700 год до н. э.
Поделись знанием:
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
| Годы |
|---|
| 704 до н. э. · 703 до н. э. · 702 до н. э. · 701 до н. э. — 700 до н. э. — 699 до н. э. · 698 до н. э. · 697 до н. э. · 696 до н. э. |
| Десятилетия |
| 720-е до н. э. · 710-е до н. э. — 700-е до н. э. — 690-е до н. э. · 680-е до н. э. |
| Века |
| VIII век до н. э. — VII век до н. э. — VI век до н. э. |
События
- Восстание в Вавилоне царя Белибни против Ассирии. Победа Синаххериба над союзом халдеев и Вавилона. На престол Вавилона посажен Ашшурнадиншум, старший сын Синаххериба. Победа Синаххериба над халдеями. Захват Бит-Якина.
- Царь Элама Халлудуш-Иншушинак II даёт Мардук-апал-иддину город Нагиту на одном из островов в Персидском заливе.
Китай
- 12-й год по эре правления луского князя Хуань-гуна [1].
- В 6 луне, в день жэнь-инь князья Лу, Малого Ци и Цзюй заключили договор в Цюй-чы, что окончило войну Цзюй и Малого Ци [2] (то же в «Бамбуковых анналах», но Цюйшэ [3]).
- В 7 луне, в день дин-хай князья Лу и Сун и посол Янь заключили договор в Гу-цю (луский князь хотел помирить Сун и Чжэн) [4].
- Князь Чэнь Ли-гун I (То) распутничал в Цай, откуда была его жена, и сыновья Хуань-гуна Яо, Линь и Чу-цзю, договорившись с цайцами, убили его и поставили у власти Яо [5]. Через 5 месяцев Ли-гун II (Яо) умер, ему наследовал Линь, сын Хуань-гуна (Чжуан-гун, эра правления 699-693) [6]. В «Чуньцю» убийство То цайцами отмечено в 8 луне 706 года [7], а смерть Яо – в 8 луне, в день жэнь-чэнь 700 года [8].
- В 8 луне князья Лу и Сун провели съезд в Сюй [9], а в 11 луне – съезд в Гуй (обе местности в Сун) [10]. В 11 луне, в день бин-сюй князья Лу и Чжэн заключили договор в У-фу (местность в Чжэн) [11].
- В 11 луне, в день бин-сюй умер князь Вэй Сюань-гун (Цзинь) [12], ему наследовал сын Шо (Хуэй-гун, эры правления 699-697 и 688-669) [13].
- В 12 луне войска Лу и Чжэн вступили в войну с Сун и в день дин-вэй провели битву с Сун [14].
| ||||||
Источники
- ↑ Конфуциева летопись «Чуньцю» («Вёсны и осени»). Перевод и примечания Н. И. Монастырева. М., 1999. С.15
- ↑ Чуньцю, известие 2 и примечания на с.121
- ↑ Бамбуковые анналы. М., 2005. С.119
- ↑ Чуньцю, известие 3
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. III. М., 1984. С.99; Т. V. М., 1987. С.103; Т. VI. М., 1992. С.107
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. V. М., 1987. С.103
- ↑ Чуньцю, 6 год Хуань-гуна (706 год), известие 4
- ↑ Чуньцю, известие 4
- ↑ другие чтения Цюй и Тань
- ↑ Чуньцю, известия 5, 6
- ↑ Чуньцю, известие 7
- ↑ Чуньцю, известие 8
- ↑ Сыма Цянь. Исторические записки. В 9 т. Т. III. М., 1984. С.99; Т. V. М., 1987. С.114
- ↑ Чуньцю, известие 9
Напишите отзыв о статье "700 год до н. э."
Отрывок, характеризующий 700 год до н. э.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
