Новая национальная галерея

**Новая национальная галерея**
Neue Nationalgalerie
Новая национальная галерея; Neue Nationalgalerie
Дата основания	1968
Местонахождение	Берлин ; Potsdamer Straße 50 10785 Berlin
Директор	Удо Киттельман
Сайт	[www.smb.spk-berlin.de/nng/s.html на сайте Государственных музеев Берлина]

У этого термина существуют и другие значения, см. Национальная галерея.

Координаты: 52°30′23″ с. ш. 13°22′02″ в. д. / 52.50639° с. ш. 13.36722° в. д. ^(G) ^{[www.openstreetmap.org/?mlat=52.50639&mlon=13.36722&zoom=16 (O)]} ^(Я)К:Музеи, основанные в 1968 году

Новая национальная галерея (нем. Neue Nationalgalerie) — художественный музей в Берлине в составе Государственных музеев Берлина, посвящённый искусству XX в.

Здание музея было построено по проекту и под руководством Людвига Миса ван дер Роэ и считается иконой классического модернизма. Наряду с Берлинской картинной галереей и Музеем декоративно-прикладного искусства Новая национальная галерея является одним из основных музейных учреждений в берлинском «Культурфоруме».

Архитектура

Новая национальная галерея — единственное музейное здание, созданное Людвигом Мисом ван дер Роэ в Германии после Второй мировой войны. Строительство музея было поручено именитому немецкому архитектору в 1962 году, когда Мису ван дер Роэ уже исполнилось 76 лет. Строительство было завершено в 1968 году за год до смерти архитектора. Новая национальная галерея — первый музей, открывший свои двери в заново отстроенном «Культурфоруме» в берлинском Тиргартене. В непосредственной близости от неё расположены Государственная библиотека, созданная по проекту Ганса Шаруна, и здание Берлинской филармонии.

В проекте здания Новой национальной галереи Мис ван дер Роэ реализовал свою идею «универсального пространства». На гранитной террасе площадью 105×110 м, выровнявшей лёгкую покатость берега Ландвер-канала, установлен квадратной формы павильон из стали. Длина каждой из сторон квадратной кровли, доминирующей над всей постройкой, составляет 64,8 м, а стеклянные стены главного зала отодвинуты на 7,2 м вглубь здания. С каждой стороны кровля удерживается двумя стальными колоннами, за счёт этого главный зал выглядит единым огромным помещением, которое структурировано лишь двумя свободно стоящими колоннами и несколькими лестницами, ведущими на подвальный этаж. В главном зале проводятся сменные выставки. На подвальном этаже находятся залы постоянных экспозиций. С западной стороны к ним примыкает открытый сад со скульптурами.

Скрытый классицизм в архитектурном решении, предложенном Мисом ван дер Роэ для здания Новой национальной галереи, превращает его в современный вариант античного подиумного храма, где соблюдены берлинские архитектурные традиции, заложенные Карлом Фридрихом Шинкелем и его школой в зданиях Старого музея и Старой национальной галереи.

Здание с успехом используется для проведения выставок благодаря необычному делению пространства в подвальном этаже и монументальному главному залу.

Музей

Новая национальная галерея хранит произведения живописи и скульптуры XX века периода от классического модерна до искусства 1960-х годов, находящиеся в собственности Государственных музеев Берлина. В галерее отчётливо прослеживаются традиции, заложенные немецким историком искусства Людвигом Юсти при создании коллекции в 1919—1937 годах. отдела нового искусства во Дворце кронпринцев, не выдержавшего борьбы национал-социалистов с «дегенеративным искусством».

История возникновения

Решение о создании в Берлине «Коллекции XX века» было принято городским магистратом ещё в 1945 году. Инициатива исходила от Адольфа Яннаша и опять же Людвига Юсти. Закупочная комиссия, в состав которой вошли по одному депутату городского собрания от ХДС, СДПГ и СЕПГ, три историка искусства и три художника, была созвана только в 1947 году. 69-летний Людвиг Юсти, назначенный генеральным директором Государственных музеев Берлина, хотел в первую очередь устранить пробелы в разделе экспрессионизма, однако столкнулся с сопротивлением других членов комиссии, желавших задокументировать современное послевоенное искусство. Выставки в это время проходили в зале Государственного совета в берлинском Городском дворце.

Все усилия по созданию в Берлине музея современного искусства пропали втуне с разделом города и созданием двух немецких государств. «Галерея XX века» заявила о себе вновь уже в рамках городского музея в Западном Берлине в 1949 году, а её фонды пришлось формировать заново, как и прежде руководствуясь традициями, заложенными собранием во Дворце кронпринцев. В целях сохранения преемственности выкупить утерянные экспонаты удалось только в нескольких случаях, как, например, произошло с «Христосом и самаритянкой» Эмиля Нольде. Потери, связанные с утратой произведений художественного объединения «Синий всадник», в полной мере восполнить не удалось.

Экспозиция галереи работала сначала в бывшем здании казино ландвера по улице Йебенсштрассе (нем. Jebensstraße) за зданием вокзала «Зоологический сад», где также размещалась Библиотека искусств, а сегодня находятся берлинский Музей фотографии и Фонд Хельмута Ньютона. В 1953 году в Западный Берлин вернулась часть вывезенных на время войны фондов Национальной галереи, которые сначала демонстрировались в Берлине-Далеме, а с 1959 года — во дворце Шарлоттенбург. Оба учреждения параллельно предпринимали меры для того, чтобы восполнить имевшиеся пробелы в экспозиции классического модерна. Координация деятельности в области закупок Национальной галереи и городской «Галереи XX века» значительно упростилась в 1957 году с созданием Фонда прусского культурного наследия. В 1961 году, когда с возведением Берлинской стены стало понятно, что объединение западных и восточных фондов в обозримом будущем вряд ли состоится, было принято решение о сведении остатков коллекций в представительном новом художественном музее в «Культурфоруме», строительство которого было поручено Мису ван дер Роэ.

Коллекция после 1968 года

Музей торжественно открылся в 1968 году выставкой Пита Мондриана. Первым директором был назначен Вернер Хафтманн, которому удалось создать для публики законченную коллекцию из разрозненных остатков коллекций. В новое здание изначально переехала «Галерея XX века» и все фонды Национальной галереи, а в 1986 году вследствие нехватки места «Галерея романтики» вернулась во дворец Шарлоттенбург, и постоянная экспозиция Новой национальной галереи была полностью отдана искусству XX века.

Бюджет Новой национальной галереи на новые приобретения с самого начала был скорее ограниченным. В конце 60-х годов он составлял около 200 000 немецких марок по сравнению с бюджетом, например, Художественного собрания земли Северный Рейн — Вестфалия, составлявшего 10 млн. Многие картины были приобретены галереей благодаря поддержке фонда берлинских лотерей, а с 1977 года и организации «Друзей Национальной галереи».

Общественность часто принимала самое активное участие в формировании концепции музея и его политике в области закупок. Хафтманну удалось придать чёткие контуры зарождавшейся коллекции и перевести её в международный контекст. Позиция Хафтманна, выступавшего против размывающих границы между жанрами хэппенингов и инсталляций, привела после 1968 года к настоящим столкновениям, закончившимся для музея несколькими разбитыми и даже расстрелянными стёклами.

В 1982 году приобретение музеем картины Барнета Ньюмана «Who’s Afraid of Red, Yellow and Blue IV» было встречено категорическим неприятием бульварной прессы, выразившимся даже в угрозах жизни директору музея Дитеру Хонишу. Картина в конце концов была уничтожена неким студентом. Хониш открыл двери галереи для американской живописи и в частности «живописи цветового поля», сознательно противопоставив её поп-арту, собранному в кёльнском Музее Людвига.

Коллекция после 1990 года

С объединением Германии изменился и облик Новой национальной галереи. Она снова вошла в состав берлинской Национальной галереи на Музейном острове. В 1993 году была произведена реорганизация фондов. Если воссоединение «Галереи романтики» со старыми фондами во дворце Шарлоттенбург и пополнение коллекции классического модерна обошлись без особых хлопот, то интеграция послевоенного искусства из ГДР и Западной Германии оказалась гораздо сложнее. Размещение выставочных экспонатов вызвало ожесточённый протест и привело к так называемому немецко-немецкому спору о картинах, продлившемуся целый год, который подогревали прежде всего оскорбления не признанных государством художников из ГДР и возмущением со стороны ХДС. В настоящее время искусство ГДР в галерее практически не представлено.

После реконструкции Гамбургского вокзала, ставшего Музеем современности и хранящего художественную коллекцию, полученную городом в дар от строительного магната Эриха Маркса, Новая национальная галерея демонстрирует в своей экспозиции исключительно произведения искусства, относящиеся к периоду от классического модерна до начала 70-х годов. За эти пределы галерея выходит только в многочисленных и часто сенсационных специальных выставках-ретроспективах, проходящих в стеклянном павильоне. С февраля по сентябрь 2004 года в Новой национальной галерее демонстрировалась выставка из знаменитого нью-йоркского Музея современного искусства с названием нем. «Das Moma in Berlin» («Moma в Берлине»). С июня по октябрь 2007 года галерея повторила этот успех, приняв выставку шедевров французского искусства XIX века из Метрополитен-музея нем. «Die schönsten Franzosen kommen aus New York» («Самые красивые французы из Нью-Йорка»). Второе крупное приобретение Национальной галереи — Музей Берггрюна — пополнило фонды Новой национальной галереи произведениями искусства классического модерна. В 2008 году палитра представленных в галерее произведений пополнится коллекцией сюрреализма из Музея Шарфа-Герстенберга.

См. также

Напишите отзыв о статье "Новая национальная галерея"

Ссылки

На Викискладе есть медиафайлы по теме Новая национальная галерея
[www.smb.spk-berlin.de/nng/s.html Новая национальная галерея на сайте Государственных музеев Берлина (англ.)]
[www.freunde-der-nationalgalerie.de/ Сайт «Друзей Национальной галереи» (нем.)]
[www.kulturforum-berlin.com/ Официальный сайт «Культурфорума» (нем.)]

Отрывок, характеризующий Новая национальная галерея

Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.

На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.