Экономика Урарту

Эконо́мика (хозя́йство) Ура́рту — структура и принципы построения хозяйства государства Урарту, древнего государства Передней Азии, существовавшего в период с XIII по VI века́ до н. э. на территории Армянского нагорья. Экономика Урарту была типичной для ближневосточных деспотических государств Древнего мира и была тесно связана с хозяйством соседней Ассирии.

Основы урартской экономики

Государственное устройство

Урартское государство представляло собой типичное деспотическое государство Древнего Востока. Власть урартских царей была неограниченной. Урартский царь являлся и верховным главнокомандующим урартской армии, и верховным жрецом государства. В отличие от соседних Ассирии и Вавилонии, в Урарту нет следов существенного влияния религиозных норм или каких-либо универсальных законов на государственную жизнь. В этом смысле урартский деспотизм был абсолютным, а государственная культура менее развитой.

Как следствие, урартские храмовые хозяйства не имели такого значения, как храмовые хозяйства государств Месопотамии. Ведущая роль принадлежала царским хозяйствам, причём целые города и районы считались царской собственностью.

Административное управление

Ведущие позиции в государстве Урарту занимали представители царского рода, которых насчитывалось до 300 человек. Административное управление регионами было различным. Многие области, входящие в Урарту, были населены различными этническими группами, во главе которых стоял местный правитель. В целях дополнительного контроля, кроме местного правителя в области постоянно находился царский наместник, следящий за делами области. Такие области регулярно, вероятно ежегодно, выплачивали дань урартскому царю в виде натуральных продуктов: скотом, зерном и прочим.

С другой стороны, многие районы и города Урарту были основаны и благоустроены непосредственно по приказам урартских царей. В таких случаях управление было прямым, а местным правителем назначался, как правило, родственник царя. Управление внутри такой местности строилось по тем же принципам, что и управление государства в целом. Местный правитель обладал почти неограниченной властью в своей «вотчине», при условии соблюдения приказов царя. Однако, упрощённая система государственного управления в Урарту не позволяла эффективно управлять одновременно несколькими такими городами. Это приводило к тому, что благоустроенные «царские» города одного царя постепенно приходили в упадок при его наследниках, которые больше заботились о процветании своих «царских» городов. Таким образом «главные» царские хозяйства с течением времени «перемещались» по государству.

Население

Население Урарту также являлось «собственностью» царя. Во многих случаях люди из непокорных областей или из вражеских стран порабощались и направлялись на принудительные работы. При этом зачастую в плен захватывались лишь женщины и дети, которые через определённое время «интегрировались» в состав урартского населения.

Население, скорее всего, было обязано участвовать в государственном строительстве, которое часто было направлено на благоустройство царских хозяйств, возведение защитных сооружений и храмов. Вместе с этим, большая прослойка населения пользовалась определёнными свободами, имела возможность вести собственное хозяйство и, возможно, использовать от одного до нескольких слуг-рабов.

Кроме этого, существовала прослойка населения, живущая на государственном довольствии. Помимо нескольких специальных придворных должностей, сюда относилась часть урартской армии. Например, результаты археологических раскопок Тейшебаини подтвердили, что большое число жителей этого города жили за счёт государства.

Торговля

Разделение труда в сельском хозяйстве на Армянском нагорье произошло ещё задолго до образования Урарту. Поэтому исследователи не сомневаются в том, что развитые торговые отношения существовали в Урарту с самого начала существования государства. Торговля в Урарту была меновой, а не товарно-денежной. Предметом торговли обычно являлись скот, лошади, зерно, вино, металлы, лес. Систематические военные действия, особенно между Урарту и Ассирией, осложняли развитие торговли. Часто ценные грузы захватывались в качестве военной добычи или подати.

Вероятно, что храмовые хозяйства Урарту также участвовали в торговых отношениях. Например, в религиозном центре Урарту, Мусасире, выращивали скот как для жертвоприношений, так и «свободный», предназначенный для торговли.

Основными товарами, производимыми в Урарту, которые представляли интерес для соседних государств (особенно для государств Месопотамии) являлись:

• Лошади. Природные условия Армянского нагорья намного более благоприятны для разведения лошадей, чем природные условия соседних стран. Лошади в I тысячелетии до н. э. являлись важнейшим стратегическим ресурсом, необходимым для создания боевых колесниц.
• Металлы. Залежи руд различных металлов, включая железную руду, способствовали развитию металлургии на Армянском нагорье. Страны Месопотамии, с другой стороны, не имели собственных железных рудников.
• Вино. Природные условия Урарту прекрасно подходили для выращивания винограда, и, как следствие, в Урарту процветало виноделие.

Ирригация и водоснабжение

Важнейшим фактором, влияющим на экономику той или иной урартской территории, было её водоснабжение и орошение. Все царские хозяйства Урарту обустраивались вокруг сооружённых оросительных каналов. Множество территорий Армянского нагорья, включая побережье озера Ван, долину реки Мурат и Араратскую долину, плохо приспособлены для примитивного земледелия, но способны давать богатые урожаи при искусственном орошении. Привлечение ресурсов и масс населения для строительства крупных оросительных каналов являлось одним из главных прогрессивных факторов урартской государственности и способствовало расцвету, которого достигло Урарту в VIII веке до н. э. Благодаря усилиям, затраченным на ирригацию, урарты получили возможность выращивать зерновые культуры в достаточном количестве, чтобы не зависеть от соседей, а также многократно расширить культивирование винограда и стать крупнейшим производителем и экспортёром вина в Древнем мире.

Кроме этого, строительство городов и крепостей требовало строительства адекватной системы водоснабжения. Такие системы были востребованы не только для экономических нужд города, но и для военных, особенно на случай осады города. Урарты достигли больших успехов в сооружении систем водоснабжения и орошения. Во времена правления царей Ишпуини, Менуа, Аргишти I, Сардури II, Русы I и других было построено множество эффективных оросительных каналов, часть которых используются до сих пор, причём в некоторых случаях даже без существенной реконструкции.

Крупнейшим таким каналом был канал Менуа (канал Шамирам), снабжающий пресной водой столицу Урарту, город Тушпу. Общая протяжённость этого канала свыше 70 км, через реку Хошаб вода канала переводилась по специальному мосту, а в низменных местах — по каменной кладке высотой до 15 метров. Многие участки канала действуют и в наши дни.

Канал Менуа (Канал Шамирам)
Зарисовка европейских археологов XIX века.

Перевод надписи на одном из камней: Могуществом бога Халди Менуа, сын Ишпуини, этот канал провёл. «Канал Менуа» — имя его. Величием бога Халди Менуа, царь могущественный, царь великий, царь страны Биаинили, правитель Тушпа-города. Менуа говорит: Кто эту надпись уничтожит, кто её разобьёт, кто кого-нибудь заставит совершить эти дела, кто другой скажет: Я этот канал провёл, пусть уничтожат боги Халди, Тейшеба, Шивини, все его боги под солнцем.

Возможно, что ирригационная техника урартов была частично заимствована в соседней Ассирии, в стране, которая решающим образом повлияла на культуру Урарту. Государства Месопотамии были известны своими высокими достижениями в организации искусственного орошения. С другой стороны, на Армянском нагорье ещё в доурартское время существовал культ Вишапов — божеств воды и плодородия, который был связан с системами древних водных каналов. В любом случае, ирригационная деятельность урартов заслужила высокую оценку ассирийцев. Из письма ассирийского царя Саргона II богу Ашшуру:

… Улху, укреплённый город, расположенный у подножья горы …, где люди, как рыбы, на суше жаждут, не пьют и не насыщаются — Урса, царь, правитель их, по желанию сердца своего указал выход вод. Он вырыл канал, несущий проточную воду, и воду как Евфрат заставил он течь. Он вывел бессчётные арыки от его русла и воистину оросил нивы. Города Улху пустынные земли, которые издревле …, он, как дождь, пролил на них плоды и виноград. … … Его пустынные земли он превратил в луга ….

К сожалению, Саргон II уничтожил урартские достижения в городе Улху во время военного похода 714 года до н. э., однако его разрушения пролили некоторый свет на устройство урартского водоснабжения. Из письма Саргона II: «Каналу, — потоку, питающему его, — я заткнул выход и свежую воду его превратил в болото, арыки, отведённые от его русла, я …, их подземные трубы показал я солнцу…». Такие подземные трубы действительно были обнаружены археологами при раскопках другого урартского города, Эребуни, однако принципы работы таких водопроводов пока остаются неясными.

Трубы из урартских городов Закавказья
Обнаружены археологическими экспедициями Эрмитажа и ГМИИ им. Пушкина на холмах Кармир-Блур и Арин-Берд в Армении.

			Обломки железных труб из урартского города Тейшебаини. Трубы использовались для водоснабжения города питьевой водой из реки Раздан, а также для отвода дождевой воды.
Урартские каменные трубы из Тейшебаини и Эребуни. Типичный отрезок трубы имел длину около 1 метра, внешнее сечение 40 см, внутреннее сечение 11 см. Отрезки труб вставлялись друг в друга, образуя водопровод. Некоторые отрезки труб, как на фотографии в центре, имели сантехнические ревизии для чистки водопровода.

Особый интерес представляют также урартские оросительные сооружения в Русахинили (пригород урартской столицы Тушпы, построенный Русой II). Эти сооружения включали в себя искусственное «озеро Русы», существующее и поныне под народным названием «Священническое озеро», и сложную систему подземных коммуникаций. Точное устройство этой оросительной системы, которая ещё в конце XIX века функционировала и питала водой армянскую и курдскую деревни на месте Русахинили, остаётся неизвестным, а клинописная табличка Русы I, описывающая сооружение этой системы, непонятой.

Сельское хозяйство

Земледелие

Земледелие на Армянском нагорье имеет древние традиции. Согласно археологическим данным, земледелие на этой территории практиковалось со времён неолита, ещё по крайней мере в III тысячелетии до н. э. В урартское время земледелие было хорошо развитым, техника земледелия была высокой, вероятно заимствованной у ассирийцев. Большинство орудий для обработки земли изготовлялось из железа, использовались тяжёлые плуги для пары (реже четвёрки) быков. Большинство территорий для успешного земледелия требовали искусственного орошения, поэтому устройство оросительных каналов урартскими царями резко интенсифицировало земледелие в данной местности и обеспечивало его развитие.

Железные сельскохозяйственные орудия из Урарту

Часть железных вил, найденная близ озера Ван, и железные сошники, найденные при раскопках в Топрах-кале (Тушпа). Зарисовка немецких археологов XIX века.				Остатки урартских железных орудий (лопата, серпы, сошники), которые были обнаружены при раскопках на Кармир-Блуре. Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване.

Среди выращиваемых в Урарту культур были: пшеница (в основном лат. Triticum vulgare vill), ячмень (лат. Hordeum vulgare L.), рожь (лат. Secale L.), просо (два вида лат. Panicum miliaceum L. и лат. Panicum italicum L.), кунжут (лат. Sesamum oriental), чечевица (лат. Evrum Lens), нут (лат. Cicer arietunuva) и другие. Семена и остатки этих растений были обнаружены при раскопках урартских городов, в частности, на Кармир-Блуре. Также из клинописных источников известно, что в Урарту выращивали полбу.

Семена зерновых культур из Урарту
Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване.

Семена пшеницы и нута, которые были приготовлены для очередного посева. Семена были обнаружены при археологических раскопках городов Тейшебаини и Эребуни.

Злаковые культуры, чаще всего просо, массово использовались для выпечки хлеба, а также для приготовления пива. Кунжут использовался для изготовления растительного масла. Например, остатки хлебной лепёшки из просяной муки были обнаружены при раскопках городских кварталов Тейшебаини. Исследователи считают, что способ её приготовления очень схож со способом выпечки хлеба, который до сих пор распространён в некоторых деревнях Кавказа. Для обработки зерна использовались зернотёрки, иногда ручные, иногда мельничные. Находки мельничных жерновов в некоторых каналах восточной Турции дают повод предположить, что в Урарту уже использовались водяные мельницы.

Урартские инструменты для обработки зерновых
Обнаружены при раскопках городов Аргиштихинили и Эребуни.

	Вверху: каменные зернотёрки, предназначенные для перетирания зерна в муку. Слева ручного типа, справа — мельничного (Этнографический музей Армении «Сардарапат», Армавир). Слева: каменная ступа для обработки круп (Музей «Эребуни», Ереван).

Учёные предполагают, что пшеница в Урарту была относительно редкой и высоко ценимой культурой, просо было культурой, которая чаще всего использовалась населением для приготовления хлеба. Ячмень, так же как и пшеница, чаще поступал в царские (реже в храмовые) зернохранилища и использовался для государственных нужд, а также для приготовления пива и, возможно, для меновой торговли. Во многих урартских городах сохранились клинописные надписи о постройках и наполнении царских зернохранилищ.

Надписи о сооружении зернохранилищ в Эребуни.
Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване.

Перевод надписи: Аргишти, сын Менуа, это зернохранилище заполнил; здесь 10 тысяч 100 капи.	Перевод надписи: … Руса, сын Эрмины, это зернохранилище наполнил. Здесь 6848 капи зерна.

Точное значение меры «капи», использующейся в урартских надписях, остаётся неизвестным. Судя по урартским источникам, не было зернохранилищ, превышающих по объёму 19 тысяч капи. Известно также упоминание в летописи Сардури II большого количества ячменя: 1 миллион 22 тысячи 133 капи, которое может фиксировать общий годовой сбор ячменя с земель, подконтрольных Урарту, в период правления Сардури II, то есть в период максимального расцвета Урарту.

Среди других культур, возделываемых в Урарту, исследователи отмечают чабрец (лат. Thymus L.), арбузы (лат. Citrullus aedulis Pang) и масленичное растение лат. Camelina microcapra.

Пивоварение

Традиции пивоварения, возможно, были заимствованы урартами в Ассирии. Как и в Ассирии, для изготовления пива использовался не только ячмень, но и просо. Один из историков античности путешествовавший по Армянскому нагорью и по Месопотамии уже в послеурартское время, Ксенофонт, описывает «ячменное вино» местных жителей, а также способы его хранения и приготовления. Во времена Ксенофонта было принято хранить пиво в закопанных в землю карасах и пить его через трубочку. Пиво было очень крепкое, но «приятное для людей привычных». Исследователи считают, что культура пивоварения в Урарту была очень сходной.

Урартские сосуды для хранения пива.
Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване.

Глиняные сосуды, в которых археологи обнаружили следы пива из ячменя и проса. Сосуды были обнаружены при раскопках города Тейшебаини на холме Кармир-Блур. Археологам также удалось локализовать пивоварню, которая находилась внутри городской крепости. Сосуд, склеенный из черепков, имеет следы украшения росписью и скульптурными головами быков и, по-видимому, использовался в дворцовой части крепости для подачи пива правителю.

Садоводство

Организация орошения давала возможность урартам заниматься садоводством на многих участках Армянского нагорья. Хотя садоводство не упоминается в урартских документах, и сады не были так распространены, как зерновые культуры или виноградники, археологи обнаружили следы нескольких плодовых культур в урартских городах и поселениях. Например, известно, что в Урарту выращивали яблоки, алычу, гранаты, персики, вишни и орехи. В окрестностях озера Ван, вблизи бывшей урартской столицы, обширные сады сохранялись и обрабатывались вплоть до конца XIX века и, вероятно, существовали на этом месте ещё с урартских времён.

Виноградарство

Виноградарство в Урарту было развито очень хорошо. Природные условия Армянского нагорья в сочетании с искусственным орошением давали почти идеальные условия для выращивания винограда. Хотя археологи обнаруживали остатки изюма при раскопках урартских городов, основным назначением собранного винограда, несомненно, было виноделие. Остатки виноградных лоз были идентифицированы учёными как виноград вида лат. Vitis vinifera. Среди них удалось различить сорта «Воскеат» (харджи), «Гаран-дмак», «Арарати» и «Сев хагог», которые выращиваются и поныне.

Вино являлось стратегическим продуктом урартской экономики, и сохранилось множество свидетельств целенаправленной урартской деятельности по проведению оросительных каналов и немедленной разбивке виноградников в окрестностях канала.

Виноделие

Виноделие было важнейшей отраслью урартского хозяйства. Благоприятные условия для роста винограда делали Урарту главным производителем вина Передней Азии. В соседней Ассирии, например, условия для произрастания винограда были существенно хуже, и ассирийцы в разное время, в зависимости от обстоятельств, получали урартское вино либо в виде дани, либо в виде военных трофеев, либо в виде товара меновой торговли.

Почти все урартские города имели крупные винные кладовые. Например, кладовые только урартского города Тейшебаини вмещали около 370 тысяч литров вина. Вино в Урарту, по-видимому, изготовлялось тем же способом, какой позже применялся в Древней Греции: вино длительное время выдерживалось в карасах на солнце и становилось густым и сладким. Археологическими исследованиями также установлено, что урартам был известен секрет использования серы для борьбы с болезнями вин.

Виноделие в Урарту
по материалам археологических раскопок.

Винные карасы, использовавшиеся в Урарту. Обнаружены при раскопках на Кармир-Блуре (слева) и в Аргиштихинили (справа).		Один из винных погребов крепости Тейшебаини. Погреб состоял из рядов крупных карасов, на 80% вкопанных в землю. На верхней части карасов наносились отметки о типе вина и датах его хранения. Фотография А.П. Булгакова, 1950 год.

Для царских и дворцовых мероприятий, а также для жертвоприношений богам в Урарту использовались богато украшенные бронзовые котлы, наполняемые вином (см. Искусство Урарту).

Скотоводство

Скотоводство возникло на Армянском нагорье с неолитических времён. Природные условия, наличие больших горных пастбищ способствовали развитию скотоводства. До формирования урартской государственности скотоводство играло ведущую роль для племён Наири. Основной целью ассирийских набегов II тысячелетия до н. э. на поселения Наири был именно угон скота. С установлением центральной власти в Урарту и с началом систематических ирригационных работ скот потерял первостепенное значение, однако, без сомнения, скотоводство оставалось важнейшей отраслью хозяйства. Помимо этого, скот играл ведущую роль в урартской религии и регулярно использовался для жертвоприношений.

Из материалов археологических раскопок известны виды животных, разводимых в Урарту. Учёные обнаружили остатки крупного рогатого скота, близкого к лат. Bos primigenius, в том числе быка (лат. Bos taurus) и буйвола (лат. Bos Bubalis), барана и овцы (лат. ovis aries), крупного козла (лат. Capra cylinbri cornis) и домашней козы (лат. Capra domestica), свиньи (лат. Sus Scrofa domestica), а также джейрана (лат. Gazella Subqutturosa) и зебувидного скота (лат. Bos indicus).

Имеются также свидетельства дальнейшей обработки молока. При археологических раскопках были обнаружены маслобойки, а также органические остатки, содержащие сычуг, свидетельствующие о существовавшем в Урарту сыроварении.

Коневодство

В отличие от скотоводства, коневодство имело стратегическое военное значение, так как кони использовались в урартский период для устройства боевых колесниц. Как и для разведения скота, высокогорные луга Урарту создавали благоприятные условия для коневодства. Ассирия, не имеющая подобных условий, всегда высоко ценила урартских лошадей. Часто лошади захватывались в результате военных походов.

Ассирийский барельеф времён Салманасара III
Фрагмент бронзового барельефа, изображающий угон лошадей из Урарту после успешного военного похода Салманасара III в 858 году до н. э.

По данным археологических раскопок, в Урарту была распространена обычная лошадь вида лат. Equus caballus. Учёные считают, что лошадь была самым распространённым домашним животным в Урарту. Особенно славилась своими лошадьми провинция Суби на восточном побережье озера Урмия. Качество жеребцов из Суби было особо отмечено ассирийским царём Саргоном II.

Разведение верблюдов

В урартское время верблюды на Армянском нагорье были немногочисленны, однако ценились и в Урарту, и в Ассирии. Некоторые ассирийские и урартские клинописные документы особо отмечают верблюдов как ценную добычу военных кампаний. Археологических свидетельств разведения верблюдов обнаружено мало, хотя при раскопках города Эребуни на холме Арин-Берд были обнаружены кости верблюда лат. Camelus dromedarius.

Ремёсла

Кузнечное дело

Армянское нагорье, где располагалось Урарту, считается древнейшим центром металлургии. Первые следы обработки металлов датируются здесь VIII—VII тысячелетиями до н. э., то есть докерамическим временем. (Например, археологические раскопки поселения Чайону-Тепези в верховьях реки Тигр выявили следы медных изделий.) На территории Урарту находилось несколько рудных месторождений меди, железа, олова, свинца, которые позволяли производить большое число металлических изделий.

Бронзовые изделия из Урарту

Щит урартского воина, музей «Эребуни», Ереван		Шлем урартского воина, Берлинский музей		Чаша, используемая во дворце, музей «Эребуни», Ереван

Распространено мнение, что выплавка железа вообще впервые возникла на территории Армянского нагорья не позднее II тысячелетия до н. э. Железные изделия и железная руда из Урарту поставлялись в Месопотамию (в частности в Ассирию), в Мидию, на территорию Ирана и на запад Передней Азии. Железо являлось стратегическим товаром, так как использовалось для изготовления оружия.

Выплавка железа в Урарту
По материалам археологических раскопок на Кармир-Блуре.

Слева направо: обломки металлических дверных ручек и запоров из крепости Тейшебаини; тигли для выплавки металла; точильные камни для обработки железного оружия и сельскохозяйственных орудий. (Музей «Эребуни», Ереван)

Керамика и обработка камня

Большинство керамических изделий в Урарту были простые, без росписи, типичной для многих других древних культур. Как и в других государствах Древнего мира, керамика в Урарту использовалась очень широко. Керамические горшки использовались для хранения продуктов и различных бытовых нужд. Некоторые крупные глиняные горшки и котлы, которые использовались при церемониях жертвоприношений, имели изящные украшения и орнаменты.

Каменные изделия из Урарту немногочисленны. В Урарту, тем не менее, существовала традиция обработки камня. Грубые каменные работы систематически использовались при строительстве крепостей, а также при выдалбливании пещер в Ванской скале. При раскопках также были обнаружены предметы с тонкой каменной гравировкой, включая различные украшения.

Керамические изделия из Урарту
Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване.

				Керамическая масляная лампа — типичный светильник Урарту. В дворцовых помещениях устанавливалась на бронзовые или железные канделябры.
Типичный горшок для хранения молочных продуктов.		Керамическая погребальная урна.

Ткачество

Ткачество было хорошо развито в Урарту, что подтверждается древними текстами. Например, в списке награбленной добычи из Мусасира ассирийский царь Саргон II упоминает 130 многоцветных туник из льна и шерсти. Найдены также урартские и ассирийские глиняные клинописные таблички с перечислениями заготовленной шерсти и шерстяных изделий. Археологи также обнаружили грузила ткацкого станка, пряслица от веретена, швейные иглы, а также едва сохранившиеся куски урартской ткани.

Ткачество в Урарту
По материалам из музея «Эребуни» в Ереване.

Остатки ткани, обнаруженной при раскопках Тейшебаини.		Железные иглы, Арин-Берд.		Пряслица, используемые для веретена, Арин-Берд.

Литература

• Sharon R. Steadman, Gregory McMaho. The Oxford Handbook of Ancient Anatolia. — Oxford: Oxford University Press, 2011. — 1200 с. — ISBN 0195376145.
• Пиотровский Б. Б. Ванское царство (Урарту) / Орбели И. А. — Москва: Издательство Восточной литературы, 1959. — 286 с. — 3500 экз.
• Арутюнян Н. В. Земледелие и скотоводство Урарту. — Ереван: Издательство АН Армянской СССР, 1964. — 224 с.
• Mack Chahin. The Kingdom of Armenia: A History. — Routledge, 2001. — 350 с. — ISBN 0700714529.
• Mu-chou Poo Muzhou Pu. Enemies Of Civilization:Attitudes Toward Foreigners In Ancient Mesopotamia, Egypt, And China. — Sunny Press, 2005. — 211 с.
• Franz Hancar. Das Pferd in prähistorischer und früher historischer Zeit // Wiener Beiträge zur Kulturgeschichte und Linguistik. — Verlag F. Berger & Söhne, 1955. — Т. 11.
• Геннадий Андреевич Кошеленко, Юрий Федорович Буряков. Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. — Москва: Наука, 1985. — 493 с.
• Меликишвили Г. А. Некоторые вопросы социально-экономической истории Наири-Урарту // Вестник древней истории. — Москва, 1951. — № 4.
• Софроненко К.А. Общественно-политический строй Урарту. — Москва: Издательство Московского Университета, 1961.
• Oktay Belli [www.jstor.org/stable/3643059 Dams, Reservoirs and Irrigation Channels of the Van Plain in the Period of the Urartian Kingdom] // Anatolian Studies. — 1999. — Вып. 49.

Отрывок, характеризующий Экономика Урарту

Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».