Ираклий II (царь Грузии)

Ираклий II ერეკლე II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Ираклий II, царь Картлийско-Кахетинского царства</td></tr>
Царь Кахети
1744 — 1762
Предшественник:	Теймураз II
Преемник:	Образование Картлийско-Кахетинского царства
Царь Картли-Кахетии
8 января 1762 — 11 января 1798
Предшественник:	Теймураз II (в Картли)
Преемник:	Георгий XII
Вероисповедание:	Православие, Грузинская церковь
Рождение:	7 (18) ноября 1720(1720-11-18) Телави
Смерть:	11 (22) января 1798(1798-01-22) (77 лет) Телави
Место погребения:	Собор Светицховели, Мцхета
Род:	Багратионы
Отец:	Теймураз II
Супруга:	1) Кетеван Орбелиани (1738—1744) 2) Анна Абашидзе (1745—1749) 3) Дареджан Дадиани (с 1749)
Дети:	Сыновья: Вахтанг, Соломон, Георгий XII, Леван, Юлон, Вахтанг, Теймураз, Мириан, Сослан-Давид, Александр, Арчил, Луарсаб и Фарнаваз Дочери: Русудан, Тамара, Мариами, Елена, София, Саломе, Анастасия, Кетеван, Текла и Екатерина
Автограф:
Награды:

Ира́клий II (груз. ერეკლე II, Эреклэ мэорэ; 7 [18] ноября 1720 год, Телави — 11 [22] января 1798, Телави) — царь Кахети (1744—1762), Картли-Кахетинского царства (1762—1798). Из кахетинской ветви Багратионов.

Целью Ираклия было объединение грузинских феодальных княжеств в единое государство, освобождение от ирано-турецкого владычества, и усиление позиций Грузии в Закавказье. В 1783 году заключил Георгиевский трактат с Российской империей. Учредил постоянное грузинское войско, занимался заселением пустующих районов Грузии, ограничил права феодалов нормами закона. Основал школы и семинарии в Тбилиси и Телави. Способствовал грузино-армянскому сближению. В 1790 году был инициатором заключения «Трактата царей и князей иверийских», который был подписан Ираклием II, Соломоном II, Григолом Дадиани и Симоном Гуриели. Во время Крцанисской битвы, проигранной 5 тысячным грузинским войском 35 тысячам кызылбашей и иранцев, внуки насильно увели 75-летнего Ираклия с поля боя. После нашествия Ага-Магомет-хана крайне переживавший разорение своей страны Ираклий удалился в Телави, где и скончался 11 января 1798 года. Похоронен в Светицховели.

Биография

Грузия в период Надир-Шаха. Поход Ираклия в Индию

Надир-шах Афшар
Подробнее см. статью Надир-шах Афшар

Надир-шах Афшар (перс. نادر شاه‎ — Nâdir Šâh), известный также как Надир-Коли-бек (перс. نادر قلی بیگ‎ — Nâdir Qoli Beg) и Тахмасп-Коли-хан (22 октября 1688 — 19 июня 1747) — шах Ирана (1736—47) и основатель тюркской династии Афшаридов. Создал империю с границами от Кавказа до реки Инд.

Он убил своего дядю, начальника крепости Келат, присоединил келатское войско к своему и в течение двух лет (1729—1730) положил конец жестокому семилетнему афганскому игу. Тахмасп, опасаясь усиления Надира, приказал было ему прекратить военные действия, но Надир подступил к резиденции шаха и принудил его предоставить Надиру огромную власть в государстве.

Едва дав отдохнуть своему войску, Надир-шах двинулся на северо-запад, против турок, в руках которых находились до этого времени весь Азербайджан и лучшая часть Ирака. Надир победоносно дошёл до Армении, но в войну вмешался сам Тахмасп и своими неумелыми действиями не только потерял все приобретения Надира, но принуждён был уступить туркам ещё добавочную часть Персии.

Надир постарался вызвать всеобщее негодование против унизительного договора с «презренными еретиками» (то есть суннитами), низверг Тахмаспа (1732), посадил на престол малолетнего Аббаса III и объявил себя регентом.

Возобновившаяся война с турками сперва была неудачна, но затем Надир собрал новое войско (1733) и продолжал войну с турками на Кавказе. По миру 1735 года Персия приобрела Армению и Грузию. В 1733 году, с дозволения Турции, царём Грузии был Теймураз II, отец Ираклия. По приказу Надир-Шаха, в Грузию был назначен «управленец» - некий Сефи-хан, который тут же создал новый налог и новую повинность — 3 300 золотых и 500 солдат с семьями и в полном обмундировании для стоянки в Тифлисе. За этими действиями последовало восстание грузинских князей — Ксанского эристава Шанше, Гиви Амилахори, Вахуштия Абашидзе и Тархана Луарсаби. В связи с этим восстанием, кызылбашский гарнизон был выведен из Тбилиси и направлен в Ксанское эриставство, однако все нападения были отбиты. После четырёх поражений Сефи-хан вызвал восставших к себе, обещая неприкосновенность. К Сефи-хану явились — царь кахетинский Теймураз, его управляющий делами Гиви Чолокашвили, арагвский эристав Бардзим, Гиви Амилахори, Тархан Луарсаби, Тамаз Андроникашвили и Кайхосро Черкезишвили. Всех явившихся хан заковал в цепи и отправил в Иран. На свободе остался лишь Ксанский эристав Шанше. На Ксанское эриставство снова было отправлено персидское войско, но в битве при Икорте Шанше одержал победу. Наконец, в 1737 году Сефи-хан получил новую военную силу и немедленно отправил её на Ксанское эриставство. Проигравший битву Шанше удалился вначале в Имеретию, а затем в Россию, где пытался получить хоть какую-то военную помощь и уговорить находившегося в изгнании царя Вахтанга занять Кахетинский престол. Обе миссии провалились, так как русские дипломаты не стали слушать Шанше, а царь Вахтанг умер в Астрахани.

Надир тепло принял пленников, так как надеялся заручиться поддержкой Грузин в планируемой им Кандагарской кампании. После занятия города Кандагара персидско-грузинским войском в 1737 году, Надир одарил и отправил в Грузию большую часть грузинских пленников, но оставил у себя царя Теймураза. Условием освобождения была отправка в Персию детей Теймураза — Ираклия и его сестры — Кетеван. Свадьба Кетеван и Али-Кули-хана была сыграна сразу по приезде невесты и Ираклия. В тот же день Надир-хан потребовал от Ираклия принятия мусульманства, на что получил ответ:

Возможно убийство моё, но невозможно растлить и изменить дух мой. Поэтому не пытайся омусульманить меня.

Оригинальный текст (груз.)  

ჩემი მოკვლა შესაძლებელ არს, მაგრამ ჩემი სულის შეცვლა და შერყვნა არას ძალით არ მოხერხდება; ამიტომ ტყუილად ნუ შეეცდები ჩემ გამაჰმადიანებასაო

— из книги проф. Левана Саникидзе, Мать История, стр.319

Органы власти

Царь и его чиновники

Во главе Картлийско-Кахетинского государства стоял царь, который сам, являясь владетелем крупнейших поместий, естественно проводил внешнюю и внутреннюю политику, служившую в первую очередь интересам господствующего класса. Обладая неограниченной властью, царь, однако важнейшие вопросы разрешал совместно с государственным советом — Дарбази, членами которого являлись: представители высшего духовенства во главе с католикосом, царские сыновья, крупные феодалы и высшие чиновники. Советов было два — большой и малый. В зависимости от характера и важности вопроса, царь, по своему усмотрению, обсуждал его в большом или малом совете.

Приказы царя и решения государственного совета проводили в жизнь чиновники, которые до 1770-х годов делились на две основные группы: были «придворные» чиновники, то есть представители центральной власти, и чиновники, осуществлявшие власть на местах.

К числу «придворных» чиновников относились: сахлтухуцес, ведавший царской казной, чиновники царского казначейства, мдиваны, мордалы (хранители царской печати), мдиванбеги (члены суда), эшикагас-баши (блюстители порядка при царском дворе) и подчиненные им лица, бокаултухуцесы — представители полицейской власти, и др.

Чиновниками, которые именовались «саквекнод гамриге», что означает «правители земель», являлись моуравы (моурави) краёв, селений и городов, минбаши (цихиставы), мамасахлисы царских сел и городов, нацвалы и др.

В феодальном государстве не существовало чёткого разграничения должностных обязанностей. Кроме того, нередки были случаи, когда одно лицо занимало одновременно несколько должностей. Должности переходили по наследству от отца к сыну, в результате чего зачастую ответственные посты в государстве занимали лица, не способные осуществлять возложенные на них обязанности.

Чиновники не получали жалованья из царской казны. В качестве вознаграждения им предоставлялась определенная часть взимаемых с населения налогов, называвшаяся «сарго». Некоторым чиновникам наряду с «сарго» назначалось ежегодное довольствие натурой, то есть право собирать с населения определенную меру пшеницы, вина, мяса и других продуктов.

Войско мориге

Правящие круги Картлийско-Кахетинского царства, после непосредственного ознакомления с русской армией в период кампании 1769—1771 гг., наглядно убедились в преимуществе регулярной армии перед грузинским феодальным ополчением, плохо обученным и плохо вооружённым. Перед царём и государственным советом встал неотложный вопрос о создании регулярной грузинской армии. Но в небольшом феодальном государстве создание регулярной армии было сопряжено с непреодолимыми трудностями. В царской казне не имелось средств, необходимых для снаряжения и содержания регулярного войска, к тому же вербовка рекрутов среди зависимого крестьянства вызвала бы сильный отпор со стороны тавадов, лишавшихся в этом случае наиболее трудоспособных работников.

В 1773 году «Дарбази» разработало «Положение о войске мориге». Согласно этому «положению» каждый годный к военной службе мужчина обязан был ежегодно в течение одного месяца отбывать воинскую повинность, приобретая за свой счет оружие и снаряжение. Если крестьянин не в состоянии был приобрести необходимое снаряжение, то ему был обязан помочь его господин. Никто не имел права уклониться от явки на военные сборы. Войско мориге состояло из отдельных отрядов, во главе которых стояли назначенные царём начальники. В первое время в войско мориге входило до пяти тысяч воинов в месяц. Во главе войска мориге стоял сын Ираклия II царевич Леван.

Польза войска мориге стала очевидной в ближайшее время: прекратились разбойничьи набеги, страна обрела сравнительный покой, ожили опустевшие селения, крестьяне покинули крепости, в которых они укрывались от врага, и занялись восстановлением своих разорённых хозяйств. Несмотря на очевидную пользу от войска мориге, тавады видели в нём лишь усиление царской власти, и повели против нового войска непримиримую борьбу. Хотя войско мориге официально и не было отменено, но тавады постепенно ослабили его, а затем вовсе прекратили высылать воинов для несения положенной службы. Окончательно войско мориге утратило своё значение после смерти царевича Левана, являвшегося душой и руководителем этого полезного для страны начинания.

Изменения в государственном строе Картлийско-Кахетинского царства

Прогрессивная часть феодального общества, во главе с Ираклием II, хорошо сознавала отсталость и слабость существовавшего в Грузии государственного строя и боролась за его реорганизацию. В этом направлении Ираклию II удалось добиться некоторых успехов. Он упразднил крупные эриставства и ханства, назначив вместо эриставов и ханов своих чиновников-моуравов. Ираклий твердой рукой пресекал своевольные действия своих тавадов, однако и ему не удалось окончательно ликвидировать систему сатавадо.

В 1770-х — 1780-х годах в государственном устройстве Картлийско-Кахетинского царства были проведены значительные реформы: управление страной было разделено на несколько ведомств: внешних дел, государственных доходов и военных дел.

В этот же период были осуществлены изменения и в области законодательства. В XVII столетии и в первой половине XVIII столетия в Картли было всего два-три мдиванбега, которые должны были разбирать жалобы и прошения всех подданных. В 1780-х годах в Картли и Кахети насчитывалось 13, а порой и более мдиванбегов. Двое из них постоянно находились в Тбилиси, остальные же осуществляли правосудие в Гори, Телави и других крупных городах Картлийско-Кахетинского царства.

Особое внимание Ираклий II уделял реформам, направленным на реорганизацию вооружённых сил. Он учредил в армии чины и звания — капрала, унтер-офицера, сержанта, офицера, капитана артиллерии, майора и полковника; во главе артиллерии стоял фельдцейхмейстер. Вместе с тем, войска Картлийско-Кахетинского царства проходили обучение под руководством военных специалистов, изучавших «русский артикул». Одновременно гражданские власти получили чины и звания, подобные тем, которые были приняты в России: вице-канцлер, канцлер, сенатор, губернатор (вместо моурава) и др. Значительные изменения произошли также в системе оплаты труда чиновников: всех их царское правительство старалось постепенно перевести на жалованье. С начала XVIII столетия большинству чиновников Дарбази, кроме «сарго» и довольствия, было назначено определенное жалованье. В первую очередь на жалованье были переведены все чиновники военного ведомства.

Реформы, проведенные Ираклием II, в значительной степени способствовали централизации власти, но для осуществления широких замыслов царю необходим был сильный союзник, способный обеспечить безопасность Грузии от ирано-турецких нашествий.

Борьба против феодального сепаратизма и попытки объединения страны

Всю свою долгую жизнь Государь стремился к объединению разрозненных грузинских владений в централизованное государство, свободное от ирано-турецкого господства, и к расширению влияния Грузии в Закавказье. Он заключил Георгиевский трактат 1783 года, установивший протекторат России над Восточной Грузией.

Внутренняя политика Царя Ираклия II направлена была на поднятие производительных сил страны: на борьбу с системой крупных сеньорий (сатавадо), на организацию обороны, одним из мероприятий которой было учреждение в 1773 году постоянного войска — мориге.

Особое внимание Царь Ираклий II обращал на положение грузинской деревни, заселение пустующих районов, на ограничение произвола феодалов нормами закона. При Царе Ираклии II запрещена была продажа крестьян без земли, а семейных с отрывом от семьи. Им учреждались государственные школы и семинарии: в Тбилиси (1756) и Телави (1782).

Обширная программа возрождения Грузии не была выполнена из-за отсутствия материальных средств и внутреннего единства в стране.

Будучи ещё молодым человеком, он сопровождал персидского шаха Надира, при дворе которого воспитывался, в походе его в Индию, а после того Ираклий воцарился в Кахетии (1744).

В 1760 году, после отъезда отца царя и андреевского кавалера Теймураза II в Россию, где он и скончался (1762), Ираклий II, соединил под своим скипетром Царства Карталинское и Кахетинское.

Изгнание кызылбашей и персов. Поднятие авторитета Грузии в Закавказье

В 1751 году трёхтысячное грузинское войско Царя Ираклия II разгромило 18-тысячное войско Азат-хана у Кирбулахи (близ Еревана) и Азат-хан попросил мира.

В 1752 году влияние Царей Ираклия II и отца его Теймураза II вновь возросло на всем Кавказе. Однако, набеги лезгин и других дагестанцев все ещё представляли серьёзную опасность для страны.

В 1754 году в битве при Мчадиджвари и в 1755 году в битве у Кварели Царь Ираклий II одержал окончательную победу над вторгшимися в Грузию дагестанцами во главе с Нурсал-бегом.

В 1758 году Цари Теймураз II, Ираклий II и Соломон I заключили между собою союз, по которому должны были оказывать помощь друг другу в случае нападения врага. Когда в 1759 году дагестанцы вновь вторглись в Кахети, Царю Ираклию II помогал в борьбе и Соломон I.

Через три года в 1762 году скончался Царь Теймураз II. По воле Церкви и народа Царем объединенного Картли-Кахетского Царства избран был 42-летний Ираклий II.

Заговор против Ираклия II (1765 г.)

Царь Ираклий II проводил довольно жёсткую внутреннюю политику и не терпел самоуправства феодалов, что вызвало сопротивление и попытку переворота. Часть картлийских князей стала готовить против царя заговор. Целью заговора было посадить на престол своего избранника — незаконного сына Вахтанга VI — царевича Паату. Заговор был раскрыт внезапно в 1765 году, а все его участники схвачены и преданы суду.

Проекты изменения государственного устройства

Проект государственных реформ

Ираклий II собирался осуществить с помощью России важные государственные реформы. С этой целью, послу Ираклия II в России было поручено испросить у русского правительства разрешения на право пользоваться в Грузии русским законодательством.

В то же время наиболее прогрессивные представители феодального общества в Грузии занимались составлением законопроектов коренных преобразований государственного устройства страны. Наибольший интерес представляет передовой для своего времени проект, разработанный царевичем Иоанном Багратиони.

Важнейшим условием осуществления своего плана И. Багратиони считал объединение всей Грузии под властью сильного централизованного правительства. Следующим важным условием развития государства он признавал максимальное расширение торговых связей и развитие отечественной торговли. Иоанн считал, что государство, заботясь о развитии ремесел, должно в то же время уделять большое внимание горнорудной и другим отраслям промышленности, для расширения которых в Грузии имелось достаточно сырья. Для развития торговли, ремесленного производства и промышленности Грузии нужны были образованные люди, для подготовки которых в городах должны были быть открыты соответствующие школы, в которых обучались бы не только дети тавадов и азнауров, но также дети горожан и крестьян. Школы и учителя должны были содержаться за счет государства.

Иоанн Багратиони считал необходимым упразднение не только эриставств, но и сатавадо, с тем, чтобы земли сатавадо были распределены между членами семьи тавадов, поскольку Иоанн являлся сторонником развития крупных хозяйств.

По замыслам автора проекта, существенным изменениям должен был подвергнуться государственный аппарат страны: все должностные лица, вместе с ними и царь и царица, должны были получать определенное жалованье. И. Багратиони особо подчёркивал, что в государственный совет нужно тщательно подбирать людей, исходя в первую очередь из их личных качеств, а также включить в совет представителей от зажиточной верхушки городского населения.

Проект создания единого Грузино-Армянского государства

Во второй половине XVIII столетия армянские буржуазные политические деятели готовились осуществить намеченный ими план освобождения Армении и восстановления (полного или частичного) государственности своей родины.

С целью заручиться поддержкой России, известный армянский политический деятель Иосиф Эмин предпринял поездку в Петербург, а в 1763 году с той же целью он прибыл в Тбилиси. Ираклий II с почётом принял Эмина и, ознакомившись с его планами, высказался за необходимость объединения братских армянского и грузинского народов. Эмин высказал желание, чтобы Ираклий II, не медля, принял меры по освобождению армянского народа от иноземных захватчиков. Желание Эмина вполне совпадало с намерениями царя Картли и Кахети, но Ираклий II предварительно взвесил все обстоятельства и лишь спустя год согласился на предложения Эмина. Однако, в самой Армении нашлись сильные противники плана объединения Грузии и Армении; во главе их стоял армянский католикос Симеон.

«Эмин-ага! — обратился Ираклий к своему союзнику,— что я могу поделать? Ваш собственный католикос, со всеми епископами и монахами, против Вас; добрая часть моих подданных армян, которые смотрят на них как на пророков и апостолов, если я буду действовать вместе с Вами, не обращая внимания на то, что она думает, будет считать меня христианином не больше, чем султана».

Ираклий II вынужден был ждать более подходящего момента, ограничиваясь одними лишь обещаниями.

Как уже упоминалось выше, в индийском городе Мадрасе группа армянских патриотов, во главе с Шахамиром Шахамиряном, готовилась начать борьбу за освобождение Армении. В планах Шахамиряна и его соратников политическому союзу с Ираклием II придавалось особо важное значение. После заключения дружественного договора между Россией и Грузией, планы группы Шахамиряна, казалось, получили реальную основу и, по её мнению, были близки к осуществлению. Поэтому заключение трактата 1783 года между Грузией и Россией было встречено с горячим одобрением как в Мадрасе, так и в других городах, где нашли себе приют беженцы из Грузии и Армении. В связи с подписанием трактата, Шахамирян прислал Картлийско-Кахетинскому царю вместе с богатыми дарами собственный проект грузино-армянского государственного герба. Этот герб выражал политическую программу Шахамиряна, стремившегося к созданию, под протекторатом России, объединенного грузино-армянского государства во главе с Ираклием II.

Планам армянских политических деятелей, как и чаяниям Ираклия II, не суждено было осуществиться в то время. Приезд Шахамиряна в Грузию задержался в связи с новым нашествием на Тбилиси кызылбашей и иранцев (1795). Вскоре Шахамирян скончался.

Сближение Картли-Кахетинского царства с Россией

В 1768 году началась Русско-турецкая война. Императрица Екатерина II Алексеевна прислала в Грузию русский отряд под командованием генерала Тотлебена. В 1769 году Ираклий II встретил Тотлебена и препроводил его в Имерети. Когда генерал вернулся в Картли, царь предложил ему план похода на Ахалцих. Объединённое войско русских и грузин двинулось к Ахалциху, но у Аспиндзской крепости Тотлебен неожиданно повернул обратно, и вернулся в Картли, оставив Ираклия без поддержки.

Государь Ираклий II в Аспиндзском сражении 20 апреля (3 мая) 1770 года наголову разбил объединённое войско турок и дагестанцев, но вынужден был вернуться в Картли из-за предательских действий генерала Тотлебена, который за спиной Царя заключил союз с его противниками и начал с силой занимать города и крепости Картли.

В 1774 году царем было организовано новое войско. Каждый годный к военной службе мужчина в Картли-Кахетинском Царстве, невзирая на то, был ли он царевичем, князем, азнауром, ремесленником или кем угодно, обязан был отбывать воинскую повинность за свой счет в течение одного месяца в году. Эта мера дала возможность Государю иметь в постоянной боевой готовности пять тысяч воинов. Войско особенно хорошо проявило себя в борьбе против дагестанских разбойничьих набегов.

В 1776 году царь Ираклий II заключил мир с Турцией.

Георгиевский трактат 1783 года

Внешняя политика Ираклия II в 80-х годах XVIII в.

В 1780-х годах наиболее сильным противником Грузии в Восточном Закавказье являлся владетель Ширвана Фатали-хан. Он подбил на совместное выступление против Картлийско-Кахетинского царя ереванского и ганджинского ханов. В свою очередь, Ираклий II вступил в союз с ханом Карабаха Ибрагимом. Ираклий II и его союзник в 1779 году дважды разгромили Фатали-хана и усмирили восставшего ганджинского хана. В том же году Ираклий с большой армией двинулся на Ереван. Перепуганный ереванский хан поспешил изъявить покорность. Возникшие в Картли внутриполитические осложнения вынудили Ираклия II удовлетвориться готовностью ереванского хана платить царю дань и поспешно возвратиться в Тбилиси.

В 1779 году грузинский царевич Александр, сын Бакара, воспользовавшись походом Ираклия II на Ереван, призвал картлийских тавадов к восстанию. Но энергичные меры, принятые возвратившимся неожиданно из Еревана царём, расстроили планы реакционных тавадов.

Царевич Александр перебрался из Имерети к Фатали-хану, с помощью которого ему удалось собрать значительные вооруженные силы для похода против Картлийско-Кахетинского царства.

В XVIII столетии государственные границы России почти вплотную подступили к Главному Кавказскому хребту. Для дальнейшего проникновения в Закавказье России необходимо было иметь там поддержку местных наций. В этих условиях дипломатические круги России положительно оценили значение прочного союза с Грузией.

В 1780-х годах правящие круги Картлийско-Кахетинского царства сделали ещё одну попытку завязать сношения с государствами Западной Европы и добиться от них действенной помощи в борьбе за независимость. Обращение к главам европейских держав не принесло желанных результатов. Между тем, русские дипломаты развили в Грузии энергичную деятельность. Русские послы, а также путешествовавшие по Грузии высокопоставленные русские чиновники советовали Ираклию II просить покровительства у русской императрицы, так как только с помощью могущественного единоверного союзника, указывали они, грузинский народ мог отразить нашествия ирано-турецких захватчиков и обрести долгожданный мир.

В новой обстановке важное значение имел правильный внешнеполитический курс. Пришло время, когда Россия стала обладать достаточными силами, чтобы изгнать турок и кызылбашей из Закавказья. Передовые круги феодального общества Картли и Кахети были твёрдо уверены в том, что интересы России и Грузии в Закавказье совпадают, и, следовательно, Грузия может надеяться на действенную помощь и покровительство со стороны России. В случае успешных действий русских и грузинских войск Грузия рассчитывала навсегда избавиться от иранско-турецкого ига.

21 декабря 1782 года Ираклий II, следуя советам русских дипломатов, обратился к русскому правительству с просьбой принять Грузию под покровительство России.

Трактат 1783 года

В 1782 году Ираклий II официально обратился к России с просьбой о принятии Картли-Кахети под своё покровительство.

Проект договора одобрен был обеими сторонами и 24 июля (6 августа) 1783 года в русской военной крепости Георгиевске на Северном Кавказе был подписан Георгиевский договор (трактат) между Россией и Грузией. Трактат подписали: с российской стороны — генерал-фельдмаршал и Андреевский кавалер Г. А. Потемкин и с грузинской стороны — Иоанэ Мухранбатони и Герсеван Чавчавадзе.

24 января (6 февраля) 1784 года ратификационную грамоту Трактата подписал царь Ираклий II, и документ вступил в силу. В трактате были перечислены права и обязательства обеих сторон.

Царь Картли и Кахети отвергал суверенные права Ирана или какого-либо иного государства на свою страну, признавая отныне над собой лишь верховную власть и покровительство России.

С момента подписания договора, правительство Картлийско-Кахетинского царства осуществляло свою внешнюю политику, согласуясь с представителями русского правительства.

Все вооружённые силы Картлийско-Кахетинского царства в случае начала военных действий обязаны были выступить на стороне России.

Со своей стороны, русская императрица принимала Грузию под своё покровительство и брала на себя обязательство оборонять Картлийско-Кахетинское царство от внешних врагов.

Русское правительство гарантировало Ираклию II, полное невмешательство во внутренние дела его царства.

Трактат был снабжен «Сепаратными артикулами», согласно которым Ираклий обязывался пребывать в дружбе и согласии с царем Имерети. В случае возникновения разногласий между двумя этими царствами, русский император признавался третейским судьей, мнение которого являлось бы решающим при разрешении спорных вопросов.

Для усиления обороны страны русское правительство обязалось постоянно держать в Грузии два батальона пехоты, а в случае начала военных действий — направить в помощь грузинским войскам дополнительные вооруженные силы.

Русское правительство обещало также всеми мерами способствовать тому, чтобы Грузии были возвращены отторгнутые ранее исконные грузинские земли.

В соответствии с трактатом, два батальона русских войск вступили в Тбилиси 3 ноября 1783 года, а 23 января 1784 года Ираклий II принес присягу на верность русской императрице.

Однако, первым же серьёзным великим испытанием, которое выпало на долю Грузинского царства после Георгиевского трактата, было нашествие Омар-хана. Россия не оказала Грузии реальной помощи в борьбе с захватчиком.

В 1786 году Ираклий II отправил посла в Египет, где власть в это время находилась в руках грузинских мамлюков Бегеби. Мамлюки радушно приняли посла, но оказать реальную помощь Картли-Кахети не смогли. В 1786 году Ираклий заключил мирный договор с Ахалцихским пашой.

В декабре 1786 года в Сагареджо состоялось совещание, на котором рассматривался вопрос пересмотра внешнеполитической ориентации. Но изменить ориентацию в такой напряженной обстановке означало осложнить отношения с Россией, к тому же ни Иран, ни Турция уже не доверяли Ираклию II и опасались возмездия России.

В 1790 году был заключен «Трактат Царей и Князей иверийских», который подписали Ираклий II, Соломон II, Георгий Дадиани и Симон Гуриели.

От трактата до упразднения Картли-Кахетинского царства

Внутренние и внешние отношения после трактата

С заключением трактата грузины связывали осуществление важных планов, направленных на укрепление внутреннего и внешнего положения страны, на всестороннее развитие сельского хозяйства и промышленности Грузии. Тем более, что подобный же трактат русское правительство намеревалось заключить и с имеретинским царем Соломоном.

Союз Ираклия с Россией и вступление русских войск в Грузию встревожили закавказских ханов.

Подстрекаемые Турцией мусульманские ханы вскоре заняли по отношению к России и её союзнице Грузии враждебную позицию.

Перед угрозой войны с Турцией Россия вынуждена была временно отказаться от заключения союзного договора с имеретинским царем.

Турецкие агенты призывали мусульман к «священной войне» против «неверных».

Против Картли и Кахети вновь поднялись дагестанские феодалы, вдохновителем и организатором которых являлся ахалцихский паша.

Закавказские и азербайджанские ханы упрекали Ираклия в том, что он призвал в Закавказье русские войска. В адрес картлийско-кахетинского царя посыпались предупреждения и угрозы.

Опустошительные набеги дагестанских феодалов продолжались. Вновь опустели многие города и села Грузии. Тщетно пыталась Россия энергичными дипломатическими выступлениями вынудить Турцию и её союзников прекратить враждебные действия против Картлийско-Кахетинского царства.

В 1785 году правитель Аварии Омар-хан с 20.000 войском подступил к границам Кахетии. Он форсированным маршем пересек Караязскую степь, взял в Борчало крепость Агджа-кала, разорил ахтальские рудники и медеплавильные заводы; затем Омар-хан совершил налет на Саабашидзео (Верхняя Имерети), захватил и разорил там Ваханскую крепость и с богатой добычей и пленными двинулся в обратный путь. Ираклий II оказался вынужденным заключить с Омар-ханом мир и обещать выплачивать ему ежегодно 5.000 рублей.

Картли и Кахети переживали исключительные трудности. Источники доходов иссякли, население не в силах было платить налоги. Ахтальские рудники, после нашествия Омар-хана, в течение двух лет бездействовали.

Турецкие дипломаты уговаривали Ираклия II восстановить «дружественный» союз с султаном и порвать отношения с Россией. Турция тщетно пыталась внушить Ираклию II и его соратникам, что именно после перехода Грузии на сторону России для неё наступили тяжелые дни.

Часть грузинских феодалов, во главе с Ираклием II, оставалась верна союзу с Россией. Ираклия II поддерживали также крупные армянские купцы, заинтересованные в укреплении экономических связей с Россией.

В свою очередь, подняла голову и оппозиция, в основном состоявшая из заговорщиков, некогда собиравшихся в доме Маркозашвили. Эта группа считала, что союз с Россией усиливает власть грузинского царя и, следовательно, ущемляет их тавадские интересы.

В августе 1787 года между Россией и Турцией началась новая война. Русское правительство вынуждено было отозвать из Картли свои войска. Обрадованные этим мусульманские ханы временно восстановили с Ираклием добрососедские отношения; менее враждебно стала относиться к Грузии и Турция.

В течение двух последних десятилетий XVIII в. и Картлийско-Кахетинском царстве, не прекращаясь, шла борьба между прогрессивными и реакционными слоями грузинского общества. Поскольку Россия все ещё не могла оказать действенную помощь своей союзнице, внешние враги Грузии, осмелев, уже не скрывали новых своих враждебных намерений. Грузия оказалась изолированной и почти полностью окружённой противниками. Не дремали и враги Ираклия внутри его государства, они умело использовали внешнеполитические осложнения, чтобы подорвать власть царя.

Кроме сына от первой жены — наследника престола царевича Георгия, у Ираклия II имелось несколько детей от второй жены — здравствовавшей царицы Дареджаны. Все они, получив во владение поместья, выделенные им Ираклием II, чувствовали в них себя независимыми царьками. Некоторые из них примкнули к партии реакционных тавадов.

Союз между Восточной и Западной Грузией во главе с Ираклием II

В то же время в Грузии происходили события, знаменовавшие собой значительный рост передовых патриотических сил страны. Одним из таких событий явилась попытка к объединению Грузии.

В 1784 году умер имеретинский царь Соломон I. На имеретинский престол одновременно претендовали племянник царя, Давид Арчилович, и двоюродный брат царя, Давид Георгиевич. Между претендентами началась длительная борьба, грозившая перерасти в кровавую междоусобную войну. Тогда группа имеретинских тавадов поставила вопрос об объединении Имерети с Картлийско-Кахетинским царством. Представители этой группы тавадов прибыли для переговоров к Ираклию II. Царь созвал дарбази. Три дня длилось совещание. В конце концов, предложение имеретинских тавадов было отклонено. Основной причиной, побудившей дарбази вынести отрицательное решение, являлось нежелание правящих кругов Картлийско-Кахетинского царства осложнять отношения между Турцией и Россией: поскольку Картлийско-Кахетинское царство находилось под протекторатом России, а Турция считала Имерети в сфере своего влияния, то объединение Имеретинского царства с Восточногрузинским могло послужить предлогом к началу военных действий со стороны Турции.

Стараясь укрепить союз между Картлийско-Кахетинским царством и Имерети, Ираклий II содействовал вступлению на имеретинский престол своего внука и воспитанника, Давида Арчиловича, являвшегося последователем и проводником политики своего деда. По восшествии на престол, Давид Арчилович принял имя Соломона (Соломон II, 1789—1810). Несмотря на вынужденный отказ от объединения грузинских царств, воцарение на имеретинском престоле Соломона II явилось крупной победой прогрессивных сил Грузии. Благодаря стараниям наиболее передовых и дальновидных политических деятелей Грузии во главе с советником Ираклия — Соломоном Лионидзе, между Ираклием, Соломоном II, Григолом Дадиани и Симоном Гуриели был заключен военно-политический союз. Это был, как записано в самом документе, договор, утверждённый «царями и мтаварами Иверии». Главою заключенного военного союза являлся Ираклий II. В 1793 году участники договора обратились к Екатерине II с совместной просьбой принять их под покровительство России.

Крцанисская битва 1795 года и упадок Картли-Кахетинского царства

Последним испытанием для Ираклия II стало нашествие в 1795 году Ага-Магомет-хана Каджара на Тбилиси. К тому времени многолетняя междоусобная воина в Иране завершилась победой Ага-Магомет-хана Каджара. Новый повелитель Ирана Ага-Магомет потребовал от Ираклия разрыва союза с Россией и подчинения Картлийско-Кахетинского царства Ирану.

В 1793 году Ираклию II стало известно о решении Ага-Магомет-хана выступить против Грузии.

Ираклий II обратился к России с просьбой — в соответствии с трактатом выслать ему войска и артиллерию. Но русское правительство не торопилось выполнять взятые на себя обязательства.

В начале сентября 1795 года Ага-Магомет-хан уже находился на подступах к Тбилиси.

У грузин не осталось времени подготовиться к обороне города, Ираклию II не удалось своевременно стянуть к столице необходимое количество войск. Большинство царевичей предпочло отсиживаться в своих уделах, остальные явились в Тбилиси лишь с небольшими отрядами. В результате измены тавадов, царь вместо 40000 воинов собрал под свои знамена всего лишь пятитысячный отряд, включая и вспомогательные войска имеретин во главе с царем Соломоном II.

Ага-Магомет-хан выделил для похода на Грузию 35-тысячное войско. 10 сентября враг подошёл к Тбилиси. Несмотря на малочисленность своего отряда, Ираклий решил принять бой.

10 (23) сентября в битве у Соганлуга грузины разбили и отбросили авангард иранской армии, нанеся ему тяжелый урон. Иранцы потерпели поражение. Враг заколебался, Ага-Магомет-хан стал уже сомневаться в успехе своего предприятия и иранцы собирались уже вернуться назад, но предатели тайно отправили из Тбилиси в неприятельский лагерь гонца, который сообщил Ага-Магомет-хану о малочисленности защитников города.

Ободренные этим известием, персы 11 сентября перешли в стремительное наступление. Решающее сражение произошло на Крцанисском поле у южных ворот Тбилиси.

11 (24) сентября на Крцанисском поле пять тысяч грузин сразилось в смертельном бою с 35 тысячным персидским войском. Это было одним из самых трагических сражений в истории грузинского народа. Несмотря на большое мужество, проявленное в бою, численное превосходство иранцев решило исход битвы — грузины потерпели поражение.

Сам Ираклий II в разгаре сражения был окружен противником; над семидесятипятилетним старцем, продолжавшим оставаться на поле сражения, нависла смертельная опасность, но могучий царь готов был сложить свою голову на поле брани. Ираклия II выручил его внук царевич Иоанн, который с горсткой храбрецов прорвался сквозь вражеские ряды и увёз царя с поля боя. Ираклий временно удалился в Мтиулети. Войска Ага-Магомет-хана ворвались в Тбилиси.

Ага-Магомет-хан страшно разорил Тбилиси, осквернил православные храмы, пленил и увел в рабство тысячи православных грузин. Захватчики-кызылбаши подожгли город, грабили, убивали и насиловали беззащитное население.

Шах, заняв царский дворец, сначала ограбил его, а затем разрушил. По приказу Ага-Магомет-хана, были превращены в развалины пушечный завод, арсенал, монетный двор. А тем временем карательные отряды шаха рыскали по всей стране. Один из таких отрядов был направлен в Ахталу. Иранцы разграбили и разрушили восстановленные Ираклием II после нашествия Омар-хана сереброплавильный и медеплавильный заводы и угнали в плен большинство рабочих. Иранские карательные отряды ворвались и в Шида-Картли (Внутренняя Картли), однако здесь им не удалось учинить расправу, все население успело укрыться в надежных убежищах. При переходе через Арагви часть иранского отряда столкнулась с хевсурской дружиной численностью в 500 воинов; хевсуры полностью истребили неприятеля. Укрепившись в Ананури, Ираклий II, стараясь выгадать время, начал переговоры с Ага-Магомет-ханом. Об этом он уведомил русское командование, прося у него неотложной помощи.

В конце сентября, не дождавшись окончания переговоров, шах поспешно покинул пределы Грузии.

Поражение, которое нанес Грузии Ага-Магомет-хан, вызвало торжество не только в соседних с Грузией ханствах; свирепые действия иранского шаха и кызылбашей были с одобрением встречены как мусульманской Турцией, так и якобинской Францией, расценившими разгром Тбилиси, как поражение их соперницы — России.

Поражение в войне с иранцами стало тяжелым ударом для Ираклия II. После ухода Ага-Магомет-хана он переехал в Телави и, движимый чувством вины и покаяния, уже никогда не возвращался в Тбилиси.

Смерть

11 (24) января 1798 года Царь Ираклий II скончался на 78-м году жизни. Похоронен в Мцхета, в кафедральном соборе Светицховели.

После смерти Ираклия II трон достался его сыну, Георгию XII, который стал последним грузинским царём. Не имея сил для борьбы с агрессией Ирана и притязаниями братьев на престол, Георгий XII попросил Павла I о принятии Грузии в подданство России. 22 декабря 1800 Павел I подписал манифест о присоединении Грузии к России, обнародованный уже после смерти Георгия XII.

Семья Ираклия II

Ираклий II был женат трижды:

1. в 1738 году он женился на Кетеван из знатного аристократического рода Орбелиани, (умерла в 1750), но вскоре развелись (1744).
2. в 1745 году Ираклий II вступил в брак с Анной Абашидзе (1730—1749).
3. в 1749 году царь женился на Дареджан Дадиани (20 июля 1738—8 ноября 1807 года).

Ираклий II был отцом шестнадцати сыновей и двенадцати дочерей.

Сыновья:

• Вахтанг (1738—1756);
• Георгий XII (1746—1800);
• Леван (1756—1781);
• Иван (ум. молодым);
• Юлон (1760—1816);
• Вахтанг (1761—1814);
• Бери
• Теймураз (1763—1827), католикос Антоний II (1788—1811);
• Соломон (ум. 1765);
• Мириан (1767—1834);
• Сослан-Давид (ум. 1767);
• Александр (1770—1844);
• Арчил (ум. 1771);
• Луарсаб (род. 1772, умер молодым);
• Фарнаваз (1777—1852);
• неизвестный по имени (род. 1782, умер молодым).

Дочери:

• Русудан (родилась после 1744, умерла молодой);
• Тамара (1747—1786);
• неизвестная по имени;
• Мариам (1750—1829);
• Елена (1753—1786);
• София (1756, умерла молодой);
• Саломе (1761, умерла молодой);
• Анастасия (1763—1838);
• Кетеван (1764—1840);
• Хорешан (ум. молодой);
• Текла (1775—1846);
• Екатерина (1776—1818).

Предки

• Восходящая родословная царя Ираклия

16. Теймураз I Багратиони, царь Кахети

8. Давид Багратиони, царевич Кахетинский

17. Хорешан Багратиони, царевна Картлийская

4. Ираклий I Багратиони, царь Картли, царь Кахети

18. Леван князь Диасамидзе

9. Елена княжна Диасамидзе

2. Теймураз II Багратиони, царь Кахети, царь Картли

20. N. князь Чолокашвили

10. Шермазан князь Чолокашвили

5. Анна княжна Чолокашвили

1. Ираклий II Багратиони, царь Картли-Кахети

24. Вахтанг V Багратиони, царь Картли

12. Леван Багратиони, царевич Картлийский

25. Родам княжна Бараташвили-Капланишвили

6. Вахтанг VI Багратиони, царь Картли

26. Кайхосро I Гуриели, владетель Гурии

13. Тута княжна Гуриели

27. Хварамзе княжна Гошадзе

3. Тамар Багратиони, царевна Картлийская

28. Келемет Ибаков (Талостанов) князь Малой Кабарды (Талостаней)

14. Кельчуко Талостанов, князь Малой Кабарды (Талостаней)

7. Русудан княжна Талостанова (в Грузии - Русудан, дочь Келчика Бакашвили, князя черкесов)

Литература

• Густерин П. Российская империя и Кавказ. — Саарбрюккен: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014. — 64 с. — ISBN 978-3-659-15032-6.
• David M. Lang: The last years of the Georgian monarchy: 1658—1832. Columbia University Press, New York 1957
• Nikolas K. Gvosdev: Imperial policies and perspectives towards Georgia: 1760—1819. Macmillan [u.a.], Basingstoke [u.a.] 2000, ISBN 0-312-22990-9

• Hitchins, Keith. Erekle II. Encyclopædia Iranica Online edition — Iranica.com. Retrieved on April 21, 2007.
• Lang, David Marshall (1951), Count Todtleben’s Expedition to Georgia 1769—1771 according to a French Eyewitness, p. 878. Bulletin of the School of Oriental and African Studies, University of London, Vol. 13, No. 4.
• Lang, David Marshall (1962). A Modern History of Georgia, p. 35-6. London: Weidenfeld and Nicolson.

Ссылки

• [www.otechestvo.org.ua/hronika/20051/h2501.htm Сайт объединения «Отечество»]
• [www.rulex.ru/01090281.htm Ираклий II в Русском Биографическом Словаре]
• [www.hrono.info/biograf/bio_i/irakli2.html Ираклий II в «Хронос»]
• [georgia.orthodoxy.ru/index.php?cat=_today&ii=8&jj=10 Ираклий II на неофициальном сайте Грузинской Православной Церкви]
• [fictionbook.ru/author/vachnadze_merab/istoriya_gruzii_s_drevneyishih_vremen_do/read_online.html?page=17 История Грузии (с древнейших времен до наших дней)]
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/191217/Erekle-II Ираклий II в энциклопедии Британника]
• [www.georgianbiography.com/bios/e/erekle2.htm Ираклий II в The Dictionary of the Georgian National Biography]

Отрывок, характеризующий Ираклий II (царь Грузии)

Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.