Новиков, Михаил Михайлович

Михаил Михайлович Новиков
Дата рождения:	14 (26) марта 1876(1876-03-26)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	12 января 1965(1965-01-12) (88 лет)
Место смерти:	Найяк
Научная сфера:	гистология
Альма-матер:	Гейдельбергский университет

Михаил Михайлович Новиков (1876—1965) — зоолог, ректор Московского университета (1919—1920).

Биография

Родился в Москве на Житной улице, в доме, который принадлежал его деду (и впоследствии перешёл во владение историка В. О. Ключевского). Его отец, происходивший из зажиточного семейства крупных московских скотопромышленников, к моменту рождения сына перешёл из купцов в мещане.

В 1886—1894 годах учился в Коммерческом училище. Работал вначале в страховом обществе, затем в банке, занимая скромные должности.

В октябре 1901 года поступил на естественный факультет Гейдельбергского университета, учился у О. Бючли и А. Косселя. В 1904 году, получив степень доктора философии, вернулся в Россию. По совету Н. К. Кольцова стал работать в Институте сравнительной анатомии Московского университета (директором которого был М. А. Мензбир) и одновременно читал лекции в московском университете по общей биологии, гистологии и сравнительной анатомии беспозвоночных.

Получив звание приват-доцента, осенью 1906 года уехал на два года за границу; работал в Гейдельберге, Париже, на биологических станциях в Виллафранке, Триесте, Ровинью.

По возвращении в Москву в 1908 году был избран гласным Московской городской думы.

В 1908 году стал читать курс общей гистологии в Московском университете. В 1909 году защитил магистерскую диссертацию: «Исследования о хрящевой и костной тканях». В январе 1911 года, после защиты докторской диссертации, посвящённой морфологическому исследованию так называемого третьего (теменного) глаза у ящериц, занял должность ординарного профессора.

В 1911 году в числе 130 профессоров и доцентов подал в отставку в знак протеста против действий Кассо. Руководство Московского коммерческого института (директор П. И. Новгородцев) пригласило его для чтения курса сравнительной анатомии на техническом отделении. Здесь он проработал 5 лет; с 1912 года — в качестве ординарного профессора.

В 1912 году был избран в состав IV Государственной думы от Московской губернии, но переехав в Петербург, сохранил за собой кафедру в Московском коммерческом институте. В думе входил в конституционно-демократическую фракцию; занимался главным образом вопросами народного образования (организация учебных заведений, вопросы университетской автономии и т. д.; по его инициативе был реформирован ряд учебных заведений, основаны новые вузы: Киевский и Харьковский коммерческие институты, Тифлисский университет).

В годы Первой мировой войны М. М. Новиков являлся председателем Московского отделения Комитета помощи военнопленным Международного Красного Креста; за свою энергичную работу был награждён орденом Международного Красного Креста.

30 сентября 1916 (или 1917) года на заседании Совета физико-математического факультета Новиков был избран ординарным профессором по кафедре зоологии. Одновременно заведовал зоологической лабораторией и был редактором в Московском обществе испытателей природы. В 1918 году избран деканом физико-математического факультета Московского университета, с весны 1919 года — ректор университета. В 1918—1922 годах был председателем научной комиссии при Научно-техническом совете ВСНХ.

Впервые был арестован в 1918 году; в апреле 1920 года был арестован по делу «Тактического центра», вновь на короткий срок. В ноябре 1920 года ушёл в отставку из-за реорганизации управления университетами. Некоторое время продолжал работать на физико-математическом факультете. В 1922 году в составе большой группы представителей русской интеллигенции был выслан в Германию (см. «Философский пароход»); в 1923 году переехал в Чехию. В Праге он участвовал в организации Русского народного университета (РСУ), который он возглавлял в течение 16 лет — до конца 1939 года. Новикову принадлежит главная заслуга в спасении погибающей без финансирования зоологической станции в Виллафранке. Он добился того, чтобы станцию под свою опеку взяла Чешская Академия наук.

Кроме РСУ, Новиков преподавал, с 1935 года, в чешском Карловом университете. После оккупации Праги, в октябре 1939 года М. М. Новиков с семьёй переехал в Братиславу, где ему были предложены должности ординарного профессора и директора лаборатории в Словацком университете, а также пост директора Зоологического института. С приближением Красной Армии к Братиславе семья Новикова уехала в американскую оккупационную зону, до 1949 года жили в Регенсбурге, где Новиков преподавал в должности профессора местного университета, а также на кафедре зоологии Мюнхенского университета. Кроме того, с 1945 года в течение двух лет Новиков был деканом естественнонаучного факультета и профессором по кафедре зоологии эмигрантского университета при UNRRA (United Nations Relief and Rehabilitation Administration).

В августе 1949 года вместе с семьёй он переехал в США. Здесь он руководил Русской академической группой, участвовал в деятельности Пироговского общества, выступал с публичными лекциями. В 1955 году возглавлял Организационный комитет по празднованию 200-летнего юбилея Московского университета в Нью-Йорке.

В 1954 году Гейдельбергский университет наградил Новикова «Золотым докторским дипломом»; в 1957 году он был избран действительным членом Американской академии искусств и наук.

Умер в Нэйаке, под Нью-Йорком. Похоронен на кладбище Новодивеевского монастыря.

Автор 120 книг и статей естественнонаучного и публицистического содержания на разных европейских языках. Многие его научные открытия, например, описание особенностей строения зрительных органов низших животных, изучение действия гормонов на жизнедеятельность простейших организмов, теория по закономерностям образования органических форм и др. получили широкое признание в научных кругах.

Сочинения

• Биологические станции Адриатического моря. — М.: тип. Имп. Моск. ун-та, 1909
• Исследования о хрящевой и костной тканях. — М.: тип. Имп. Моск. ун-та, 1909
• Исследования о теменном глазе ящериц. — М.: тип. Имп. Моск. ун-та, 1910
• Хватит ли на всех земли и как её разделить? — М.: «Идея», [1917]
• Новиков Михаил Михайлович // Русские ведомости. 1863—1913: Сборник статей. — М., 1918. — Отд. 2. — С. 126
• Московский университет в первый период большевицкого режима // Московский университет: 1755—1930. Юбилейный сборник по случаю 175-летия Московского университета / Под ред. И. Б. Ельяшевича, А. А. Кизеветтера, М. М. Новикова. — Париж: Современные записки, 1930
• Русская научная организация и работа русских естествоиспытателей за границей. — Прага: Рус. свобод. ун-т, 1935
• От Москвы до Нью-Йорка: Моя жизнь в науке и политике. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952. — 404 с. (Современное переиздание: М.: Изд-во МГУ, 2009. — 320 с. — ISBN 978-5-211-05600-8).
• Первые шаги в эмиграции (1922) // Грани (Мюнхен). — 1958. — С. 128—129.
• Великаны российского естествознания. — Франкфурт-на-Майне: «Посев», 1960. — 199 с.
• О русской дореволюционной науке // Старые — молодым. — Мюнхен: Изд-во Центрального объединения политических эмигрантов из СССР (ЦОПЭ), 1962. — С. 71—79.

Источники

• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков: Естественные и технические науки / Отв. ред. С. С. Илизаров; Институт истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН. — М.: Янус-К; Московские учебники и Картолитография, 2003. — С. 171—172. — 296 с. — (Деятели науки и просвещения Москвы XVIII—XX веков в портретах и характеристиках). — 2 000 экз. — ISBN 5-8037-0164-5.
• [www.gallery.moip.msu.ru/?p=55 Биография].
• Ульянкина Т. И. [cyberleninka.ru/article/n/k-biografii-rektora-moskovskogo-universiteta-professora-m-m-novikova-sobytiya-1917-1922-gg К биографии ректора Московского университета профессора М. М. Новикова: события 1917—1922 гг.]
• Белоусов К. Г. М. М. Новиков (1876—1965) // Записки Русской академической группы США, 1975. — Т. IX. — С. 305—314.
• Вронская Д., Чугаев В. Новиков Михаил Михайлович // Кто есть кто в России в бывшем СССР. — М., 1994. — С. 385.
• Гаврилов К. М. М. М. Новиков и его научная деятельность // Русский врач в Чехословакии. — Прага, 1936. — № 4.

Отрывок, характеризующий Новиков, Михаил Михайлович

– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.