Северный Калимантан

Северный Калимантан

индон. Kalimantan Utara
Девиз:
Столица	Танджунгселор
Губернатор	Ирианто Ламбри (и. о.)
Площадь	77 382,78 км²
Население	601 470
Народы	даяки, банджары, сулу
Религия	ислам, католицизм, протестантизм
Языки	индонезийский
Часовой пояс	(UTC+8)
Сайт	отсутствует (на сентябрь 2013 года)

Се́верный Калиманта́н (индон. Kalimantan Utara) — провинция Индонезии, расположенная на острове Калимантан и ряде небольших сопредельных островов.

Население, по данным, основанным на расчетах 2011 года, составляет 601 470 человек. Площадь — 77 382,78 км². Административный центр — город Танджунгселор (индон. Tanjung Selor). Крупнейший экономический и инфраструктурный центр — город Таракан (индон. Tarakan).

Созданная в октябре 2012 года за счёт выделения части территории из состава провинции Восточный Калимантан, она является, по состоянию на сентябрь 2014 года, самой молодой провинцией Индонезии. Формирование основных административных структур Северного Калимантана планируется завершить к ноябрю 2014 года. В составе провинции 4 округа и 1 городской муниципалитет.

Этноконфессиональный состав населения весьма разнообразен. Основную его часть составляют представители различных даякских народов, банджары и сулу. Относительное большинство населения — мусульмане-сунниты, однако имеются и многочисленные общины христиан, как католиков, так и протестантов.

История

Доколониальный и колониальный периоды

Исторически территория провинции была зоной расселения даякских народностей. Первым достоверно известным государственным образованием, располагавшимся в границах провинции, было княжество Бера́у (индон. Berau), основанное в последней четверти XIV века на побережье моря Сулавеси. В последующем здесь существовало ещё несколько небольших княжеств, как правило, находившихся в вассальной зависимости от более крупных и развитых государств региона. Кроме того, различные части этой территории в разное время входили в состав владений султанов Брунея и Сулу.

В XVIII веке началось освоение территории нидерландскими колонизаторами. В частности, по итогам вассального соглашения 1785 года между султаном Банджармасина, контролировавшим на тот момент часть соответствующей территории, и Нидерландской Ост-Индской компанией здесь было создано несколько опорных пунктов последней, которые голландцы, однако, были вынуждены оставить в 1797 году из-за конфликта с местным населением. Восстановить положение голландцам удалось лишь 1826 году после заключения соглашения о протекторате Гааги над Банджармасином.

К закреплению позиций в этой части Калимантана голландцев подтолкнула британская колониальная экспансия в смежных районах, в частности, в Сараваке и Сабахе, активизировавшаяся во второй четверти XIX века. К 1850 году сюзеренитет Гааги признали все государственные образования, существовавшие на территории провинции. Тем не менее, проблема делимитации границ колониальных владений Нидерландов и Великобритании на северо-востоке Калимантана сохраняла остроту ещё несколько десятилетий. Окончательное установление фактического контроля голландцев над внутренними районами провинции относится к 1900-м годам — периоду, когда владения Нидерландской Ост-Индии были распространены на всю территории современной Индонезии. К этому же периоду относится открытие и начало разработки нефтяных месторождений в северо-восточной части нынешней провинции, в частности, на острове Таракан.

Период японской оккупации, вхождение в состав Индонезии

В период Второй мировой войны эта территория стала первым районом голландских ост-индских владений, в который вторглись войска Японии. Произошедшее в январе 1942 года сражение за остров Таракан стало первым и одним из наиболее ожесточённых боестолкновений операции в Нидерландской Ост-Индии. К февралю 1942 года эта часть Калимантана контролировалась японцами. Позднее она, как и бо́льшая часть территории центральной и восточной Индонезии, была отнесена к зоне оккупации 2-го флота Японии. Оккупация продолжалась до августа 1945 года, когда эти районы были освобождены австралийскими войсками.

К началу 1946 года голландцы восстановили контроль над этой частью Калиманстана. Вскоре эта территория была включена в состав созданного при поддержке Нидерландов квази-независимого государства Восточный Калимантан (индон. Negara Kalimantan Timur), которое в ноябре 1949 года вошло в состав Соединённых Штатов Индонезии (индон. Republik Indonesia Serikat) — федеративного образования, обладавшего государственным суверенитетом в особой унии с Нидерландами. Существование государства Восточный Калимантан оказалось непродолжительным — в апреле 1950 года оно вошло в состав Республики Индонезии.

Создание провинции

Изначально эта территория входила в состав провинции Калимантан, охватывавшей всю индонезийскую часть острова. После раздела последней в 1956 году вошла в состав провинции Восточный Калимантан. Планы по выделению северной части Восточного Калимантана в отдельную провинцию стали озвучиваться в 2000-е годы в контексте курса на децентрализацию государственной власти и разукрупнению административно-территориального деления страны. Практическая проработка вопроса началась в 2011 году. В министерстве внутренних дел Индонезии и профильной комиссии Совета народных представителей (СНП) такая мера мотивировалась необходимостью улучшения административного, полицейского и таможенного контроля над данными районами, а также ускорения их социально-экономического и инфраструктурного развития. Особо акцентировался пограничный фактор. Так, по заявлению председателя упомянутой комиссии СНП Агуна Гунанджара (индон. Agun Gunanjar), выделение северной части Восточного Калимантана в отдельную провинцию призвано укрепить суверенитет Индонезии над приграничными с Малайзией районами и предотвратить возникновеие территориальных конфликтов, подобных спору о принадлежности островов Сипадан и Лигитан, решенному в 2002 году Международным судом ООН в пользу Малайзии.

25 октября 2012 года Совет народных представителей в ходе пленарного заседания одобрил законопроект о формировании провинции Северный Калимантан. 16 ноября 2012 года соответствующий закон вступил в силу после его подписания президентом страны Сусило Бамбангом Юдойоно под официальным названием «Закон № 20 от 2012 года о формировании провинции Северный Калимантан».

Географическое положение

Провинция занимает площадь 77 382,78 км². Располагается в северо-восточной части индонезийской территории острова Калимантан, выходит к морю Сулавеси. Граничит на севере с территорией Восточной Малайзии (на северо-востоке — с штатом Сабах, на северо-западе — с штатом Саравак), на юге — с индонезийской провинцией Восточный Калимантан.

Восточная часть провинции равнинна, западная — гористая, высоты до 1600 метров. Значительная часть территории занята джунглями. Много полноводных рек, текущих в основном в направлении с запада на восток и, как правило, образующих разветвлённые, местами заболоченные дельты. Наиболее крупные реки — Сесаяп, Секатак, Каян. В состав провинции входит также множество небольших островов, расположенных в речных дельтах и в море Сулавеси у побережья Калимантана. Наиболее значительные по площади острова — Нунукан, Таракан, Бунью, а также Себатик, который Индонезия делит с Малайзией.

Административное устройство

Процесс формирования провинции и её административное устройство регулируются Законом № 20 от 2012 года о формировании провинции Северный Калимантан, вступившим в силу 16 ноября 2012 года. В соответствии с ним, официальное формирование провинции должно быть завершено в течение 9 месяцев с момента принятия закона. В этот же срок должен приступить к работе исполняющий обязанности губернатора, который в течение 6 последующих месяцев должен сформировать временную провинциальную администрацию. В течение двух лет должны пройти выборы губернатора и вице-губернатора и их официальное вступление в должность, а также формирование постоянных местных органов исполнительной власти. Местный орган законодательной власти — провинциальный совет народных представителей провинции — должен быть сформирован по итогам выборов, которые пройдут в 2014 году одновременно с очередными всеобщими парламентскими выборами. Демаркация административных границ провинции должна быть завершена в пятилетний срок.

В составе провинции четыре округа — Булунган, Малинау, Нунукан и Тана-Тидунг, а также один городской муниципалитет — Таракан, имеющий равный статус с округами. В составе округов и муниципалитета 47 районов.

Административным центром объявлен город Танджунгселор, расположенный в округе Булунган. Исполняющим обязанности губернатора провинции является Ириа́нто Ла́мбри (индон. Irianto Lambrie), утверждённый в этом качестве 22 апреля 2013 года.

Население

Население, по данным, основанным на демографических расчетах, сделанных в 2011 году применительно к соответствующим территориям, входившим в тот период в состав провинции Восточный Калимантан, составляет около 601 470 тыс. человек. По плотности населения — около 7,8 человек на км² — она занимает последнее место среди провинций Индонезии. При этом, население распределено весьма неравномерно: прибрежные районы заселены значительно плотнее, чем внутренние. Наиболее густонаселенным является муниципалитет Таракан (более 956 человек на км²), наименее густонаселённым — округ Малинау (более 1,6 человека на км²). При этом, темпы роста населения здесь значительно опережают общенациональные. В среднем по провинции они составляют порядка 4-5 % в год, в Тана-Тидунг же превышают 6 % в год (против 1,1 % общенациональных). Характерно заметное превалирование мужского населения над женским: показатель соотношения полов колеблется от 1,08 — 1,10 для Таракана и Нунукана до более 1,19 для Тана-Тидунг (против 1,01 на общенациональном уровне).

Население Северного Калимантана по округам/муниципалитетам

Название округа/муниципалитета	Административный центр	Население (чел.)	Площадь (км²)	Плотность (чел./км²)
Булунган	Танджунгселор	135 915	18 010,50	7,5
Малинау	Mалинау	62 423	39 799,9	1,6
Нунукан	Нунукан	140 842	14 493	9,7
Тана-Тидунг	Тиденг-Пале	22 503	4 828,58	4,7
Таракан	Таракан	239 787	250,80	956,1
Итого		601 470	77 382,78	7,8

Этноконфессиональный состав населения весьма разнообразен. Основную часть жителей провинции составляют представители различных даякских народов, банджары и сулу. В городах достаточно существенна доля яванцев, основная часть которых является переселенцами либо потомками переселенцев, направлявшихся на эти территории в рамках масштабных трансмиграционных программ, осуществлявшихся как голландской колониальной администрацией в 1900-е годы, так и властями независимой Индонезии в 1950—90-е годы.

Относительное большинство жителей исповедует ислам-суннитского толка, однако имеются также многочисленные общины христиан, как католиков, так и протестантов. Бо́льшая часть взрослого населения провинции владеет государственным языком страны — индонезийским. При этом на бытовом уровне широко распространено использование местных языков.

Экономика и инфраструктура

Северный Калимантан относится к числу наименее развитых в экономическом и инфраструктурном отношении провинций Индонезии. Основной хозяйственной отраслью для этой территории в целом традиционно является лесная промышленность, для прибрежных районов — рыболовство. Добыча и переработка нефти, игравшая ранее ключевую роль в развитии наиболее крупного населённого пункта страны — Таракана, в настоящее время ведется в сравнительно небольших масштабах. В 2013 году объявлено о планах кардинальной модернизации местной нефтяной промышленности за счет привлечения внутренних и зарубежных инвестиций. Имеется ввиду обеспечить стабильную добычу по меньшей мере из 1346 имеющихся здесь скважин, многие из которых в настоящее время пребывают в заброшенном состоянии.

Вместе с тем, динамика экономического развития провинции достаточно высока, хотя и неравномерна для различных её территорий. Так, по данным на 2012 год темпы роста валового регионального продукта в округе Малинау составили 11,4 %, в Нунукане — 6,8 %, в Тана-Тидунг — 6,7 %, в Булунгане — 5,8 и в Таракане — 5,3 % (против 6 % роста общенационального ВВП). При этом уровень безработицы также превышает общенациональные показатели: в округе Малинау он на 2012 год составил 9,2 %, в Нунукане — 11,8 %, в Тана-Тидунг — 8,8 %, в Булунгане — 8,9 и в Таракане — 8,2 % (против 6,1 % в целом по стране).

Важной отличительной чертой являются традиционно сильные экономические связи с соседней Малайзией. Заготовка древесины и других возобновляемых природных ресурсов, лов рыбы в прибрежных водах осуществляется в основном малайзийскими компаниями или их местными подрядчиками. В приграничных районах отмечается хождение малайзийского ринггита наряду с индонезийской рупией. По замыслу индонезийских властей создание провинции призвано ускорить интеграцию этих территорий в систему национальной экономики и ограничить здесь влияние Малайзии.

Главным инфраструктурным и транспортным центром провинции является Таракан. Здесь находится единственный международный аэропорт — Джувата, пассажирооборот которого превышает 1 млн человек в год, а также основной морской порт — Малундунг (индон. Malundung).

Центральными и местными властями строятся планы ускоренного развития железных и автомобильных дорог, протяженность и качество которых считаются в настоящее время крайне неудовлетворительными, особенно во внутренних районах провинции. Первоочередной задачей в этом контексте является строительство местного отрезка проектируемого транскалимантанской автомагистрали.

Литература

• Бандиленко Г. Г., Гневушева Е. И., Деопик Д. В., Цыганов В. А. История Индонезии: В 2 ч. — М., 1992—1993.
• Всемирная история: В 13 т. / Е. М. Жуков (главный редактор). — М.: Государственное издательство политической литературы (т. I—III); Издательство социально-экономической литературы (т. IV—IX); Мысль (т. X—XIII), 1977. — Т. XI.

Отрывок, характеризующий Северный Калимантан

– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.