 года был арестован в Гватемале и депортирован в Никарагуа. С 1965 года 20-летний Даниэль Ортега вошёл в состав Национального руководства сандинистов. В 1966—1967 годы — командующий Центральным фронтом СФНО.

В 1967 году был приговорён к тюремному заключению за участие в вооружённом ограблении отделения Bank of America и подвергался многочисленным пыткам в тюрьме «Типитапе»; даже в этих условиях он продолжал писать стихи. В конце 1974 года был освобождён вместе с другими заключёнными-сандинистами в обмен на взятых партизанами заложников из числа сторонников Сомосы. После освобождения уехал на Кубу, где несколько месяцев проходил партизанскую подготовку.

С 1975 года член Национального руководства СФНО. Ортега, первоначально игравший не самую важную роль в СФНО, постепенно выдвигался в лидеры, оттесняя фигуры наподобие Томаса Борхе. В 1976 году нелегально вернулся в Никарагуа, возглавлял вооружённую борьбу против режима А. Сомосы в центральном, северном и южном районах страны. 19 июля 1979 года вошёл в Руководящий совет правительства Национального возрождения.

После падения Сомосы

После победы Сандинистской революции возглавил Правительственную хунту национальной реконструкции (20 июля 1979 года), которая с 1980 начала строительство социализма в Никарагуа.

Сандинистское правительство было враждебно встречено США, но получало поддержку от СССР, социалистических государств и ряда стран Европы.

С марта 1981 года Даниэль Ортега избран координатором Руководящего совета СФНО. В 1982 году в связи с активизацией деятельности «контрас», поддерживаемых США, правительство Ортеги ввело в стране чрезвычайное положение, действовавшее до 1988 года.

Ортега — президент Никарагуа

В ноябре 1984 года Ортега был избран президентом Никарагуа и официально вступил на этот пост 10 января 1985 года. В 1987 году правительство Д. Ортеги столкнулось с серьёзными экономическими трудностями и было вынуждено свернуть почти все социальные программы. В феврале-марте 1989, после прекращения помощи от СССР, сандинистское правительство начало искать пути прекращения гражданской войны, провело ряд демократических реформ и назначило президентские и парламентские выборы на февраль 1990 года. На прошедших 25 февраля 1990 года выборах блок партий Союз национальной оппозиции во главе с Виолетой Чаморро нанёс поражение сандинистам. В. Чаморро получила 55 % голосов, тогда как Д. Ортега — 40 %. Ровно через два месяца, 25 апреля, Даниэль Ортега уступил пост президента Виолете Чаморро.

В оппозиции

После поражения сандинистов Д. Ортега выразил удовлетворение тем, что «сандинистская революция не стала механической копией советской или кубинской модели», а использовала «смешанную экономику и политический плюрализм для восстановления и развития страны, создания богатств с тем, чтобы впоследствии их обобществить». При этом отмечались заметные подвижки в идеологических установках СФНО. Даниэль Ортега призывал никарагуанцев «простить сомосистов». В свою очередь, Анастасио Сомоса Портокарреро, сын диктатора, свергнутого сандинистами в 1979 году, призывал поддержать Ортегу на президентских выборах, поскольку тот «пересмотрел позицию и возглавил новых сандинистов, которые хотят оставить позади прошлые ошибки и идти вперёд».

Баллотировался в президенты на выборах в 1996 и 2001 гг., но оба раза проиграл кандидатам от правых сил. В 1996 году Даниэль Ортега собрал 38 % голосов, а президентом был избран представитель Либерально-конституционной партии (ЛКП) Арнольдо Алеман. В 2001 году на президентских выборах Ортега получил уже 45,35 % голосов избирателей, но победу одержал кандидат ЛКП Энрике Боланьос.

После 2006: вновь президент

Даниэль Ортега выиграл президентские выборы в Никарагуа 5 ноября 2006 года, получив 38 % голосов. Основными его соперниками были получившие 29 и 26,2 процента голосов соответственно глава Либерального никарагуанского альянса Эдуардо Монтеалегре и консерватор Хосе Рисо.

Характер режима

По оценке влиятельного лондонского журнала «The Economist», методы правления президента Ортеги постепенно становятся более и более авторитарными.

В то же время Даниэль Ортега и его партия начали сотрудничать с политическими противниками — бывшими функционерами режима диктатора Сомосы, правым экс-президентом Арнольдо Алеманом (связи с Алеманом были установлены ещё при его президентстве, которое характеризовалось как «двухпартийная диктатура»), левым противником СФНО Эденом Пасторой и даже с Партией никарагуанского сопротивления бывших контрас.

Что не менее примечательно, многие из бывших соратников Ортеги по Сандинистской революции, например леворадикальный священник и поэт Эрнесто Карденаль или революционерка и историк Дора Мария Тельес, ещё в 1990-х годах покинули ряды СФНО и создали Движение сандинистского обновления, критикуя Ортегу и его окружение за авторитаризм, культ личности, предательство революции и примирение с капитализмом.

Отношения между правительством Ортеги и католической церковью продолжают оставаться напряжёнными, хотя верхушка СФНО установила тесную связь с католическим епископатом, а революционно-социалистические мотивы 1980-х в идеологии сменились патриархально-традиционалистскими. 3 сентября 2005 кардинал Мигель Обандо-и-Браво присутствовал на церковном бракосочетании Даниэля Ортеги и Росарио Мурильо.

В июне 2009 г. президент Ортега инициировал судебный процесс против своего главного политического противника Эдуардо Монтеалегре, в котором последний обвиняется в финансовых махинациях. Прокуратура и суд временно приостановили процесс ввиду статуса неприкосновенности, которым Монтеалегре обладает как депутат парламента. Парламент должен определить, лишить ли его статуса неприкосновенности. Со своей стороны, Монтеалегре заявляет, что процесс, затеянный против него, политически мотивирован.

По состоянию на 2016 год, семья владеет Ортеги тремя из девяти телевизионных каналов в Никарагуа.

Переизбрание

В октябре 2009 года Верховный Суд Никарагуа отменил положения конституции страны, запрещающие баллотироваться на второй президентский срок подряд, а также выставлять кандидатуру на третий срок, как «ущемляющие гражданские права» президента Ортеги, и последний переизбрался на третий срок, получив 62,46 % голосов. Его соперники: кандидат от альянса Независимая либеральная партия Фабио Гадеа и кандидат от Либерально-конституционной партии Арнольдо Алеман, уже бывший президентом страны с 1997 по 2002 годы, получили 31 % и 5,91 % голосов соответственно.

Внешняя политика

Основой внешней политики Никарагуа во время нового президентства Ортеги стал союз с левыми правительствами региона Латинской Америки и Карибского бассейна. Никарагуа при нём присоединилась к Боливарианскому альянсу и солидаризировалась с Венесуэлой и Эквадором во время их конфликта с Колумбией.

Вместе с тем, Ортега искал новых партнёров и вне региона. Уже в первую неделю своего президентства он встретился (в Манагуа) с президентом Ирана Ахмадинежадом. Во время ливийской гражданской войны Ортега был одним из немногих лидеров государств, однозначно поддержавших Муаммара Каддафи.

Баллотируясь в президенты, Ортега обещал восстановить отношения с Китайской народной республики (существовавшие при сандинистах в период с 1985 по 1990 год), что требовало разорвать отношения с Китайской Республикой (Тайванем). Но он не только не сделал этого, но даже призвал к укреплению дипломатических отношений во время встречи с тайваньским президентом Ма Инцзю в 2009 году.

2 сентября 2008 года заявил, что Никарагуа признаёт независимость Абхазии и Южной Осетии. 4 сентября об этом официально заявил МИД Никарагуа. Таким образом, Ортега стал единственным на тот момент, кроме президента России Дмитрия Медведева главой государства, признавшим независимость этих образований.

18 декабря 2008 года посетил Россию с официальным визитом и встретился с президентом Дмитрием Медведевым. В ходе этой встречи был подписан пакет документов о сотрудничестве Никарагуа и России в области исследования космического пространства, использования и развития российской глобальной навигационной спутниковой системы ГЛОНАСС, энергетики, сельского хозяйства, образования, науки, инноваций.

12 июля 2014 года Владимир Путин с официальным визитом прибыл в Никарагуа, где встретился с Даниэлем Ортега. В ходе визита обсуждались поставки сельскохозяйственной техники из России и обеспечение Никарагуа соответствующей ремонтной базой. Затрагивалась также темы поставок пшеницы из России для удовлетворения первоочередных нужд, тема размещения наземных станций ГЛОНАСС на территории Никарагуа, а также взаимодействие в ряде других областей, в частности фармакологии. Шла речь и о сотрудничестве по линии правоохранительных органов. Россия поставляет в Никарагуа пшеницу, а также автобусы производства «Группы ГАЗ» и легковые машины Lada Kalina, используемые как такси. Обсуждалась постройка Никарагуанского канала между Атлантическим и Тихим океаном. Им будут заниматься 3 страны: Никарагуа, Россия и Китай.

Семья

С 1978 Даниэль Ортега состоит в фактическом браке с поэтессой Росарио Мурильо. 3 сентября 2005 года обвенчался с ней по католическому обряду (тайное бракосочетание, совершённое в 1978 году в присутствии неизвестного испанского священника, не признавалось церковью). У Росарио трое детей от прежнего брака и восемь общих с Даниэлем Ортега детей. Росарио Мурильо играет важную роль в политическом руководстве СФНО, курирует вопросы идеологии и культуры. В августе 2016 года Ортега объявил о том, что его жена будет его кандидатом в вице-президенты страны.

Награды

• Большой крест ордена Солнца Перу
• Национальный орден Хосе Марти (Куба)
• Орден «Уацамонга» (7 июля 2010 года, Южная Осетия) — в знак признания особого вклада в утверждение принципов справедливости, свободы, равенства прав наций и народов в международных отношениях, а также за поддержку национально-освободительной борьбы народа Южной Осетии и проявленное мужество
• Орден «Честь и слава» I степени (2010 год, Абхазия)
• Орден Сухэ-Батора (1983 год. Монголия)
• Орден Дружбы (Россия, 20 октября 2015 года) — за большой вклад в укрепление дружбы и сотрудничества с Российской Федерацией, развитие экономических связей, сохранение и популяризацию русского языка и культуры за рубежом

См. также

• Сандинистская революция
• Анастасио Сомоса
• Виолета Чаморро
• Ленин Серна

Ссылки

• [www.peoples.ru/state/king/nicaragua/daniel_ortega/ Биография] на peoples.ru
• [scepsis.ru/library/id_934.html «Возвращение сандинистов»] статья Бориса Кагарлицкого
• Александр Тарасов. [www.screen.ru/Tarasov/Nicaragua.htm «Между вулканами и партизанами: никарагуанский пейзаж»]
• [scepsis.ru/library/id_1029.html Ян Кашпар «Никарагуанский дневник»]

Отрывок, характеризующий Ортега, Даниэль

Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.