Роза Пинто, Жаир да

Жаир
Общая информация
Полное имя	Жаир да Роза Пинто
Прозвище	Жажа да Барра-Манса (Jajá da Barra Mansa), Бриллиантовый левша
Родился	Куатис, Рио-де-Жанейро, Бразилия
Гражданство
Позиция	левый полузащитник нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
	Барра-Манса
Клубная карьера*
1938—1942	Мадурейра
1943—1946	Васко да Гама	71 (27)
1947—1949	Фламенго	87 (62)
1950—1955	Палмейрас	241 (71)
1956—1960	Сантос
1961—1963	Сан-Паулу	31 (2)
1962—1963	Понте-Прета
Национальная сборная**
1940—1956	Бразилия	41 (23)
Тренерская карьера
1963	Сан-Паулу
	Жувентус (Сан-Паулу)
	Понте-Прета
1971—1972	Витория (Салвадор)
1972	Сантос
1975	Флуминенсе
	Олария
	Мадурейра
	Палмейрас
	Гуарани (Кампинас)
Международные медали
Чемпионаты мира
Серебро	Бразилия 1950
Чемпионаты Южной Америки
Серебро	Чили 1945
Серебро	Аргентина 1946
Золото	Бразилия 1949
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Жаир да Роза Пинто (порт. Jair da Rosa Pinto; 21 марта 1921, Куатис — 28 июля 2005, Рио-де-Жанейро) — бразильский футболист, полузащитник. Обладал чрезвычайно сильным ударом с левой ноги, например газета «Эспортива» предлагала 30 тыс. крузейро тому вратарю, который сможет отбить удар Жаира вблизи ворот. Племянник известного футболиста Орландо.

Биография

Жаир родился 21 марта 1921 в муниципалитете Куатис в районе Барра-Манса, позже ставший городом.

Карьера

Жаир начал карьеру в клубе «Мадурейра» в 1938 году, там он выступал на позиции левого вингера, составляя знаменитый треугольник атаки, прозванный, однако, «три тупицы». В 1943 году Жаир перешёл в клуб «Васко да Гама», где выступал 3 года, проведя 71 матч, в которых 27 раз отличился. С «Васко» Жаир выиграл свои первые трофеи — дважды победив в чемпионате Рио-де-Жанейро, в 1945 и 1947 годах.Из «Васко» Жаир перешёл во «Фламенго», дебютировав во встрече с «Санжоанензе», где сразу забил гол (счет встречи 6:1). Там он выступал 3 сезона, проведя 87 матчей в которых забил 62 гола. Уйти из «Фла» Жаира вынудили обстоятельства: он и ещё несколько игроков были обвинены в том, что «сдали» игру «Васко», в результате чего «Менго» проиграл 2:5. А футболки Жаира с номером 10 на спине поклонники команды сожгли на площади перед стадионом, побуждаемые радиокомментатором Ари Баррозо.

«Я был замечен вместе с одним из игроков „Васко“ до начала игры, но то что касается подкупа, то Баррозо сам придумал это»

В 1949 году Жаир перешёл в «Палмейрас», в первом же матче, 1 сентября, с Португезой на 75-й минуте забив гол. А через год он уже завоевал настоящую любовь торсиды клуба: 28 января 1951 года проходил матч между «Палмейрасом» и клубом «Сан-Паулу», который должен был выявить чемпионат штата, ведь в нём встречались дву лидирующие команды. После первого тайма счёт был 1:0 в пользу «Сан-Паулу», но в перерыве Жаир сказал: «Наш единственный шанс — пасуйте мне, а я буду передавать мяч вперёд. Через час мы добъёмся своей цели». И действительно, за 15 минут до конца после паса Жаира мяч застрял в луже, образовавшейся на поле, но его подхватил Акийлес и сравнял счёт, матч завершился вничью, а это означало, что чемпионом стал Палмейрас, имевший на очко больше. За Палмейрас Жаир провёл 241 матч (141 победа, 55 ничьих, 45 поражений) и забив 71 гол/

«Я проиграл кубок мира 1950, но в следующем году Вердао вернул меня обратно в футбол. Я бескончено благодарен клубу за то, что он дал мне всё, что я когда-либо хотел в жизни»

В 1956 году Жаир перешёл в «Сантос», за который выступал на протяжении 4-х сезонов, став партнёром только начинавшего играть в профессиональной команде Пеле. С «Сантосом» Жаир выиграл 3 титула чемпиона штата Сан-Паулу. Затем Жаир выступал три года за «Сан-Паулу», в котором принял решение завершить карьеру, сыграв последний матч в январе 1963 года, когда его «Сан-Паулу» противостоял его бывший клуб «Фламенго». За «Сан-Паулу» Жаир провёл 31 матча (20 побед, четыре ничьих и семь поражений), забив лишь 2 мяча. Однако через полгода вернулся в футбол, проведя два сезона в Понте-Прете.

Международная карьера

В сборной Бразилии Жаир дебютировал 5 марта 1940 года, выйдя на поле в матче с Аргентиной, завершившемся поражением бразильцев со счётом 1:6, но всё же дебют Жаира был не совсем испорчен: именно он забил единственный гол у сборной Бразилии. В 1944 году в составе сборной Жаир в товарищеском матче забил три мяча в ворота Уругвая, а спустя год выиграл свой первый международный трофей — Кубок Рока. В том же году участвовал в чемпионате Южной Америки, а спустя год вновь играл в том же турнире.

В 1949 году Жаир стал чемпионом Южной Америки, забив 2 гола в финальном матче с Парагваем, а всего отличившись 9 раз в 7 играх, став лучшим бомбардиром турнира. Через год после победы на южноамериканском первенстве, Жаир, в составе сборной, поехал на домашний для Бразилии чемпионат мира. Там бразильцы считались главными фаворитами, а Зизиньо и Жаир — главными звёздами команды. Бразильцы дошли до финала, в котором проиграли 1:2 Уругваю. После того поражения Жаир сказал: «Я унесу это поражение с собой в могилу» и после этого 6 лет не играл за сборную. Последний свой матч в футболке национальной команды Жаир провёл 29 января 1956 года с Парагваем в Монтевидео, игра завершилась со счётом 0:0.

Всего за сборную Бразилии Жаир провёл 41 матч (25 побед, 5 ничьих, 11 поражений) и забил в них 23 гола.

Тренерская карьера

После завершения карьеры игрока Жаир работал тренером, возглавляя клубы «Сан-Паулу», «Жувентус», «Понте-Прета», «Витория», «Олария», «Сантос», «Мадурейра», «Палмейрас», «Флуминенсе» и «Гуарани».

Жаир умер от лёгочной эмболии в возрасте 84-х лет, дома, в окрестностях Тижука, в Рио. Жаира кремировали в день смерти, его прах был захоронен на кладбище Кажу в Рио.

Достижения

Командные

• Чемпион штата Рио-де-Жанейро: 1945, 1947
• Обладатель Кубка Рока: 1945
• Чемпион Южной Америки: 1949
• Чемпион штата Сан-Паулу: 1950, 1956, 1958, 1960
• Чемпион турнира Рио-Сан-Паулу: 1951, 1959
• Обладатель Кубка Рио: 1951

Личные

• Лучший бомбардир чемпионата Южной Америки: 1949 (9 голов)

Ссылки

• [palestrinos.sites.uol.com.br/Palmeirenses/Cronicas_e_Hitorias/Miro-5.htm Статья на sites.uol.com.br]
• [www.supervasco.com/noticias/jair-rosa-pinto-ex-cracaco-vascaino-e-da-selecao-vira-nome-de-esquina-famosa-na-tijuca-rj-38339.html Статья на supervasco.com]
• [futpedia.globo.com/tecnicos/jair-da-rosa-pinto Профиль в Футпедии]
• [www.netvasco.com.br/news/noticias12/26505.shtml Статья на netvasco.com.br]

</div> </div>

Отрывок, характеризующий Роза Пинто, Жаир да

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.