Мануйлов, Александр Аполлонович

Александр Аполлонович Мануйлов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фотография из альбома «Московский коммерческий институт 1906—1910»</td></tr>
Министр народного просвещения Временного правительства России
Март — апрель 1917 года
Глава правительства:	Князь Г.Е. Львов
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	С.Ф. Ольденбург
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	3 апреля (22 марта) 1861(1861-03-22) Одесса, Российская империя Российская империя
Смерть:	20 июля 1929(1929-07-20) (68 лет) Москва, СССР СССР
Место погребения:	Ваганьковское кладбище
Дети:	Александр Александрович Мануйлов
Партия:	Кадеты
Учёная степень:	доктор политической экономии
Учёное звание:	профессор
Научная деятельность
Научная сфера:	экономика
Место работы:	Императорский Московский университет, Московский коммерческий институт

Алекса́ндр Аполло́нович Ману́йлов (Мануилов; 22 марта (3 апреля) 1861, Одесса — 20 июля 1929, Москва) — российский экономист и политический деятель, ректор Императорского Московского университета (1905—1911), министр народного просвещения Временного правительства (1917).

Семья и образование

Родился в семье дворянина Киевской губернии. Окончил Ришельевскую гимназию (1879, с серебряной медалью), юридический факультет Новороссийского университета (1883) — ученик профессора А. С. Посникова. В 1883 году привлекался к дознанию по делу революционного кружка Веры Засулич, после чего состоял 2 года под гласным, а затем, до 1904 года, под негласным надзором полиции.

В 1885 году на собственные средства отправился за границу; в течение двух лет слушал лекции у Вагнера и Шмоллера в Берлинском университете и у профессора Книса — в Гейдельбергском университете. В начале 1887 года выдержал при Московском университете магистерские экзамены. Затем дважды (в 1891 и 1894 годах) побывал в Ирландии и Великобритании, где тщательным образом изучал архивные материалы по аграрному вопросу в различных частях Британской империи. Результатом работы стала опубликованная в 1895 году магистерская диссертация «Аренда земли в Ирландии», после защиты которой Мануйлов был принят в число приват-доцентов Московского университета по кафедре политэкономии и статистики. Этой кафедрой он стал заведовать с 1901 года, защитив диссертацию «Понятие ценности у экономистов классической школы…» и получив степень доктора политической экономии и звание экстраординарного профессора; с марта 1903 года — ординарный профессор.

Учёный-экономист

С 1888 года занимался педагогической деятельностью, был приват-доцентом Московского университета. Изучал проблемы аграрной политики в Англии и Ирландии по материалам британских архивов (дважды посещал Великобританию). Первоначально по своим взглядам был близок к либеральным народникам. В своей научной деятельности использовал марксистскую трудовую теорию стоимости, в 1896 перевёл на русский язык книгу К. Маркса «К критике политической экономии».

Считал, что господство в аграрных отношениях частной собственности не обеспечивает правильного поземельного устройства, отдавал предпочтение системе, при которой право собственности на землю принадлежит государству, а отдельные лица могут быть лишь арендаторами. Известный российский экономист, профессор А. И. Чупров высоко оценивал его труд «Аренда земли в Ирландии»:

Если принять во внимание высокий интерес предмета рассматриваемого труда, богатство содержания его, новизну и высокую ценность выводов, особенно по вопросу о долгосрочных арендах, рассмотренному в четырех первых главах, и по истории законодательной регламентации аренд, изложенной в трех последних главах; если взвесить огромное количество собранного автором материала и образцовую его разработку; если, наконец, принять в расчет солидное, строго научное и в то же время простое и увлекательное изложение, то нельзя не признать книгу господина Мануилова одним из самых крупных вкладов в нашу экономическую литературу за последние годы.

В своей докторской диссертации изучал взгляды представителей классической (основанной на трудовом начале) и «австрийской» (уделявшей значительное внимание психологическому фактору) экономических школ. По словам академика Н. М. Дружинина, учившегося в этот период в университете, Мануйлов «отличался солидными знаниями и блистал ораторскими способностями».

Ректор Московского университета

С августа 1905 года он — проректор, а с осени 1905 по 1911 год — ректор Московского университета. Одновременно с 1909 года он преподавал в Московском коммерческом институте, где в должности ординарного профессора преподавал политическую экономию.

Второй избранный ректор московского университета, как и его предшественник С. Н. Трубецкой был избран голосами либеральной профессуры. Сторонник сохранения университетской автономии. Возглавлял университет в период революционных событий и последовавшей вслед за ними реакции. Неоднократно был вынужден закрывать университет в связи со студенческими забастовками, в сентябре 1907 года для восстановления нормального хода обучения совет университета был вынужден запретить в университете политические сходки. Однако в январе 1911 года в университете всё же прошли массовые студенческие сходки, носившие антиправительственный характер и приведшие к вводу полиции в учебные здания, противоречившей студенческой автономии. В знак протеста против таких действий властей ректор университета Мануйлов, его помощник М. А. Мензбир и проректор П. А. Минаков подали в отставку. Однако министр народного просвещения Л. А. Кассо не только принял отставку, но и уволил их из университета, что привело к демонстративному уходу ещё около 130 профессоров и преподавателей (см. Дело Кассо).

После увольнения из университета в 1911 году начал преподавать политэкономию в Народном университете им. А. Л. Шанявского (экстраординарный профессор); эпизодически читал лекции на Высших женских курсах; был председателем Учёного совета Московского научного института.

Политический деятель

С 1905 года — член Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), в 1907—1914 годах входил в состав её центрального комитета. Разработал проект аграрной реформы, ставший основой аграрной программы партии.

Состоял гласным Московской городской думы (1905—1908; 1917—1921).

В 1907—1911 годах — член Государственного совета по выборам от Академии наук и университетов. Критиковал принудительный характер разрушения крестьянской общины в ходе столыпинской аграрной реформы, полагая, что «населению самому надлежит предоставить решение вопроса, жить ли ему при общинных порядках, или переходить к личной собственности».

С 1913 года редактировал близкую к кадетам либеральную газету «Русские ведомости», в которой печатались профессора и преподаватели Московского университета.

В период Первой мировой войны, в 1914—1917 годах, был председателем Экономического совета Всероссийского союза городов. В 1915 году рассматривался либеральными политиками как возможный кандидат на пост министра народного просвещения в «правительстве общественного доверия».

Министр народного просвещения

После Февральской революции, в марте — июле 1917 был министром народного просвещения. Его политика на этом посту носила либеральный характер. В этот период были восстановлены в должностях профессора и преподаватели, избранные на свои должности и уволенные по распоряжению министерства народного просвещения без согласия советов университетов. В то же время новый министр рекомендовал уволить с этих должностей всех лиц, назначенных после 1905 года без представления факультетов и советов (в основном речь шла о преподавателях с консервативными политическими взглядами, которые заменяли увольняемых по политическим мотивам). Отменил исключение из гимназий и реальных училищ без права поступления в другие учебные заведения (с так называемым «волчьим билетом»). Предпринимал меры к возобновлению нормального учебного процесса, был сторонником государственного страхования учащихся и введения реформы русского правописания. Выпустил циркуляр, содержащий основные правила нового, упрощённого правописания (эти правила стали обязательными уже после прихода к власти большевиков).

По словам управляющего делами Временного правительства Владимира Набокова,

Мануйлов как-то скорее других проникся безнадёжностью в отношении деятельности Временного правительства вообще и чаще других говорил о необходимости ухода Временного правительства ввиду невозможных условий работы, создаваемых контролем и пост. помехой со стороны Совета рабочих депутатов. — По существу, он не был боевой натурой, борцом. Он и раньше главным методом борьбы избирал отставку. — Среди других министров Мануйлов имел исключительно «дурную прессу». На него нападали и справа и слева: справа — за бездеятельность и апатию перед растущей революционной волной… Слева его обвиняли в бюрократизме, в сохранении канцелярской рутины, в призыве деятелей старого режима… Мануйлов не умел отбиваться и огрызаться. Он приходил в уныние и отчаяние. В сущности говоря, он, может быть, был вполне прав, признавая положение безнадёжным. Но и в этом случае ему следовало действовать иначе: решительнее — я бы сказал — демонстративнее.

Сторонник соглашения правительства с социалистическими партиями, вошёл в первый состав коалиционного Временного правительства.

С июля 1917 года вновь был избран ординарным профессором Московского университета по кафедре политической экономии и статистики и вернулся к редактированию «Русских ведомостей».

Деятельность при советской власти

После прихода к власти большевиков уехал в Тифлис, но в январе 1918 года вернулся в Москву; написав письмо В. И. Ленину, отошёл от политической деятельности. Участвовал в реформе правописания; в 1919—1920 годах был консультантом народного комиссара финансов по вопросам денежной реформы; являясь с 1924 года членом совета Государственного банка, участвовал в её проведении. Был профессором политической экономии в Московском университете и Институте народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, выступал в качестве сторонника марксизма. Участвовал в работе над рядом томов энциклопедического словаря «Гранат».

Семья

Жена: Нина Александровна, урождённая Кондратович (1869—1953).

У них было девять детей, один из которых, Аполлон Александрович (1894—1978), стал известным скульптором, соавтором памятника А. С. Грибоедову в Москве на Чистых прудах. Другой сын — Александр Александрович (1888—1956), был женат первым браком на Наталии Сергеевне Верёвкиной. Брак закончился разводом, и Наталия Сергеевна стала женой Александра Ивановича Верховского, бывшего военным министром в последнем составе Временного правительства. Дочь — Наталья Александровна (1889—1967) стала известным офтальмологом.

В семье Мануйловых жила двоюродная сестра Нины Александровны Наталья Николаевна Волохова — будущая актриса театра В. Ф. Комиссаржевской в Санкт-Петербурге.

Александр Аполлонович и его жена Нина Александровна похоронены на Ваганьковском кладбище в Москве (20-й участок).

Труды

• Новейшие исследования по истории крестьянства в некоторых местностях Германии // «Русская мысль». — 1889. — Кн. 6.
• Милитаризм и капитализм // Юридический Вестник. — 1890. — Кн. 1.
• Аренда земли в Ирландии. — М., 1895.
• Понятие о ценности по учению экономистов классической школы — М.,1901.
• Понятие ценности по учению экономистов классической школы: Смит, Рикардо и их ближайшие последователи. — М.: URSS: ЛИБРОКОМ, 2012.
• Аренда земли в России в экономическом отношении — СПб., 1903.
• Очерки по крестьянскому вопросу. — М.: Изд. Д. С. Горшкова, 1904.
• Поземельный вопрос в России — М., 1905.
• Вопросы экономической теории в новой книге П. Б. Струве. // «Вестник Европы». — 1913. — Кн. 10.
• Политическая экономия. Курс лекций. Вып. 1. — М., 1914.

Литература

• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2006. — С. 158—159. — 300 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.
• Мануилов, Александр Аполлонович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [nature.web.ru/db/msg.html?mid=1151394 Александр Аполлонович Мануилов] // интернет-журнал «Ломоносов»
• [www.hrono.ru/biograf/manuilov.html Александр Апполонович Мануйлов] на сайте «Хронос»
• Рачинская Н. [www.rusk.ru/st.php?idar=800881 ФОТОЛЕТОПИСЬ МОСКОВСКОГО ВРАЧА] // Московский журнал. — 2003.

Отрывок, характеризующий Мануйлов, Александр Аполлонович

На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.