Айос-Николаос (Крит)
Город
|
А́йос-Нико́лаос (А́гиос-Нико́лаос, греч. Άγιος Νικόλαος,в обиходе критян используется просто Айос, греч. Άγιος) – столица нома Ласити, находится на северном побережье Крита, на западной стороне залива Мирабелло, в 63 км восточнее столицы острова Ираклиона, к северу от города Иерапетра (36 км) и западнее города Сития (73 км). Название города происходит от византийской церкви, расположенной в заливе Айос-Николаоса. Древнейшее известное название - Мандраки. Другое известное название, которые используют жители окрестных деревень – Яло́с, греч. Γιαλός.
Содержание
Общие сведения
Айос-Николаос является центром дима Айос-Николаос. С 2000 года, согласно закону Каподистрии[en] в дим Айос-Николаос объединились общины Крица, Элунда, Лимнес, Кало Хорьо[en], Врухас, Скиньяс, Лумас, Зенья, Экзо-Потами, Крустас, Экзо-Лакония, Меса-Лакония и Прина. С 2011 года, после принятия программы Калликратиса, в дим Айос-Николаос объединились дим Неаполи и община Врахариси.
Экономика
Экономика региона основывается на туризме, выращивании оливковых деревьев и отгонном животноводстве. Постоянное население согласно переписи 2001 года составляет 19 593 жителя.
История
Древность
Современный город основан на месте порта древнего города дорийцев – Лато, расположенного в 3,5 км к северу от поселения Крица. Эти два города составляли одну административную единицу в 3-ем веке до н.э. Они почитали одно и то же божество – Илифию, покровительницу рожениц, а также имели одну монету, на одной стороне которой была изображена Илифия, а на другой Гермес со словами ΛΑΤΙΩΝ.
Порт города Лато, развился в этот период как крупный населенный пункт и экономический центр, в то время как сам город Лато стал затухать. В районе реки были найдены статуи, надписи и могилы датируемые этим периодом. Захоронения из могил, многие из которых представляют большой интерес, выставлены в местном археологическом музее.
В первый византийский период продолжал существовать как важный город.
Венецианский период
В начале XIII-го века, предположительно в 1206 году, на холме была построена крепость, предположительно генуэзцем Энрико Пескаторе[1]. Крепость была названа Мирабелло и дала имя провинции и заливу. Крепость была разрушена землетрясением 1303 года, однако венецианцы отстроили её вновь. В 1374 году упоминается как Кастро Мирабелли, в котором располагались склады для хранения соли из солеварен Элунды, которая дальше экспортировалась в остальную Европу. Крепость была заброшена и превращена в склад после восстания против венецианцев[1][2].
Крепость была разрушена турецкими пиратами в 1537 году, но вновь отстроена по проекту Микеле Санмикели. Вокруг крепости развилось поселение. В переписи Петроса Кастрофилакаса поселение упоминается как Mirabello proprio с населением 753 жителя, главным образом рыбаками. С 1630 года упоминается как Крепость Мирабелло, а поселение в греческом языке получает название Вулизмени, от названия озера[2].
В 1646 году, во время Турецко-венецианской войны, начальник гарнизона крепости Колонело Бальдела передает крепость туркам, которые его окружили. Это посчитали за предательство и Бальдела был повешен. Венецианцы отбили форт, но потому как не могли удержать его в своих руках, он был ими разрушен, после того, как была отстроена крепость Спиналонги, которая удовлетворяла их потребности в защите[1].
В 1671 году упоминается в турецкой переписи как Nefs Meranblo. В египетской переписи 1834 года не упоминается, так как поселение было покинуто жителями. Однако порт функционировал для экспорта местного продукта – рожкового дерева. В 1845 году Виктор Ролин упоминает, что существовало 4 разрушенные церкви, которые использовались в качестве склада для рожкового дерева[2].
Современное поселение
Современное поселение создается во время обретения независимости Крита в 1866 году поселенцами из Крицы и Сфакии. Руины крепости использовались в качестве строительных материалов для новых зданий. Первый раз упоминается в 1881 году, когда в поселении проживало 87 христиан и 8 турок. С древних времен называясь Мандраки, тем не менее поселение берет название Айос-Николаос, от маленькой византийской церквушки 9-го века, которая расположена на полуострове Амуди, примерно в двух километрах к северу от города. В 1900 году Айос-Николаос становится центром дима Крица, а в 1904 году в Айос-Николаос из Неаполи переносится центр нома Ласити[3].
В 1928 году в Айос-Николаосе проживало 1 124 жителя и с тех пор наблюдается постоянный рост населения: в 1940 году – 2 481 житель, в 1951 году – 3 167 жителей, в 1961 году – 3 709 жителей, в 1971 году – 5 002 жителя, в 1981 году – 8 130 жителей. В это же время город становится крупным туристическим центром[2].
Озеро Вулизмени
Озеро Вулизмени (в обиходе жителей Айос-Николаоса просто «озеро») это небольшая лагуна в центре города. Множество древних мифов упоминают это озеро, старейшие из которых говорят, что Афина и Артемида купались в этом озере. С озером также связаны две городские легенды. Первая говорит о том, что у озера нет дна, а вторая – что озеро соединено с вулканом на острове Санторини. Последний миф основан на том, что во время последнего извержения на Санторини воды озера забурлили и затопили здания на его берегу. На дне озера находится военная техника, оставленная немецкими солдатами перед их уходом с острова после Второй мировой войны[3].
Достопримечательности
- Парк с соснами и тамариском над озером с панорамным видом на город. В этом парке начинается каменная тропа, которая проходит между деревьями и оканчивается на северной стороне озера, где пришвартованы множество лодок, в основном рыбацких.
- Спиналонга – остров к северу от города, который был покинут последними его обитателями – людьми, больными лепрой. Многие строения и дома сохранились как археологические памятники. Здесь организованы туристические бюро, которые перевозят туристов из Элунды на остров.
- Марина Айос-Николаоса, где проходят многочисленные парусные гонки.
- «Рог изобилия» греч. Κέρας της Αμάλθειας - скульптура, построенная местными скульпторами, братьями Сотириадис.
- Площадь Неарху греч. Πλατεία Νεάρχου, украшеная мозаикой с морскими мотивами.
- В городе расположено большое количество лестниц. Город построен на холмах и лестницы являются его характерной чертой. Многие из них были разработаны известными местными архитекторами.
- Китроплатиа греч. Κιτροπλατεία (Цитрусовая площадь) – площадь с небольшим пляжем, на которой начинается каменная дорожка, которая проходит вдоль береговой линии и заканчивается в районе Марины Айос-Николаоса. Название этой площади дала развитая в прошлый века торговля цитрусовыми (κιτρο – цитрусовые). Из-за большой глубины моря на этом пляже, еще до возникновения здесь порта, здесь швартовались торговые суда, экспортирующие цитрусовые.
- Холм Айос-Хараламбос греч. Ο λόφος του Αγίου Χαραλάμπους, на нем расположена одноименная церковь, рядом с которой растет сосновая роща. С холма открывается прекрасный панорамный вид на город и залив.
- Острова Айи-Пандес и Фарос. Эти острова расположены всего в нескольких метрах друг от друга, однако флора и фауна этих островов абсолютно не похожа.
- Археологический музей
- Этнографический музей
- Церковь на центральной площади Элефтериоса Венизелоса, расписанная в 1980 году в традиционном византийском стиле.
Напишите отзыв о статье "Айос-Николаос (Крит)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.cretanbeaches.com/amyntiki-arhitekt%CE%BFniki/enetika-fr%CE%BFyria-kai-kastelia/froyria-mirabello/ Τα φρούρια του Μιραμπέλου | Ενετικά Φρούρια και Καστέλια | Αμυντική Αρχιτεκτονική| Κρήτη | Crete]
- ↑ 1 2 3 4 Σπανάκης Στέργιος. Πόλεις και χωριά της Κρήτης στο πέρασμα των αιώνων, τόμος Α. — Ηράκλειο: Γραφικές Τέχνες Γ. Δετοράκης, 1993. — P. 73-76.
- ↑ 1 2 [www.os3.gr/arhive_taxidi/gr_taxidi_agnikolaos.html] ως3 Μηνιαίο Περιοδικό, κείμενο Νίκος Ζερβονικολάκης
Ссылки
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Айос-Николаос (Крит)
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
