Кубок СССР по футболу 1947
Поделись знанием:
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
8-й розыгрыш Кубка СССР состоялся в июне-июле 1947 года. Обладателем Кубка в четвёртый раз (и второй раз подряд) стал московский «Спартак».
Содержание
Зональный этап
На первом этапе в зональных турнирах играли команды выступающие во второй группе чемпионата СССР. От каждой зоны, в играх между командами этой зоны, был выявлен победитель, который принимал участие в играх в финальном этапе кубка СССР 1947 года. В играх зональных турнирах принимали участие все команды выступавшие во второй группе.
Центральная зона
- Зональный турнир.
| Дата | Стадия | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 01.06.1947 | 1/8 | ВМС (Москва) | 4:2 | МВО (Москва) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Калев (Таллин) | 3:0 | ДО (Минск) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Буревестник (Москва) | 1:1 д.в. | Судостроитель (Ленинград) |
| 02.06.1947 | 1/8 переиг. | Буревестник (Москва) | 3:2 | Судостроитель (Ленинград) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Динамо (Рига) | 0:1 | Метро (Москва) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Динамо (Вильнюс) | 2:3 | Пищевик (Москва) |
| 01.06.1947 | 1/8 | ДО (Ленинград) | 1:0 | Трудовые резервы (Москва) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Спартак (Ленинград) | 1:2 | Локомотив (Москва) |
| 07.06.1947 | 1/4 | ВМС (Москва) | 2:0 | Калев (Таллин) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Буревестник (Москва) | 1:0 | Метро (Москва) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Дзержинец (Ленинград) | 2:1 | Пищевик (Москва) |
| 07.06.1947 | 1/4 | ДО (Ленинград) | 3:1 | Локомотив (Москва) |
| 11.06.1947 | 1/2 | ВМС (Москва) | 6:3 | Буревестник (Москва) |
| 11.06.1947 | 1/2 | Дзержинец (Ленинград) | 1:0 | ДО (Ленинград) |
| 16.06.1947 | финал | Дзержинец (Ленинград) | 0:5 | ВМС (Москва) |
I зона РСФСР
- Зональный турнир.
| Дата | Стадия | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 01.06.1947 | 1/8 | Торпедо (Горький) | 6:0 | Завод им. Калинина (Калининград) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Красное знамя (Иваново) | 4:1 | Зенит (Ижевск) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Торпедо (Ульяновск) | 3:2 | Завод им. Киркиж (Ковров) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Химик (Дзержинск) | 3:2 | Крылья Советов (Уфа / Черниковск) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Торпедо (Горький) | 5:2 | Красное знамя (Иваново) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Динамо (Саратов) | 1:2 | Трактор (Куйбышев) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Динамо (Казань) | +:- | Торпедо (Ярославль) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Торпедо (Ульяновск) | +:- | Химик (Дзержинск) |
| 10.06.1947 | 1/2 | Торпедо (Горький) | 3:1 | Трактор (Куйбышев) |
| 10.06.1947 | 1/2 | Динамо (Казань) | 0:1 | Торпедо (Ульяновск) |
| 15.06.1947 | финал | Торпедо (Горький) | 5:0 | Торпедо (Ульяновск) |
II зона РСФСР
- Зональный турнир.
| Дата | Стадия | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 01.06.1947 | 1/8 | ОДО (Новосибирск) | 4:0 | Крылья Советов (Молотов) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Динамо (Свердловск) | 6:1 | Авангард (Свердловск) |
| 07.06.1947 | 1/4 | ОДО (Новосибирск) | 4:0 | Крылья Советов (Новосибирск) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Дзержинец (Нижний Тагил) | 0:1 | Динамо (Челябинск) |
| 09.06.1947 | 1/4 | ОДО (Свердловск) | 9:0 | Крылья Советов (Омск) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Динамо (Свердловск) | 3:0 | Дзержинец (Челябинск) |
| 11.06.1947 | 1/2 | Динамо (Челябинск) | 2:1 | ОДО (Новосибирск) |
| 11.06.1947 | 1/2 | Динамо (Свердловск) | 1:0 | ОДО (Свердловск) |
| 16.06.1947 | финал | Динамо (Челябинск) | 2:1 | Динамо (Свердловск) |
Украинская зона
- Зональный турнир.
| Дата | Стадия | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 01.06.1947 | 1/8 | Сталь (Днепропетровск) | 1:1 д.в. | Пищевик (Одесса) |
| 02.06.1947 | 1/8 переиг. | Сталь (Днепропетровск) | 3:2 д.в. | Пищевик (Одесса) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Спартак (Ужгород) | 3:1 | Судостроитель (Николаев) |
| 01.06.1947 | 1/8 | ОДО (Киев) | 1:2 | Шахтер (Сталино) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Спартак (Херсон) | 3:1 | Спартак (Львов) |
| 01.06.1947 | 1/8 | Динамо (Кишинев) | 4:1 | Дзержинец (Харьков) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Сталь (Днепропетровск) | 6:2 | Спартак (Ужгород) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Шахтер (Сталино) | 5:0 | Большевик (Запорожье) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Динамо (Ворошиловград) | 2:0 | Локомотив (Харьков) |
| 07.06.1947 | 1/4 | Спартак (Херсон) | 3:1 | Динамо (Кишинев) |
| 11.06.1947 | 1/2 | Сталь (Днепропетровск) | 2:2 д.в. | Шахтер (Сталино) |
| 12.06.1947 | 1/2 переиг. | Сталь (Днепропетровск) | 3:3 д.в. | Шахтер (Сталино) |
| 13.06.1947 | 1/2 переиг. | Сталь (Днепропетровск) | +:- | Шахтер (Сталино) |
| 11.06.1947 | 1/2 | Динамо (Ворошиловград) | 1:0 | Спартак (Херсон) |
| 16.06.1947 | финал | Динамо (Ворошиловград) | 3:1 | Сталь (Днепропетровск) |
Закавказская зона
- Зональный турнир.
| Дата | Стадия | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 05.06.1947 | 1/4 | Динамо (Ростов-на-Дону) | 3:0 | Крылья Советов (Тбилиси) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Спартак (Ереван) | 2:0 | Динамо (Баку) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Нефтяник (Баку) | 2:3 | Динамо (Ереван) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Локомотив (Тбилиси) | 1:1 д.в. | ОДО (Тбилиси) |
| 06.06.1947 | 1/4 переиг. | Локомотив (Тбилиси) | 1:0 | ОДО (Тбилиси) |
| 10.06.1947 | 1/2 | Динамо (Ереван) | 2:0 | Локомотив (Тбилиси) |
| 10.06.1947 | 1/2 | Динамо (Ростов-на-Дону) | 4:0 | Спартак (Ереван) |
| 15.06.1947 | финал | Динамо (Ереван) | 6:1 | Динамо (Ростов-на-Дону) |
Среднеазиатская зона
- Зональный турнир.
| Дата | Стадия | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 01.06.1947 | 1/8 | Динамо (Сталинабад) | +:- | Спартак (Алма-Ата) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Зенит (Фрунзе) | 1:4 | Динамо (Сталинабад) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Динамо (Ташкент) | 2:1 д.в. | Спартак (Ташкент) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Локомотив (Ашхабад) | 0:3 | Динамо (Алма-Ата) |
| 05.06.1947 | 1/4 | Динамо (Фрунзе) | 1:2 д.в. | ОДО (Ташкент) |
| 10.06.1947 | 1/2 | Динамо (Ташкент) | 0:2 | Динамо (Сталинабад) |
| 10.06.1947 | 1/2 | Динамо (Алма-Ата) | 1:0 | ОДО (Ташкент) |
| 15.06.1947 | финал | Динамо (Алма-Ата) | 2:1 | Динамо (Сталинабад) |
Финальный турнир
В финальном турнире участвовали 13 команд первой группы и 6 победителей зональных турниров.
Все игры начиная с 1/16 финала состоялись в Москве.
1/16 финала
| Дата | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|
| 01.07.1947 | Спартак (Москва) | 4:0 | Торпедо (Горький) |
| 02.07.1947 | Крылья Советов (Куйбышев) | 3:1 д.в. | Динамо (Алма-Ата) |
| 02.07.1947 | ЦДКА (Москва) | 5:0 | Динамо (Ереван) |
1/8 финала
| Дата | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|
| 03.07.1947 | Торпедо (Москва) | 6:0 | ВМС (Москва) |
| 03.07.1947 | Динамо (Ворошиловград) | 3:3 д.в. | Динамо (Челябинск) |
| 04.07.1947 | Динамо (Ворошиловград) | 5:2 | Динамо (Челябинск) |
| 04.07.1947 | Динамо (Тбилиси) | 1:0 | Динамо (Минск) |
| 05.07.1947 | Динамо (Киев) | 2:1 | Трактор (Сталинград) |
| 06.07.1947 | ЦДКА (Москва) | 4:1 | Динамо (Москва) |
| 06.07.1947 | ВВС (Москва) | 0:1 | Зенит (Ленинград) |
| 07.07.1947 | Крылья Советов (Москва) | 0:2 | Динамо (Ленинград) |
| 07.07.1947 | Спартак (Москва) | 3:0 | Крылья Советов (Куйбышев) |
1/4 финала
| Дата | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|
| 08.07.1947 | Торпедо (Москва) | 2:1 д.в. | Динамо (Тбилиси) |
| 09.07.1947 | ЦДКА (Москва) | 4:0 | Динамо (Ворошиловград) |
| 10.07.1947 | Спартак (Москва) | 2:0 | Динамо (Киев) |
| 11.07.1947 | Динамо (Ленинград) | 1:0 | Зенит (Ленинград) |
1/2 финала
| Дата | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|
| 13.07.1947 | Торпедо (Москва) | 1:0 | ЦДКА (Москва) |
| 14.07.1947 | Спартак (Москва) | 2:1 | Динамо (Ленинград) |
Финал
| 21 июля 1947 |
|
Стадион: Динамо, Москва Зрителей: 70 000 Судья: Латышев (Москва) |
||||||
Спартак: Леонтьев, Холодков, Сеглин, Вас. Соколов (к), Тимаков, Рязанцев, Конов, Глазков, А. Соколов, Н. Дементьев, Рысцов |
||||||||
Напишите отзыв о статье "Кубок СССР по футболу 1947"
Ссылки
- [wildstat.ru/p/2002/ch/URS_CUP_1947/stg/all/tour/all Результаты на WildStat.ru]
- [talks.klisf.ru/index.app?cmd=tomatch&lang=ru&id=088776170738294303536964730353 На сайте КЛИСФ]
- [www.football.lg.ua/index.php?option=com_content&view=category&id=213:1947godfootballussr&Itemid=759 На сайте История и статистика]
- [www.fc-dynamo.ru/cup/rezult.php?gd=1947 Протоколы матчей кубка СССР]
- [www.rsssf.com/tabless/su47.html#47c На сайте RSSSF]
|
||||||||||
Отрывок, характеризующий Кубок СССР по футболу 1947
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
