Франциск Ксаверий

Святой Франциск Ксаверий
Francisco de Xavier
Рождение	7 апреля 1506(1506-04-07) Хавьер
Смерть	2 декабря 1552(1552-12-02) (46 лет) остров Шанчуаньдао
Почитается	Католическая церковь, Англиканская церковь
Беатифицирован	25 октября 1619
Канонизирован	12 марта 1622
День памяти	3 декабря
Покровитель	Австралии, Борнео, Гоа

Святой Франциск Ксаверий (Франсиско Хавьер — исп. Francisco (de) Javier, баск. Frantzisko Xabierkoa, 7 апреля 1506, Хавьер, Наварра — 2 декабря, 1552, остров Шанчуаньдао у побережья Китая) — католический святой и миссионер. Один из основателей Общества Иисуса (ордена Иезуитов). Был первым католическим миссионером в Японии.

Ранняя жизнь

Родился 7 апреля 1506 года в аристократической баскской наваррской семье в замке Хавьер (Наварра, Испания). Его отцом был Хуан де Хассо-и-Атондо, который принадлежал к зажиточной крестьянской семье и получил докторскую степень в области юриспруденции в Болонском университете, а затем стал тайным советником и министром финансов при дворе короля Жана III д’Альбре. Мать Донья Мария де Аспилькуэта-и-Аснарес была единственной наследницей двух аристократических наваррских родов. В 1512 году Кастилия вторглась в Наварру. Старшие братья Франциска в составе французско-наваррского войска приняли участие в неудачной попытке изгнать войска Кастилии из Наварры, после чего регент Кастилии кардинал Франсиско Хименес де Сиснерос конфисковал земли семьи Хавьеров и приказал частично разрушить их фамильный замок. Отец Франциска Ксаверия умер в 1515 году.

В 1525 году возрасте 19 лет отправился учиться в Париж в Колледж Сен-Барб, где получил степень магистра искусств в 1530 году, после чего преподавал философию Аристотеля в Колледже Бове.

Первые иезуиты

В 1529 году познакомился с Игнатием Лойолой, с которым проживал в одной комнате. 15 августа 1534 года в часовне Монмартра Игнатий де Лойола совместно с Франциском Ксаверием, Петром Фавром, Диего Лаинесом, Альфонсом Сальмероном, Николаем Альфонсом Бобадильей и Симаном Родригишем принесли друг перед другом обеты послушания, целомудрия и бедности. Этот день считается днём основанием Общества Иисуса. В 1534 году продолжил теологическое обучение и 24 июня 1537 года был рукоположен в священника. В ноябре 1537 года он вместе со своими шестью товарищами отправился в Рим, чтобы там встретиться с Римским папой Павлом III. В 1540 году написал устав иезуитского ордена под названием «Формула института», который был утверждён буллой Римского папы Павла III 17 сентября 1540 года.

В 1540 году португальский король Жуан III попросил посла при Ватикане Педру ди Машкареньяша обратиться к Святому Престолу с просьбой направить миссионеров для работы в португальской Индии. Игнатий Лойла назначил на миссию Симана Родригиша и Николая Альфонса Бобадилью, который, заболев радикулитом, отказался от направления, после чего Игнатий Лойла просил Франциска Ксаверия. 15 марта 1540 года, взяв с собою Бревиарий, катехизис и популярную в то время книгу хорватского гуманиста Марко Марулича «De Institutione bene vivendi» отправился в Лиссабон, где встретился на аудиенции с португальским королём.

Миссионерская работа

Будучи первым миссионером в истории ордена иезуитов, Франциск Ксаверий посвятил большую часть своей жизни миссии в Индии и странах Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока. После своего отплытия из Европы в 1541 году он провёл оставшуюся свою жизнь в Индии с 1542 года по 1544 год, на Молуккских островах с 1545 года по 1547 год и в Японии с 1549 год по 1551 год.

Гоа и Индия

7 апреля 1541 года Франциск Ксаверий на борту корабля «Сантьяго» отправился из Лиссабона вместе с двумя другими иезуитами и новым вице-королём Мартином Афонсу де Соуза. После этого отплытия он больше не вернулся в Европу. С августа 1541 года до марта 1542 года он находился на Мозамбике, который в то время был частью португальской колонии Португальская Восточная Африка. На Мадагаскаре он получил известие, что Святой Престол назначил его апостольским нунцием Востока. 6 мая 1542 года прибыл в Гоа, которая в то время была столицей португальской Индии. Центром миссионерской деятельности Франциска Ксаверия в первые три года его деятельности был индийский город Гоа. Первоначально занимался миссионерской деятельностью среди португальских колонистов. В Гоа возглавил колледж Святого Павла, который в будущем стал первым миссионерским пунктом иезуитов в Азии. Позднее стал совершать из Гоа многочисленные поездки по южной Индии и соседним странам.

20 сентября 1542 года он начал свою миссию среди народа паравас, ловцов жемчуга с восточного берега южной Индии. Затем он помогал обращению в христианство короля Траванкоре с западного берега Индии, а также посетил остров Цейлон. В течение трёх лет он построил около 40 храмов на южном побережье Индии, в том числе церковь Святого Стефана в Комбутураи, о которой упоминал в своём письме от 1544 года. В это же время он посетил гробницу святого апостола Фомы в Майлаппуре (сегодня — часть города Ченнаи). Во время своей миссионерской деятельности в Индии проповедовал в основном среди индийской бедноты, что из-за противодействия брахманов не привело к большому результату. Его преемник Маттео Риччи сменил тактику, став заниматься миссионерством среди индийской аристократии.

В 1545 году он решил переместить миссионерскую активность восточнее — на Молуккские острова (сегодняшняя Индонезия). После прибытия в Малакку в октябре 1545 года и после трёх месяцев напрасного ожидания корабля в Макассар, он решил изменить цель своего путешествия. 1 января 1546 года он покинул Малакку и отправился на остров Амбон, где он оставался до середины июня. Затем он посетил другие острова Молуккского архипелага. После этого он возвратился на остров Амбон, а затем в Малакку. Он возвратился в Индию в январе 1548 года. Следующие пятнадцать месяцев были посвящены различным путешествиям и административным делам в Индии.

Япония

В декабре 1547 года в Малакке Франциск Ксаверий познакомился с японцем из Кагосимы по имени Андзиро, который, услышав о Франциске Ксаверии в 1545 году, отправился в путешествие из Кагосимы в Малакку специально, чтобы встретиться с ним. После их знакомства с Андзиро Франциск Ксаверий решил отправиться в Японию. 15 апреля 1549 года Франциск Ксаверий оставил Гоа, вновь посетил Малакку, и прибыл в Кантон. В путешествии его сопровождали Андзиро, два других японца, а также отец Космэ де Торрес и брат Хуан Фернандес. С собой он взял подарки для «Короля Японии», которому намеревался представиться апостольским нунцием.

Франциск Ксаверий прибыл к берегу Японии 27 июля 1549 года, но из-за запрещения выходить на берег пробыл на борту корабля около Кагосимы до 15 августа 1549 года. Он сошёл на берег в Кагосима, который был главным портом провинции Сацума (остров Кюсю). Как представитель португальского короля был принят 29 сентября 1549 года губернатором провинции Сацумы Симацу Такахисой (1514—1571). Он был тепло встречен и оставался гостем семьи Андзиро до октября 1550 года. Андзиро принял крещение с именем Паоло-де-Санта-Фе и был переводчиком при Франциске Ксаверии. Так же были крещены около ста родственников Андзиро. Потом с октября по декабрь 1550 года жил в Ямагути. Незадолго до Рождества отправился в Киото, чтобы встретиться с японским императором, что ему не удалось сделать. В марте 1551 года возвратился в Ямагути. Здесь ему было разрешено проповедовать перед даймё, но так как он не знал японского языка, он вынужден был ограничиться чтением вслух перевода катехизиса.

Узнав, что в Японии бедность считалась пороком, изменил тактику миссионерской деятельности, став проповедовать среди богатых японцев. Услышав, что португальский корабль остановился в провинции Бунго на острове Кюсю, отправился к морякам, чтобы устроить вместе с ними пышную церемонию перед губернатором Осиндоно и как представитель португальского короля преподнести ему «ценные подарки» от короля. В своих проповедях среди японцев, чтобы донести до них христианское значение Бога, употреблял буддистский термин Дайнити.

В конце концов, его более чем двухлетняя миссия в Японии оказалась успешной. В Хирадо, Ямагути и Бунго образовались первые католические общины. Он решил вернуться в Индию. Во время путешествия буря заставила корабль остановиться на острове возле Гуанчжоу, в Китае. Там он встретил богатого торговца Диего Перейра, своего старого друга по Индии, который показал ему письмо одного португальца, который находился под стражей в Гуанчжоу. Заключённый просил португальского посла заступиться за него перед китайским императором. 27 декабря 1551 года корабль с Франциском остановился в Малакке, а в январе 1552 года он прибыл обратно в Гоа.

17 апреля он вновь отправился в путь вместе с Диего Перейра, который выступал в качестве посла короля Португалии на борту корабля «Санта Круз». На этот раз его целью был Китай. Однако он обнаружил, что забыл свои верительные письма. Поэтому в Малакке у него возник конфликт с «капитаном» Альваро де Атайде де Гама, который к тому времени имел полную власть в гавани. Альваро де Атайде де Гама отказался признавать его титул апостольского нунция и потребовал от Перейро отказаться от титула посла и нанять новый экипаж для корабля, оставив дары императору в Малакке.

Смерть

В начале сентября 1552 года корабль «Санта Круз» достиг китайского острова Шанчуань (Shangchuan), в 10 км от южного берега континентального Китая (современный уезд Тайшань округа Цзянмэнь), в 200 км к юго-западу от того места, где позднее возник Гонконг. В те годы (до основания Макао) этот остров был единственным местом в Китае, которое регулярно разрешалось посещать европейцам, да и то лишь для сезонной торговли. На этот раз компанию Франциска Ксаверия составляли студент-иезуит Альваро Ферейра, китаец Антонио и слуга из Малабара Кристофер. В середине ноября он послал письмо, в котором писал, что один человек согласился доставить его на материк за большую сумму денег. Отослав назад Альваро Ферейра, Франциск Ксаверий остался только с Антонио. 21 ноября 1552 года он упал в обморок после мессы. Он умер на острове 2 декабря 1552 года в одинокой хижине в возрасте 46 лет, не сумев достигнуть материкового Китая. При нём был только слуга-китаец Антоний, обращённый им в христианство, который и похоронил его на берегу острова Шанчуань. В феврале 1553 года его тело было вывезено с острова Шанчуань и 22 марта 1553 года временно захоронено в церкви Святого Павла в Малакке. 15 апреля 1553 года Перейра, вернувшийся с Гоа, перевёз его тело в свой дом. 11 декабря 1553 года тело Ксаверия было перевезено в Гоа, где оно и находится до настоящего времени в базилике Бон-Жезуш в Старом Гоа. Раз в 10 лет на 6 недель его нетленные мощи выставляются для всеобщего обозрения (последний раз это было в 2014 году). Существуют разные мнения о том, как тело может оставаться нетленным такое длительное время. Некоторые считают, что его тело было забальзамировано; другие настаивают, что это свидетельство чуда.

Правое предплечье мощей святого Франциска Ксаверия было передано в 1614 году генеральному настоятелю ордена иезуитов Клаудио Аквавиве и помещено в реликварий иезуитской церкви в Риме. Левое предплечье мощей первоначально находилось в Макао в соборе святого Павла, потом были перемещены в 1978 году в часовню святого Иосифа на остров Колоан около Макао.

Наследие

Франциск Ксаверий выполнил огромную работу по распространению католицизма в странах Азии, и как организатор, и как первопроходец. Найдя компромисс с древней церковью святого Фомы в Индии, он тем самым разработал основы миссионерских методов Общества Иисуса. Он соединял христианскую миссию и политику, и, в принципе, был не против распространения христианства силой (см. его письмо королю Португалии Жуану III, написанное 20 января 1548 года).

Он обладал качествами великого миссионера, был харизматической личностью, имел огромный лингвистический талант и всегда без остановок рвался вперёд. Его деятельность оставила огромный след в миссионерской истории Индии, Японии и Китая, указав путь для дальнейших поколений католических миссионеров, не только иезуитов.

Он сам смог увидеть многие из результатов своей работы, но цели, которые он ставил перед собой, были намного больше. Так как Римско-Католическая Церковь ответила на его призыв, поняв важность того, что он делал, эффект от его усилий распространился далеко за пределами его собственного ордена. Широкой нынешней распространённостью в мире Католическая Церковь, в значительной степени, обязана Франциску Ксаверию, Маттео Риччи и всему поколению миссионеров того времени.

Прославление

День памяти в Католической Церкви — 3 декабря.

Франциск Ксаверий был беатифицирован Римским папой Павлом V 25 октября 1619 года и канонизирован Римским папой Григорием XV 12 марта 1622 года одновременно с Игнатием Лойолой.

В 1839 году Теодор Джеймс Райкен основал Братство Ксаверия или Конгрегацию Святого Франциска Ксаверия. В настоящее время в США существуют более 20 высших учебных заведений, спонсируемых этой конгрегацией.

В 1927 году Римский папа Пий XI издал декрет «Apostolicorum in Missionibus», которым наряду с Терезой из Лизьё придал Франциску Ксаверию титул «Патрон всех иностранных миссий». Он считается покровителем Австралии, Борнео, Китая, Индии, Гоа, Японии и Новой Зеландии. Многие церкви и университеты по всему миру названы в честь Франциска Ксаверия.

В честь святого Франциска Ксаверия каждый год с 4 до 12 марта (дня канонизации святого) проводится Хавьерада (исп. Javierada), девятидневное массовое паломничество к замку Хавьер.

Личные имена , Ксавьер, Хавьер, Шавьер, Саверио и другие варианты, употребительные у католиков, происходят от имени Франциска Ксаверия.

Литература

• Schaff-Herzog Encyclopedia of Religious Knowledge
• Brodrick, James (1952). Saint Francis Xavier (1506—1552). London: Burns, Oates & Washbourne Ltd. p. 558.
• De Rosa, Giuseppe (2006). Gesuiti (in Italian). Elledici. p. 148. ISBN 9788801034400.
• Attwater, Donald. (1965) A Dictionary of Saints. Penguin Books, Middlesex, England. Reprint: 1981.
• Brodrick, James (1952). Saint Francis Xavier (1506—1552). London: Burns, Oates & Washbourne Ltd. p. 558.
• Coleridge, Henry James (1872) [1876]. [archive.org/details/lifelettersofstf01coleuoft The life and letters of St. Francis Xavier] 1. London: Burns and Oates.
• De Rosa, Giuseppe (2006). Gesuiti (in Italian). Elledici. p. 148. ISBN 9788801034400.
• Jou, Albert. (1984) The Saint on a Mission. Anand Press, Anand, India.
• Pinch, William R., «The Corpse and Cult of St. Francis Xavier, 1552—1623,» in Mathew N. Schmalz and Peter Gottschalk ed. Engaging South Asian Religions: Boundaries, Appropriations, and Resistances (New York, State University of New York Press, 2011)

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Франциск Ксаверий
• [www.goacom.com/culture/religion/sfx/francis.html Праздник св. Франциска Ксаверия в Гоа (english)]
• [web.archive.org/web/20011019111550/www.geocities.com/francischinchoy/sfx/sfxarticle01.html св. Франциск Ксаверий и Малакка (english)]
• [www.catholic.ru/modules.php?name=Encyclopedia&op=content&tid=1837 Биография]
• [www.santiebeati.it/dettaglio/25450 Биография]  (итал.)
• [www.jesuit.ru/history/jesuits/Javier.htm О Франциске Ксаверии на сайте иезуитов]

Отрывок, характеризующий Франциск Ксаверий

– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.