История Люксембурга

Происхождение названия

Имя Люксембург происходит от одного старинного укрепления, которое первоначально называли Лутцебург. С 963 года известно название Люцлинбургус, а с 1125 года Lucelenburgensis en opidum et castrum Luxelenburgensis. Название Люксембург состоит из двух слов немецкого происхождения: лутила (маленький) и бург (замок). В позднее Средневековье под влиянием французского языка государство стали называть Люксембург.

Ранняя история

См. также: Люксембург (графство)

Первоначально Люксембург был лишь фортом возле рек Зауэр и Альзет. В 963 году граф Зигфрид купил укрепление и заложил на этом месте замок, который сделался центром его владений по Мозелю и в Арденнских горах. Мужское потомство графа прекратилось в 1136 году. Люксембург перешёл по женской линии к графу Намюр, потом к графу Лимбурга.

Генрих V Белокурый (1247—1281) был основателем династии Люксембург-Лимбург. Его сын Генрих VI пал в битве при Воррингене, которая отделила Лимбург от Люксембурга, передав первый во власть герцегов Брабантских.

Сын Генриха VI, Генрих VII Люксембургский, был избран в 1308 году германским королём, под именем Генриха VII, и основал Люксембургскую династию, из которой произошли императоры Карл IV, Венцеслав и Сигизмунд.

Со смертью последнего в 1437 году династии Люксембург и Габсбургская слились в лице Альбрехта Габсбургского, женившегося на дочери Сигизмунда.

Карл IV в 1353 году передал графство Люксембург, возведенное им на степень герцогства, своему сводному брату, Венцелю. Последний не имел детей; после его смерти герцогство стало переходить из рода в род; с 1412 года оно принадлежало герцогам Бургундским, с 1477 года — Габсбургам.

В 1659 году значительная часть герцогства, в течение веков сильно разросшегося, была уступлена испанскими Габсбургами Франции, а в 1684 году оно целиком подпало под власть Людовика XIV.

По Утрехтскому миру 1713 года та часть герцогства, которая с 1659 по 1689 годы оставалась в испанских руках и которая с некоторыми изменениями составляет нынешний Люксембург, перешла в руки Австрии. В 1794 году она была завоёвана Францией, за которой её укрепил мир в Кампоформио.

Венский конгресс 1815 года, отделив от прежнего Люксембурга некоторые области в пользу Пруссии и вообще изменив довольно произвольно его границы, образовал из него самостоятельное великое герцогство, входившее до 1860 года в состав Германского союза. Корону великого герцогства конгресс передал Вильгельму I, королю Соединённых Нидерландов (Голландии и Бельгии), в вознаграждение за его нассауские владения, и Люксембург оказался в личной унии с Нидерландами.

Связь с германским союзом выражалась главным образом в том, что город Люксембург — сильнейшая в Европе после Гибралтара крепость — был признан крепостью Германского союза и занят прусскими войсками. Вильгельм I управлял герцогством на основании нидерландских законов и своего усмотрения.

В 1830 году революция, распространившаяся в Бельгии, охватила и Люксембург; вся территория великого герцогства, за исключением самой крепости с ближайшими окрестностями, перешла во власть бельгийского правительства. Великие и малые державы в течение 9 лет вели из-за Люксембурга переговоры, не раз приводившие к вооружённым столкновениям. Наконец в 1839 году трактат, подписанный в Лондоне представителями пяти великих держав, возвратил половину Люксембурга голландскому королю, на прежних началах, оставив другую его половину за Бельгией.

Вильгельм II, вступивший на престол в 1840 году и принявший титул короля-великого герцога, должен был октроировать в 1841 году особую конституцию для Люксембурга, в 1848 году изменённую в демократическом духе.

Новый великий герцог, король нидерландский Вильгельм III (1849—1890), назначил своим наместником в Люксембурге своего брата Генриха, у которого начались систематические столкновения с палатой. В 1856 году Вильгельм III предложил палате проект новой конституции, сделавшей права палаты призрачными и восстановившей почти абсолютную власть монарха; палата не приняла проекта, но король распустил её и своей властью ввёл в действие новую конституцию. Среди германских правительств эта мера была встречена с сочувствием, а в народе она не вызвала противодействия.

Уничтожение Германского союза в 1866 году вновь поставило на очередь люксембургский вопрос. Наполеон III, стараясь получить удовлетворение для оскорблённой гордости своей страны, завёл переговоры с Вильгельмом III о покупке Люксембурга. Вильгельм согласился, но весть об этом соглашении распространилась и вызвала негодование в Германии; мнением самих люксембуржцев никто, конечно, не интересовался. Начались дипломатические переговоры; собравшаяся в Лондоне конференция из представителей великих держав провозгласила Люксембург навеки нейтральным, постановив по требованию Франции, чтобы Пруссия вывела из люксембургской крепости свой гарнизон и чтобы самые укрепления Люксембурга были срыты до основания. В следующем году Вильгельм III принужден был согласиться на пересмотр конституции в демократическом духе.

В 1890 году умер Вильгельм III, не оставив сыновей; между тем нидерландские законы о престолонаследии сильно отличались от фамильного договора 1783 года, определявшего престолонаследие в Люксембурге.

В Нидерландах корона перешла к малолетней Вильгельмине, дочери Вильгельма III, а в Люксембурге — в другую ветвь того же дома, именно к герцогу Адольфу, бывшему герцогу Нассаускому.

В речи, произнесённой в палате депутатов на следующий день после въезда в Люксембург, новый герцог обещал твёрдо защищать свободу, независимость и учреждения страны; «короли умирают, династии угасают, но народы остаются», — говорил он. Популярность его сильно пошатнулась, когда в палату депутатов был внесён и принят ею законопроект об имуществе великого герцога и кредит в 500 тысяч на улучшение его дворца. Может быть, это было одной из причин, вследствие которых в стране усилилось движение против Германии и в пользу сближения с Францией, выразившееся в целом ряде демонстраций.

См. также

• Список правителей Люксембурга

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий История Люксембурга

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.