Ньюмен, Джон Генри

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Джон Генри Ньюмен»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Ньюман.
Его Высокопреосвященство кардинал
Джон Генри Ньюмен
John Henry Newman<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кардинал Ньюмен, портрет кисти Дж. Э. Милле.</td></tr>

Кардинал-протодьякон
8 февраля 1801 год — 11 августа 1890 года
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Кардинал Джузеппе Печчи
Преемник: Кардинал Йозеф Хергенрётер
 
Рождение: 21 февраля 1801(1801-02-21)
Лондон, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии
Смерть: 11 августа 1890(1890-08-11) (89 лет)
Эдгбастон, Бирмингем, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии
Принятие священного сана: 30 мая 1847 года
Епископская хиротония: нет
Кардинал с: 12 мая 1879 года

Джо́н Ге́нри Нью́мен CO (англ. John Henry Newman; 21 февраля 1801, Лондон — 11 августа 1890, Эдгбастон, Бирмингем)[1][2], известный также как кардинал Ньюмен и блаженный Джон Генри Ньюмен — центральная фигура в религиозной жизни Великобритании викторианского периода. Приобрел общенациональную известность к середине 1830-х годов.[3]

Сторонник евангелического богословия в молодости, в течение своей преподавательской деятельности в Оксфордском университете Ньюмен, будучи священником в Церкви Англии, сблизился с ортодоксальной партией в Государственной церкви, став лидером и активным полемистом в защиту Оксфордского движения. В 1845 году Ньюмен (и некоторые из его последователей) покинул Церковь Англии и свой пост в университете, присоединившись к Католической церкви. Он был рукоположен во священника и продолжил своё служение в Бирмингеме. В 1879 году, в знак признания его заслуг в деле распространения веры в Англии, он был возведен в сан кардинала Папой Львом XIII: кардинал-дьякон с 12 мая 1879 года, с титулом Сан-Джорджио-ин-Велабро с 15 мая 1879; кардинал-протодьякон с 8 февраля 1890 года. Ньюмен сыграл важную роль в создании Католического университета Ирландии[4], который был преобразован в Дублинский университетский колледж.

Ньюмен был беатифицирован Папой Бенедиктом XVI 19 сентября 2010 года во время официального визита Понтифика в Соединенное королевство.[5]

Ньюмен также был заметным деятелем литературного мира. Его труды включают его автобиографию «Apologia Pro Vita Sua» (1865-66 гг.), «Grammar of Assent» (1870 г.) и поэму The Dream of Gerontius (1865 г.),[2] которая была переложена на музыку в 1900 году Эдуардом Элгаром. Он также является автором некоторых известных гимнов («Lead, Kindly Light» и «Praise to the Holiest in the Height»).





Ранняя жизнь и образование

Ньюмен родился в лондонском Сити,[6]. Он был старшим из трех сыновей (у него также было трое сестер). Его отец, Джон Ньюмен, был банкиром в фирме «Ramsbottom, Newman and Company» на Ломбард-стрит. Его мать, Джемима (Jemima), происходила из знатной гугенотской семьи, нашедшей прибежище в Англии (её пращуром был гравер, типограф и издатель Пол Фордринье (Paul Fourdrinier). Его младшим братом был Фрэнсис Ньюмен. Его старшая сестра, Харриет Елизавета (Harriet Elizabeth), вышла замуж за Томаса Мозли (Thomas Mozley), который станет одним из видных деятелей Оксфордского движения.[7] Семья проживала на Саутхэмптон-стрит (Southampton Street; ныне Southampton Place) в Блумсбери, а также приобрела загородный дом недалеко от Ричмонда в начале 1800-х годов.[8]

Школа в Илинге

В возрасте семи лет Ньюмен был отправлен в Высшую школу Илинга (Great Ealing School), директором которой был Джордж Николас (George Nicholas). Здесь Джордж Гексли, отец Томаса Генри Гексли, преподавал математику,[9], а преподавателем истории Античности и античных языков (латыни и древнегреческого) был Уолтер Майерс (Walter Mayers, 1790—1828 гг.).[10] Ньюмен не принимал участия в школьных играх.[11] Он с упоением читал произведения Вальтера Скотта и Роберта Сайти. В возрасте четырнадцати лет, он познакомился с трудами таких скептиков, как Томас Пейн, Дэвид Юм и, возможно, Вольтер.[12]

Евангелик

В возрасте пятнадцати лет, во время последнего своего года в школе, Ньюмен пережил опыт обращения. Об этом событии он писал в своей Apologia, что оно было «более определенным чем то, что у меня есть руки и ноги».[13] Примерно в то же время (март 1816 года) банк «Ramsbottom, Newman and Co.» обанкротился. Хотя владельцам удалось выплатить деньги своим кредиторам, отец Ньюмена оставил банковское дело и стал директором пивоварни.[14] Уолтер Майерс, который сам пережил опыт обращения в 1814 году, одолжил Ньюмену книги, посвященные английской кальвинистской традиции.[10] Осенью 1816 года Ньюмен «подпал под влияние четко определенного вероучения», а его разум вобрал в себя «представления о догме, которые, по милости Божьей, никогда не были изглажены или затуманены».[15] Он присоединился в той части евангелического движения, которая стояла на кальвинистских позициях, и, под влиянием трудов Томаса Ньютона и чтения «Истории Церкви Христовой» Джозефа Милнера[7] (Joseph Milner), придерживался типичного для её представителей взгляда о том, что Папа Римский был Антихристом.[16] Сам Майерс был умеренным кальвинистом, принадлежавшим к так называемой «Клэпхэмской секте».[17] Ньюмен также читал работы Уильяма Лоу (William Law) и Уильяма Бевериджа (William Beveridge).[18] Был он знаком и с Силой Истины (The Force of Truth) известного комментатора Библии Томаса Скотта.[19]

Хотя к концу своей жизни Ньюмен рассматривал своё обращение к евангелическому Христианству в 1816 году как на событие, спасшее его душу, он постепенно отошел от кальвинизма его ранней молодости. Как пишет об этом Имон Даффи (Eamon Duffy): «Он стал рассматривать Евангелизм, с его акцентом на религиозное чувство и реформационную доктрину спасения только верой, в качестве троянского коня для недогматического религиозного индивидуализма, который игнорировал роль Церкви в передаче богооткровенной истины, что неизбежно вело к субъективизму и скептицизму.»[20]

Университет

Предполагалось, что Ньюмен будет поступать в Линкольнс-Инн, однако, в конце концов, его отправили в оксфордский Колледж Св.Троицы, где он прилежно учился. Его страстное стремление успешно сдать выпускные экзамены привело в печальному результате: он провалил экзамены[21] и он выпустился со степенью бакалавра третьего класса с отличием в 1821 году.

Желая остаться в Оксфорде, Ньюмен стал набирать частных учеников и готовиться к экзамену на членство в Ориел-колледж Оксфордской университета, который являлся «признанным центром интеллектуальной жизни Оксфорда» и был единственным колледжем, проводившим подобный экзамен. Ньюмен был избран членом Ориел-колледжа 12 апреля 1822 года. Эдвард Пьюзи был избран членом этого же колледжа в 1823 году.

Англиканский священник

13 июня 1824 года Ньюмен был рукоположен во диакона в Соборе Христа в Оксфорде. Десятью днями позже, находясь в гостях у своего бывшего учителя, преподобного Уолтера Майерса, ставшего приходским священником (curate) в 1823 году, он прочитал свою первую проповедь в приходской церкви Пресвятой Троицы в деревне Овер-Уортон (Over-Worton), недалеко от Банбери в Оксфордшире.[22] 29 мая 1825, в День Святой Троицы (Trinity Sunday), Ньюмен был рукоположен во священника в Соборе Христа. По рекомендации Пьюзи, он стал приходским священником в церкви св. Климента, Оксфорд. Здесь он провел два года, занимаясь приходской деятельностью, а также написал статьи «Аполлоний Тианский», «Цицерон» и «Чудеса» для Encyclopaedia Metropolitana.

Ричард Уотли и Эдвард Копельстон, провост Ориел-Колледжа, возглавляли «Интеллектуалов Ориел-колледжа» (Oriel Noetics) — группу свободомыслящих профессоров (dons).[23] В 1825 году, по просьбе Уотли, Ньюмен стал проректором (vice-principal) колледжа Сент-Олбан (St Alban Hall), однако пробыл на этом посту лишь год.

В 1826 году Ньюмен вернулся в Ориел в качестве преподавателя. В том же году Ричард Фроуд, который по описанию Ньюмена был «одним из проницательнейшим, умнейшим и серьезнейших людей» каких он только встречал, был избран действительным членом колледжа. Вместе они сформировали высокий идеал преподавательской деятельности (более клерикальный и пастырский по своему характеру, нежели светский), что привело к напряженным отношениям с другими коллегами по колледжу. Ньюмен помогал Уотли в написании популярной книги «Элементы логики» (Elements of Logic) (1826 год). Именно от Уотли он воспринял идею Христианской церкви как института: «… Богом установленного и… независимого от Государства, обладающего собственными правами, прерогативами и властью».[7]

Ньюмен разобрал отношения с Уотли в 1827 году, когда встал вопрос о переизбрании Роберта Пиля членом Парламента от Оксфордского университета: Ньюмен выступил против по личным причинам. В 1827 году Ньюмен проповедовал в Уайтхолле.

Оксфордское движение

В 1828 году Ньюмен поддержал и, фактически, добился избрания Эдварда Хокинса (Edward Hawkins) на должность провоста Ориел-колледжа. Хокинс был избран вместо Джона Кибла. Результатом этого выбора, как в дальнейшем отмечал Ньюмен, стало Оксфордское движение со всеми его последствиями. В этом же году Ньюмен был назначен настоятелем (vicar) Университетской церкви св. Девы Марии. За этой должность также была закреплен бенефиций Литтлмора (к югу от Оксфорда),[25] а Пьюзи стал королевским профессором иврита (Regius Professor of Hebrew).

Хотя в этот период Ньюмен все ещё был номинально связан с евангеликами, его взгляды постепенно стали принимать все более «высокоцерковный» тон. Джордж Херринг считает, что смерть его сестры Марии (в январе 1928) оказала на Ньюмена огромное влияние. В середине этого года Ньюмен углубляется в изучение работ Отцов Церкви.[26]

Будучи секретарем Общества церковной миссии, Ньюмен распространил анонимное письмо, в котором предлагал метод, с помощью которого клирики Государственной церкви могли бы вытеснить нонконформистов с тех позиций, которые позволяют им контролировать общество. В результате он был снят со своего поста 8 марта 1930 года. Тремя месяцами позже Ньюмен прекратил своё членство в Библейском обществе, тем самым оборвав окончательно свою связь с евангеликами. в 1831—1832 гг. Ньюмен стал «Избранным проповедником» (Select Preacher) Оксфордского университета. В 1832 году расхождения с Хокинсом по вопросу о «сущностно религиозной природе» наставничества (tutorship) в колледже сильно обострились, что побудило Ньюмена подать в отставку.[27]

Средиземноморское путешествие

В декабре 1832 года, Ньюмен и Харрел Фруд, ввиду состояния здоровья последнего, отправились в тур по Южной Европе. На борту почтового парохода «Гермес» (Hermes) они посетили Гибралтар, Мальту, Ионические острова, Сицилию, Неаполь и Рим, где Ньюмен познакомился с Николасом Уайзменом. В письме домой он описал Рим как «самое прекрасное место на земле». Однако о Римской Католической церкви он отозвался как о «политеистической, деградирующей и идолопоклоннической».

Во время этой поездки Ньюмен написал большую часть коротких стихотворений, которые годом позже были опубликованы в сборнике «Lyra Apostolica». Вместо того, чтобы ехать вместе с Фрудом домой из Рима в апреле, Ньюмен вернулся на Сицилию один. Он серьезно заболел, мучимый либо желудочным расстройством, либо брюшным тифом, что вынудило его остаться в Леонфорте. Однако он оправился от болезни с уверенностью в том, что у Бога есть для него миссия в Англии. Ньюмен рассматривал эту болезнь как провиденциальную. В июне 1833 года он покинул Палермо, отправившись в Марсель, которая попала в штиль в Бонифациеве проливе. Здесь Ньюмен написал стихотворение «Lead, Kindly Light», которое позднее стало известным гимном.

«Трактаты для нашего времени»

Ньюмен вернулся в Оксфорд 9 июля 1833 года. 14 июля Джон Кибл произнес в Университетской церкви св. Марии свою знаменитую проповедь о «Национальном отступничестве», которую впоследствии Ньюмен рассматривал в качестве отправной точки в истории Оксфордского движения. По словам Ричарда Уильяма Чёрча, именно «Кибл вдохновил, Фруд дал импульс, а Ньюмен взялся за работу» по созданию движения. Однако начало организационной деятельности по праву принадлежит Хью Джеймсу Роузу, редактору «British Magazine», которого называли «кембриджским основоположником Оксфордского движения». Роуз встретил зачинателей движения во время своего визита в Оксфорд, где он искал авторов для своего журнала. В его доме приходского священника в Хадли, графство Суффолк, 25-26 июля состоялась встреча клириков-ортодоксов (Ньюмен не присутствовал; были Харрелл Фруд, Артур Филипп Персеваль, Уильям Палмер),[28], во время которой они приняли решение бороться за апостольское преемство в Церкви Англии, целостность и неприкосновенность Книги общей молитвы.

Сомнения и противостояние

Влияние Ньюмена в Оксфорде достигло своей высшей точки в 1839 году. Однако именно тогда его исследования монофизитства породили в нём сомнения в отношении богословия Государственной церкви, а именно в отношении её соответствия принципам церковной власти, которых он придерживался. Он ознакомился со статьей Николаса Уайзмена в «Dublin Review», которая была посвящена «Англиканской претензии» (The Anglican Claim) и в которой Уойзмен цитировал Августина Гиппонского, участвовавшего в полемике против донатистов, «securus judicat orbis terrarum» («мир судит надежно»). Позже Ньюмен напишет о своей реакции на прочитанное:

Ибо простое предложение, слова святого Августина, поразило меня с силой, которую я никогда не чувствовал ни от каких-либо других слов, ранее прочитанных… они были подобны 'Tolle, lege, — Tolle, lege,' ребёнка, которые обратили самого святого Августина. 'Securus judicat orbis terrarum!' Этими велики словами древнего Отца Церкви, объясняющими и суммирующими долгий и разнообразный путь церковной истории, богословие Via Media было совершенно уничтожено. (Apologia, part 5)

После фурора, вызванного проповедью эксцентричного Джон Бренд Моррис в Университетской церкви св. Марии в сентябре 1839 года, Ньюмен стал задумываться о том, чтобы покинуть Оксфорд. В качестве возможного шага он рассматривал создание общины монашествующих в Литтлморе недалеко от Оксфорда.[29] За время своего служения в церкви св. Марии, Ньюмен построил часовню, освященную во имя свв. Николая и Марии, и школу. Мать Ньюмена заложила первый камень в 1835 году: проект получил финансовую помощь от Ориел-колледжа, выделившего на него £100.[30] Ньюмен планировал назначить Чарльза Пуртельза Голайтли (Charles Pourtales Golightly), сотрудника Ориел-колледжа, в качестве настоятеля Литтлмора в 1836 году. Однако Голайтли выступил с категоричными возражениями против одной из проповедей Ньюмена и присоединился к группе агрессивных анти-католиков.[31] В результате назначение получил Айзек Ульямс, которого сменил Джон Роуз Блоксам (John Rouse Bloxam), прослуживший с 1837 по 1840 гг. (в этот период открылась школа).[32][33] Джон Уильям Коплэнд (William John Copeland) занял место настоятеля Литтлмора в 1840 году.[34]

Ньюмен продолжал отстаивать ортодоксальное вероучение Церкви Англии публично вплоть до 1841 года, когда он опубликовал 90-й трактат, который стал последним из «Трактатов для наших дней». В этом детальном рассмотрении 39 статей англиканского вероисповедания утверждалось, что их составители отрицали не против католического вероучения, а против народного искажения этого вероучения и вытекавших из него ошибок. Хотя данная позиция не представляла собой чего-то нового Арчибальд Тэйт, вместе с ещё тремя старшими преподавателями, осудил трактат. Другие главы колледжей и представители иерархии присоединились к осуждению. По просьбе Ричарда Бэгота, епископа Оксфорда, публикация Трактатов была остановлена.

Отъезд в Литтлмор

Ньюмен также подал в отставку с поста редактора «British Critic» и с того момента, как он позже описывал это, был «на смертном одре в отношении принадлежности к Англиканской церкви». Он полагал, что положение англикан было схожим с положением полу-ариан в арианской полемике. Проект совместного Англикано-лютеранского диоцеза в Иерусалиме являлся для него ещё одним свидетельством в пользу того, что Церковь Англии не являлась апостольской.[35]

В 1842 году Ньюмен перебирается в Литтлмор вместе с небольшой группой последователей: здесь они живут в практически монашеских условиях. Первым к нему присоединился Джон Добри Далгэрнс (John Dobree Dalgairns).[36] Помимо него в Литтлмор перебрались Уильям Локхарт (по совету Генри Мэннига,[37] Эмброуз Сент-Джон (в 1843 году),[38] Фредерик Оакли и Олбани Джеймс Кристи (в 1845 году).[39][40] Группа преобразовала здания на нынешней Колледж-лейн в Литтлморе, располагавшиеся напротив постоялого двора, включая конюшни и каретный сарай. Ньмен назвал этот комплекс «домом Пресвятой Девы Марии в Литтлморе» (ныне Ньюмен-колледж).[41] Этот «англиканский монастырь» привлек общественное внимание и вызвал немалый интерес в Оксфорде, который Ньюмен постарался снизить; однако некоторые в Университете стали называть его «Ньюменут» (по аналогии с Мейнут-колледжем, располагающемся в деревне Мейнут Ирландии).[42] Некоторые из учеников Ньюмена писали об английских святых. Сам Ньюмен в это самое время работал над завершением «Очерка о развитии вероучения».

В феврале 1843 года Ньюмен опубликовал (в качестве анонса) в «Оксфордском консервативном журнале» (Oxford Conservative Journal) анонимное, но, тем не менее, официальное отречение от всех своих суровых высказываний против Католицизма. Локхарт стал первым членом «литтлморской группы», присоединившимся к Католической церкви. Ньюмен произнес свою прощальную проповедь, известную как «Прощание друзей» в качестве священника Церкви Англии в Литтлморе 25 сентября. После этого он отказался от бенефиция, приписанного к Университетской церкви св. Марии. Он оставался в Литтлморе в течение ещё двух лет до своего принятие в Католическую церковь.[33]

Обращение в католицизм

Прошло два года до того, как Ньюмен был принят в общение Католической церкви итальянским пассионистом Домиником Барбери 9 октября 1845 года в колледже в Литтлморе. Это событие имело серьезные личные последствия для Ньюмена: он пережил разрыв отношений с семьей и друзьями, а мнения о нём в Оксфорде стали сильно поляризованными.[43] Влияние трактарианского движения на Церковь Англии до сих пор является предметом дебатов среди исследователей, некоторые из которых считаю его (как и доминирующее положение движения в Оксфорде) преувеличенным. Работы трактарианцев имели широкое хождение в интеллектуальных кругах, представители которых не имели личных контактов с лидерами движения, и после 1845 года.[44]

Ораторианец

В феврале 1846 года Ньюмен покинул Оксфорд, перебравшись в Оскотт, где располагалась резиденция апостольского викария округа Мидленда епископа Уайзмэна. В октябре он отправился в Рим, где кардинал Джиакомо Филиппо Франсони, префект Священной конгрегации по распространению Веры, рукоположил его во священника, а Папа Пий IX присвоил ему степень доктора богословия (D.D., Divinitatis Doctor). В конце 1847 года, Ньюмен вернулся в Великобританию в качестве ораторианца, поселившись сначала в Мэривейл (Maryvale; рядом со Старым Оскоттом (Old Oscott)), затем в Колледже св. Уилфрида, г. Чидл и, чуть позже, при церкви св. Анны в Бирмингеме. Наконец он переехал в район Бирмингема Эдгбастон (Edgbaston), где для общины ораторианцев были построены пространные помещения, в которых Ньюмен прожил практически сорок лет (за исключением четырёх лет, проведенных в Ирландии).

До появления здания оратория в Эдгбастоне, Ньюмен основал Лондонский ораторий, во главе которого он поставил о. Фредерика Фабера.

Лекции о положении католиков в Англии

Антикатолицизм являлся одним из центральных элементов британской культуры со времен английской реформации XVI века. Согласно Д.Дж. Пазу, антикатолицизм был «интегральной частью того, что значило быть викторианцем (a Victorian)».[45] Народное антикатолическое чувство было на подъёме в этот период: в частности, это было вызвано публикацией 29 сентября 1850 года буллы Universalis Ecclesiae Папы Пия IX, которая восстанавливала which католическую иерархию и диоцезальную систему в Англии. Были созданы новые епископские кафедры; кардинал Николас Уайзмэн стал первым архиепископом Вестминстерским.

7 октября Уайзмэн провозгласил восстановление Папой католической иерархии в Англии в пастырском послании:
«Католическая Англия была восстановлена на своей орбите на церковном небосклоне, с которого её свет исчез на долгое время, и заново начинает свой путь… вокруг центра единства, источника юрисдикции, света и силы.»

Британская пресса, ведомая газетой The Times и журналом Панч, усмотрела в этом попытку Папства претендовать на юрисдикцию над Англией: восстановление католической иерархии в Англии было названо «Папской агрессией» (Papal Aggression). Премьер-министр, лорд Джон Рассел, написал публичное письмо епископу Дарема, в котором он осудил эту «попытку водрузить иностранное ярмо на наши умы и совесть».[46] Антикатолическое выступление Рассела привело к общенациональным протестам против действий Папы. Это выступление под лозунгом «Нет папизму» (No Popery) вылилось в акты насилия по отношению к католическим священникам, которых избивали на улицах, и нападения на католические церкви.

Ньюмен стремился к тому, чтобы миряне были в первых рядах тех, кто публично защищал Католическую церковь:
«[Католикам следует] воспользоваться этими преследованиями для масштабной организации, ходя по городам с лекциями или публичными речами».[47]

Ньюмен подал личный пример, зарезервировав бирмингемскую хлебную биржу для ряда публичных лекций. Он принял решение придать своим лекциям более популярный характер и представить дешевые буклеты слушателям. Эти «Лекции о нынешнем положении католиков в Англии» читались еженедельно, с 30 июня по 1 сентября 1851 года.

Всего было прочитано девять лекций:

  1. Протестантское видение Католической церкви
  2. Традиция, поддерживающая протестантское видение
  3. Небылица — основание протестантского видения
  4. Истинное свидетельство недостаточно для протестантского видения
  5. Логическая непоследовательность протестантского видения
  6. Предрассудок — жизнь протестантского видения
  7. Предполагаемые принципы интеллектуального основания протестантского видения
  8. Невежество в отношении католиков — защита протестантского видения
  9. Обязанности католиков в отношении протестантского видения,

которые составили девять глав позднее опубликованной книги. Сразу после первого издания некоторые параграфы были исключены из текста ввиду результатов «дела Джакинто Акилли» так как «суд признал их клеветой 24 июня, 1852 года.»[48]

Эндрю Нэш описывает эти лекции как "анализ этой [антикатолической] идеологии, выставляющий ее в комическом свете, демонстрирующий ложность традиций, на которых она была основана, и дающий католикам совет в том, как им следует отвечать на нее. Они были первыми лекциями такого типа в английской литературе."[49]

Джон Уолфф (John Wolffe) рассматривает эти лекции как:
"интересный подход к проблеме антикатолицизма со стороны наблюдателя, чья пристрастность не стала причиной скатывания к просто полемике и который обладал преимуществом рассматривания религиозного поля битвы с обеих сторон..."[50]

Реакция на лекции разделилась ровно между католиками и протестантами. Католики вдохновленно их приветствовали. Автор рецензии, опубликованной в католической газете The Rambler, видел в них то, что "дает ключ ко всей тайне антикатолической враждебности и демонстрирует особую точку атаки, на которую должны быть направлена наша полемическая энергия."[51] Протестантский ответ был, предсказуемо, менее позитивным. Архидиакон Юлий Хар (Julius Hare) отметил, что Ньюмен "определенно настроен говорить то, что ему захочется, несмотря на факты и разум".[52]

Уилфред Ворд (Wilfred Ward), первый биограф Ньюмена, так описал эти лекции:
"И имеем перед собой необычайно интересное зрелище, в котором авторитетный религиозный апологет впервые, в возрасте пятидесяти лет, дает волю чувству бесшабашного веселья и дарам юмористического письма, которое, будь оно расширенно на иные темы, естественным образом украсило бы страницы Punch Таккерея."[53]

Иан Кер (Ian Ker) высоко отозвался о сатире Ньюмена.[54] Он отмечает, что Ньюменовская образность обладает "грубым, свифтианским привкусом" и может быть "гротескной в диккенсонианской манере".[55]

Сам Ньюмен описал эти лекции как свою «лучшую книгу»[56]

Труды

Англиканский период
  • The Arians of the Fourth Century (1833)
  • Tracts for the Times (1833—1841)
  • British Critic (1836—1842)
  • On the Prophetical Office of the Church (1837)
  • Lectures on Justification (1838)
  • Parochial and Plain Sermons (1834—1843)
  • Select Treatises of St. Athanasius (1842, 1844)
  • Lives of the English Saints (1843-44)
  • Essays on Miracles (1826, 1843)
  • Oxford University Sermons (1843)
  • Sermons on Subjects of the Day (1843)
Католический период
  • Essay on the Development of Christian Doctrine (1845)
  • Retractation of Anti-Catholic Statements (1845)
  • Loss and Gain (novel — 1848)
  • Faith and Prejudice and Other Unpublished Sermons (1848—1873; collected 1956)
  • Discourses to Mixed Congregations (1849)
  • Difficulties of Anglicans (1850)
  • The Present Position of Catholics in England (1851)
  • The Idea of a University (1852 and 1858)
  • Cathedra Sempiterna (1852)
  • Callista (novel — 1855)
  • The Rambler (editor) (1859—1860)
  • Apologia Pro Vita Sua (religious autobiography — 1864; revised edition, 1865)
  • Letter to Dr. Pusey (1865)
  • The Dream of Gerontius (1865)
  • An Essay in Aid of a Grammar of Assent (1870)
  • Sermons Preached on Various Occasions (various/1874)
  • Letter to the Duke of Norfolk (1875)
  • Five Letters (1875)
  • Sermon Notes (1849—1878)
  • Select Treatises of St. Athanasius (1881)
  • On the Inspiration of Scripture (1884)
  • Development of Religious Error (1885)
Прочие работы разных периодов
  • Historical Tracts of St. Athanasius (1843)
  • Essays Critical and Historical (various/1871)
  • Tracts Theological and Ecclesiastical (various/1871)
  • Discussions and Arguments (various/1872)
  • Historical Sketches (various/1872)
  • Addresses to Cardinal Newman and His Replies, with Biglietto Speech (1879)
Сборники

См. также

Напишите отзыв о статье "Ньюмен, Джон Генри"

Примечания

  1. ↑ Miranda, Salvador [www.fiu.edu/~mirandas/bios1879.htm#Newman John Henry Newman]. The Cardinals of the Holy Roman Church. Проверено 2 февраля 2010.
  2. ↑ 1 2 [www.newadvent.org/cathen/10794a.htm Barry, William. «John Henry Newman.» The Catholic Encyclopedia. Vol. 10. New York: Robert Appleton Company, 1911. 31 Aug. 2014]
  3. ↑ Gilley, p. 201.
  4. ↑ Martin Brian. [books.google.ie/books?id=IZKW51HSqOUC&pg=PA102&dq=%22john+henry+newman%22+%22catholic+university+of+ireland%22&hl=en&ei=mR7BTfysNNSbhQf23sS9BQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7&ved=0CEUQ6AEwBjgK#v=onepage&q&f=false John Henry Newman: his life and work]. — Continuum International Publishing Group, 2001. — P. 96–112. — ISBN 978-0-8264-4993-1.
  5. ↑ [www.vatican.va/holy_father/benedict_xvi/homilies/2010/documents/hf_ben-xvi_hom_20100919_beatif-newman_en.html Mass with the beatification of Newman] (19 September 2010). Проверено 20 сентября 2010.
  6. ↑ [www.newmanreader.org/biography/death/life.html A Short Life of Cardinal Newman]. The Tablet. The National Institute for Newman Studies.
  7. ↑ 1 2 3 Шаблон:Cite DNB
  8. ↑ Fison Vanessa. The Matchless Vale: the story of Ham and Petersham and their people. — Ham and Petersham Association, 2009. — P. 26. — ISBN 978-0-9563244-0-5.
  9. ↑ Cyril Bibby's T. H. Huxley: Scientist Extraordinary.
  10. ↑ 1 2 Gilley, p. 18.
  11. ↑ Gilley, p. 11.
  12. ↑ Gilley, p. 13.
  13. ↑ [www.newmanreader.org/works/apologia65/Chapter1.html Apologia, Chapter 1]. Newmanreader.org. Проверено 31 августа 2013.
  14. ↑ Gilley, pp. 13-14.
  15. ↑ [www.newmanreader.org/works/apologia/part3.html Apologia, part 3]. Newmanreader.org. Проверено 31 августа 2013.
  16. ↑ Gilley, p. 19.
  17. ↑ Gilley, p. 21.
  18. ↑ Gilley, p. 22.
  19. ↑ [www.ewtn.com/vnews/getstory.asp?number=109256 «Benedict XVI’s Message to Newman Conference»], ZENIT, 22 November 2010.
  20. ↑ Eamon Duffy [www.nybooks.com/articles/archives/2010/dec/23/hero-church «A Hero of the Church»]. New York Times Review of Books, 23 December 2010.
  21. ↑ Шаблон:Cite DNB
  22. ↑ [www.deddington.org.uk/history/people/jhnewman J.H. Newman at Deddington]. Deddington.org.uk. Проверено 31 августа 2013.
  23. ↑ Nicholson, E. W., Oxford Dictionary of National Biography, Hawkins, Edward (1789—1882), college head
  24. ↑ Frank Turner, John Henry Newman: The Challenge to Evangelical Religion pg. 588
  25. ↑ [www.littlemorechurch.org/?page_id=347 St Mary & St Nicholas Church, Littlemore, Oxford]
  26. ↑ Herring, p. 52.
  27. ↑ www.littlemorechurch.org/?page_id=347 Although the commentator of September 2012 who did not trace the changed link says Hawkins stopped giving him students and those he already had were gone by 1832.
  28. ↑ Шаблон:Cite DNB
  29. ↑ Chadwick, p. 178.
  30. ↑ Gilley, p. 142.
  31. ↑ Шаблон:Cite DNB
  32. ↑ Curthoys, M. C., Oxford Dictionary of National Biography, «Bloxam, John Rouse (1807—1891), antiquary»
  33. ↑ 1 2 [www.littlemorechurch.org/?page_id=347 Newman’s Littlemore legacy | St Mary and St Nicholas, Littlemore]
  34. ↑ Macnab, K. E., Oxford Dictionary of National Biography, «Copeland, William John (1804—1885), historian and Church of England clergyman»
  35. ↑ Шаблон:Cite DNB
  36. ↑ Gilley, Sheridan. Oxford Dictionary of National Biography, «Dalgairns, John Dobrée [name in religion Bernard] (1818—1876), Roman Catholic priest and scholar»
  37. ↑ Murphy, G. Martin.,Oxford Dictionary of National Biography, «Lockhart, William (1819—1892), Roman Catholic convert and Rosminian priest»
  38. ↑ Shrimpton, Paul. Oxford Dictionary of National Biography, «St John, Ambrose (1815—1875), Roman Catholic priest and headmaster»
  39. ↑ Galloway, Peter. Oxford Dictionary of National Biography, «Oakeley, Frederick (1802—1880), Roman Catholic convert, priest, and author»
  40. ↑ O'Connell Marvin Richard. [books.google.com/books?id=D1fnY64FfWUC&pg=PA110 Critics on Trial: An Introduction to the Catholic Modernist Crisis]. — CUA Press. — P. 110. — ISBN 978-0-8132-0800-8.
  41. ↑ [www.newliturgicalmovement.org/2009_09_01_archive.html New Liturgical Movement: September 2009]. Extract from interview with the custodian of Newman’s Littlemore, posted Sunday, 27 September 2009. Retrieved 14 December 2010.(недоступная ссылка)
  42. ↑ Chadwick pp. 193-4.
  43. ↑ Gilley, pp. 243-5.
  44. ↑ Herring, pp. 65-74.
  45. ↑ Paz D.G., Popular Anti-Catholicism in Mid-Victorian England (Stanford,1992), p. 299.
  46. ↑ Norman, E.R., Anti-Catholicism in Victorian England (London, 1968)
  47. ↑ Newman, John Henry The Letters and Diaries of John Henry Newman, Vol.XIV (London, 1963), p. 214.
  48. ↑ Newman, John Henry, Lectures on the Present Position of Catholics in England, The Works of Cardinal John Henry Newman Birmingham Oratory Millennium Edition Volume 1 (2000), p. 208
  49. ↑ Nash, Andrew, "Introduction", p. viii in Newman, John Henry, Lectures on the Present Position of Catholics in England, The Works of Cardinal John Henry Newman Birmingham Oratory Millennium Edition Volume 1 (2000)
  50. ↑ Griffin, John R., A Historical Commentary on the Major Catholic Works of Cardinal Newman, (New York, 1993), p. 66.
  51. ↑ The Rambler, Vol. VIII, November 1851, Part XLVII, p. 387.
  52. ↑ Hare, J.C., The Contest with Rome, (London, 1852), p. 296
  53. ↑ Ward, Wilfred, Last Lectures, (London, 1918), p. 113.
  54. ↑ Ker, I., "Newman the Satirist", in Ker, I. & Hill, A.G. (ed.), Newman after a Hundred Years, (Oxford, 1990), p. 20.
  55. ↑ Ker, I., "John Henry Newman" (London, 1990).
  56. ↑ Newman, John Henry, "Letters and Diaries, Vol.XXVI, p. 115.

Ссылки

  • [www.cardinalnewmansociety.org/ Общество им. Дж. Г. Ньюмена]
  • [www.newmansociety.org.uk/ Ньюменовское общество при Оксфордском университете]
  • [www.ihst.ru/content/saprykin/ Сапрыкин Д. Л. Концепция образования и науки в «Идее университета» Джона Генри Ньюмана // История науки в философском контексте. СПб.: РХГА, 2007 г.]
Предшественник:
кардинал Джузеппе Печчи 		Кардинал-протодьякон
8 февраля — 11 августа 1890 		Преемник:
кардинал Йозеф Хергенрётер
Предшественник:
кардинал Анри-Мари-Гастон де Буонорман де Боншоз 		Старейший живущий кардинал Римско-католической Церкви
28 октября 1883 — 11 августа 1890 		Преемник:
кардинал Теодольфо Мертэль

Отрывок, характеризующий Ньюмен, Джон Генри

Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Ньюмен,_Джон_Генри&oldid=80735017»