Томбукту

Город Томбукту фр. Tombouctou Страна МалиМали Координаты 16°46′24″ с. ш. 3°00′26″ з. д.16.77333° с. ш. 3.00722° з. д. / 16.77333; -3.00722    Высота центра 263 м Население 35 330 человек (2012) Часовой пояс UTC0

Томбукту́ (фр. Tombouctou) (устар. передача Тимбукту́; фр. Timbouktou, тамашек Tin-Bouktou) — город на севере центральной части Мали, в 13 км к северу от реки Нигер. Столица самопровозглашённого государства Азавад. Население составляет 35 330 человек (на 2012 год).

Экономического расцвета город достиг при мансе Мусе. В это время Томбукту был интеллектуальным и исламским духовным центром в центральном Судане. Сегодня в городе находится несколько крупных медресе, в том числе медресе Санкоре, а также три старейшие мечети Западной Африки.

География и климат

Город находится в излучине реки Нигер (т. н. Внутренней дельте Нигера) на южной окраине пустыни Сахары. Проблема расширения пустыни является для города актуальной: городские улицы наполнены песком, когда-то полноводные рукава реки, приносившие в город наводнения, высохли. Ещё в начале XX века город был труднодосягаем: по реке Нигер в Тимбукту можно было добраться только тогда, когда уровень воды был достаточно высоким; караванную дорогу часто заносило песком.

Климат жаркий и резкоконтинентальный. Среди скромной растительности преобладают акации, баобабовые и пальмовые деревья. Средняя годовая температура составляет 28 °C, самые жаркие месяцы — май и июнь (средняя температура 34 °C). Среднее количество осадков — примерно 170 мм. Наибольшее количество осадков выпадает с июля по август (примерно 56-66 мм). Дожди, выпадающие в этот период, зачастую наносят существенный урон глинобитным зданиям.

Климат Томбокту
Показатель	Янв.	Фев.	Март	Апр.	Май	Июнь	Июль	Авг.	Сен.	Окт.	Нояб.	Дек.	Год
Средний максимум, °C	29,6	32,9	36,3	39,4	42,0	41,4	38,5	36,7	38,2	38,7	34,6	29,9	36,5
Средняя температура, °C	21,1	23,9	27,4	30,9	33,9	34,3	32,2	30,8	31,5	30,5	25,9	21,5	28,7
Средний минимум, °C	12,6	14,9	18,4	22,4	25,8	27,3	25,9	24,9	24,7	22,3	17,2	13,2	20,8
Норма осадков, мм	0,4	0,3	0,0	1,1	4,3	14,7	45,2	63,5	27,4	2,3	1,3	0,3	160,8
Источник: [www.climate-charts.com/Locations/m/M161223.php]

Население

По данным на 2012 год население Томбукту составляет 35 330 человек; по данным переписи 1998 года оно насчитывало 31 973 человека. Город географически расположен на пересечение областей расселения кочевого берберского и оседлого африканского и арабского населения; основные этнические группы: сонгай, туареги, фульбе и манде. Большинство населения говорит на сонгайских языках. Также распространен арабский, французский и тамашек.

История

Основание

Тимбукту был основан туарегами около 1100 года как место стоянки сахарских караванов. Традиционно считается, что название города происходит от слов «Тин» («место») и «букту» (имя старой малийской женщины, проживавшей когда-то в этом регионе, у которой останавливались арабские торговцы, ведущие караваны на север). По другой этимологической версии, выдвинутой французским востоковедом Рене Бассетом, на языке тамашек «Тин-букт» означает отдаленное место «на краю земли». Первые описания города были сделаны Львом Африканским (1526 год) и Ибн Баттутой (1353 год).

Расцвет

В XIV веке Манса Муса возвёл здесь свой дворец (от которого не осталось и следа), а также соборную мечеть с характерной башней (перестроена). К XV в. Тимбукту стал одним из основных центров транссахарской торговли, в котором сбывались соль и золото.

Вслед за купцами (берберскими, арабскими и еврейскими) в процветающий город хлынули арабские учёные и книжники, которые стали преподавать в одном из самых старинных медресе Санкоре. В городе до сих пор хранятся античные греческие манускрипты. В 1433 году контроль над городом получили туареги, однако жили они за пределами городских укреплений и лишь изредка тревожили горожан своими набегами.

В 1468 году Тимбукту вошёл в состав государства Сонгаи. Местный правитель Сонни Али предпринял гонения на учёных мусульман, однако его сын Мамаду Туре (Мухамад Аския) повёл дело таким образом, что в город стали, наоборот, стекаться учёные из Мекки и Каира, многих из которых просвещённый правитель приблизил ко двору и сделал своими советниками. Приезжие из Магриба выменивали здесь на сахарскую соль золото и рабов.

Завоевание и упадок

Золотой век Тимбукту закончился в 1591 году, когда город был захвачен армией марокканского султана Ахмада аль-Мансура, оснащенной огнестрельным оружием. Учёное сообщество было обвинено в предательстве и либо истреблено, либо угнано в Марокко. Размещённый султаном в городе отряд был не в состоянии противостоять набегам берберов-кочевников, которые время от времени подвергали город полному разорению. Так продолжалось до 1893 года, когда в Тимбукту пришли французские колонизаторы. К этому времени экономическая мощь города была существенно подорвана, в связи с упадком транссахарской торговли, после налаживания торговых связей с Европой по морю.

Поиск города европейцами

Со времени Средневековья о Тимбукту в Европе было известно как о сказочно богатом городе. В конце XVIII в. европейские исследователи предприняли несколько попыток обнаружения когда-то крупнейшего в Сахеле торгового центра. В 1795 и в 1805 гг. Мунго Парк в составе Африканской Ассоциации попытался обнаружить город и одновременно исследовать устье реки Нигер. Возможно, М. Парк стал первым европейцем, побывавшем в городе, но он умер на территории Нигерии, не успев письменно рассказать об увиденном.

В 1824 г. Французское географическое общество предложило приз в 10 тыс. франков тому немусульманину, кто сумеет побывать в городе, вернуться обратно и написать об увиденном. В сентябре 1826 г. Александр Гордон Ленг достиг Тимбукту, но был убит мусульманским торговцем, опасавшимся европейского проникновения и завоевания.

17 июня 1825 года Ленг отплыл в Триполи. Оттуда он отправился в путь через Сахару. Пройдя от Триполи до северной окраины Феццана, экспедиция двинулась оттуда на запад новым для европейцев путём — через оазисы Гадамес и Айн-Салах. Прожив в Айн-Салахе с ноября 1825 года до января 1826 года, Ленг достиг оазиса Туат; оттуда он предполагал направиться в Тимбукту, объехать озеро Дженне или Дебои, посетить область Мелли. Затем он намеревался вернуться обратно, дойти до Сокото, посетить озеро Чад и постараться выйти к Нилу. Однако когда караван, к которому присоединился Ленг, покинул Туат, на него напали туареги. Один из участников экспедиции был убит, сам Ленг тяжело ранен. Вскоре эпидемия дизентерии унесла в могилу всех остальных его спутников. Несмотря ни на что, Ленгу удалось завершить труднейший и опаснейший переход через Сахару и вступить 13 августа 1826 году в город своей мечты — Тимбукту. Очевидно, он был первым европейцем после Бенедетто Деи (1466 год), вошедшим туда добровольно. В Тимбукту Ленг стал постепенно оправляться от ран. Выздоровление шло медленно, но благодаря рекомендательным письмам, привезенным из Триполи, и самоотверженным заботам своего хозяина больной не подвергался преследованиям со стороны местных жителей. Осмотрев в подробностях Тимбукту, Ленг, ночью отправился в Кабру, чтобы увидеть Джолибу (Нигер). Ленг не хотел возвращаться в Европу через Великую пустыню, а рассчитывал побывать в Дженне и Сегу, и затем выйти к французским поселениям на Сенегале. В письме британскому консулу в Триполи, датированном 21 сентября 1826 года, Ленг сообщил, что намеревается двинуться к Сегу в верхнем течении Нигера. Это было единственное письмо, написанное им из Тимбукту, и последнее, которое вообще было от него получено. Через пять дней после того как Ленг выехал из Тимбукту, к его каравану присоединился фанатик-магометанин, шейх Хамед-Ульд-Хабиб, вождь племени зауат. Под предлогом, того, что Ленг будто бы без разрешения вступил на территорию этого племени, его схватили и предложили принять ислам. Ленг отказался и заявил, что предпочитает смерть отступничеству. Тут же на месте по приказу шейха Ленг был задушен двумя рабами, а тело его брошено в пустыне. Все экспедиционные материалы пропали.

В 1829 году француз Рене Калье, переодевшись мусульманином, сумел побывать в городе, благополучно вернуться в Европу и получить приз. Кроме того, в 1813 году Роберт Адамс, афроамериканский моряк, прибывший в британское консульство в Танжере, заявил, что он сумел побывать в городе в 1811 году, после того как его корабль потерпел кораблекрушение у берега Африки. В 1816 году он издал книгу «The Narrative of Robert Adams, a Barbary Captive», однако исследователи подвергают сомнению истинность его пребывания в городе. Известно, однако, что ещё три европейца достигли город до 1890 года: это немцы Генрих Барт и Оскар Ленц в 1853 г., и испанец Кристобал Бенитес в 1880-м г.

Современный город

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 119 [whc.unesco.org/ru/list/119 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/119 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/119 фр.]

В 1989 году глинобитные здания в центре города были поставлены под охрану ЮНЕСКО как памятник Всемирного наследия, а в 2000 году правительство Люксембурга и ряд международных фондов запустили проект по сохранению и изучению многочисленных средневековых рукописей, которые хранятся в Тимбукту и его окрестностях. Их общее число исчисляется сотнями тысяч; древнейшие восходят к XII веку.

В 1990-е гг. Тимбукту среди прочих городов Мали и Нигера был охвачен восстанием туарегов (1990—1995 гг.).

Разрушение

1 апреля 2012 года в ходе очередного восстания туарегов город захвачен войсками НДОА, а 6 апреля стал столицей самопрозглашённого Независимого Государства Азавад. 26 июня боевики разгромили семь захоронений, а 28 июня исламисты сорвали с петель ворота мечети Сиди Яхья. В связи с этим на 36 сессии Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО Тимбукту был внесён в список Всемирного наследия под угрозой уничтожения.

В ходе антитеррористической операции, начавшейся в январе 2013 года, 27 января город был занят малийскими и французскими войсками. Повстанцы оставили город без боя, однако при этом сожгли здание исторического исследовательского центра Ахмед Баба, включая библиотеку, в которой хранились до 100 тыс. арабских и древнегреческих рукописей, входящих в список Всемирного наследия (ЮНЕСКО) (впоследствии стало известно, что рукописи были тайно спасены). На протяжении нескольких месяцев под контролем исламистов Тимбукту жил по законам шариата.

Экономика

Сегодня Тимбукту — бедный город, несмотря на большое количество достопримечательностей и международный аэропорт. В городе со времен Средневековья добывают каменную соль.

Тимбукту — центр исламского обучения

В XV в. в городе было построено несколько мусульманских мечетей и коранических школ, наиболее крупная из которых — мечеть Санкоре (1581 г.), при которой стало действовать медресе, в котором преподавал в том числе Ахмед Баба аль Массуфи, имя которого часто упоминалось в Суданских хрониках (он также был упомянут в книге Ж. Верна «Пять недель на воздушном шаре» как владелец библиотеки в тысячу шестьсот рукописей).

О значимости города как религиозно-культурного центра свидетельствует западно-африканская мусульманская поговорка: «Соль прибывает с севера, золото — с юга, а слово Божье и мудрость — из Тимбукту».

Манускрипты из библиотеки Тимбукту

Главное достояние города — более 100 000 рукописей, некоторые из которых датируются XII в., хранимые несколькими семьями. Большинство из них по астрономии, музыке, биологии и благочестию написаны на арабском или на языке фула исламскими учеными, прибывшими в Мали. Более поздние рукописи посвящены вопросам мусульманского права, математики и истории (в частности хроники «Тарих ал-Фатташ», написанная Махмудом Кати в XVI в. и «Тарих ас-Судан» («Суданские Хроники»), записанная Абдуррахманом Сади в XVII в.).

Библиотека института Ахмеда Бабы, основанного в 1970-м году правительством Мали при посредничестве ЮНЕСКО, а также библиотека медресе Санкоре содержат некоторое количество средневековых рукописей. Часть рукописей находится в частных библиотеках, которых в городе насчитывается от 60 до 80 (англ. Mamma Haidara Library, Fondo Kati Library, Al-Wangari Library, Mohamed Tahar Library и др.).

Рукописи, находящиеся в городе сегодня, представляют собой неполный перечень написанных в Тимбукту средневековых манускриптов. Часть из них в колониальное время была вывезена в Лондон, Париж и другие города. Многие манускрипты скрываются своими владельцами.

В феврале 2006 г. было начато совместное исследование ЮАР и Мали по поиску и изучению рукописей в Тимбукту и других регионах Западной Африки (как например, в Сокото).

29 января 2013 года боевики-исламисты подожгли библиотеку.

Архитектура и достопримечательности

Большинство зданий глинобитны и построены в сахельском стиле.

Наиболее крупные сооружения — мечети.

• Соборная мечеть Джингеребер, построенная в 1327 году эль-Сахели
• Медресе Санкоре, построенное в начале XV века
• Мечеть Сиди Яхья, построенная в 1441 году

Другие достопримечательности — музей, висячие сады и водонапорная башня.

Города-побратимы

• Хемниц, Германия
• Хэй-он-Уай, Уэльс, Великобритания
• Кайруан, Тунис
• Марракеш, Марокко
• Сент, Франция
• Темпе, Аризона, США

См. также

• Могила Аскиа

Ссылки

• [www.loc.gov/exhibits/mali Древние манускрипты из Томбукту в библиотеке конгресса США]  (англ.)
• [www.manntaylor.com/battuta.html Сахарские путешествия Ибн-Батуты]  (англ.)
• Тимбукту на Викигиде (англ.)

Отрывок, характеризующий Томбукту

– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.