Орхан I

Орхан I Гази أورخان غازي‎ - Orhân Gâzî<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Улубей Высочайшего Османского государства
1326—1359
Предшественник:	Осман I
Преемник:	Мурад I
Рождение:	1288 Малая Азия
Смерть:	1359(1359) Малая Азия
Отец:	Осман I
Супруга:	1. Аспорча Хатун 2. Нилюфер Хатун 3. Феодора — дочь Иоанна VI Кантакузина
Дети:	сыновья: Сулейман Мурад I Ибрагим Халил Касим дочери: Фатьма Хатун и Шах Хатун
Тугра:

Орха́н I Гази́, Урхан (осм. أورخان غازي‎ — Orhân Gâzî, тур. Orhan Gazi, Birinci Orhan; 1288—1359) — улубей Высочайшего Османского государства и из династии Османов, второй правитель османского государства, правивший с 1326 по 1359 годы. При Орхане были созданы многие условия для превращения небольшого османского бейлика в сильную державу. В 1327 году были отчеканены первые османские серебряные монеты (акче), власть османов в Анатолии значительно усилилась, государственная организация стала более правильной, а армия османов, ранее состоявшая из одной лишь иррегулярной конницы, была реорганизована и пополнилось пехотным корпусом, составленным из янычар. Также Орхан осуществил первые турецкие завоевания в Европе.

Биография

Ещё во время правления своего отца Османа I Орхан играл заметную роль в жизни османского государства. Он руководил осадой крупной византийской крепости Бурса в северо-западной Анатолии. В то время османская армия состояла из одной лишь конницы и не имела осадных машин, без которых штурм хорошо укреплённого города был невозможен. В 1316 году Орхан окружил Бурсу, обратил в рабство местных жителей-христиан и заселил окрестности турками. Город держался десять лет и сдался туркам лишь в 1326 году, в год смерти Османа I. Унаследовав власть в османском бейлике, Орхан перенёс столицу государства в Бурсу (так турки стали называть Брусу). Новую столицу Орхан мечтал сделать культурным центром мусульманского мира: были выстроены великолепные мечети, открыта исламская академия, в которой учились студенты из Персии и Аравии.

Орхан был младшим из сыновей Османа I. Отец сделал его своим преемником за недюжинные военные способности. Старший сын Османа, Алаэддин, увлекался науками и религией, по легенде он отказался от предложения Орхана разделить государство после смерти отца, но принял его предложение стать первым верховным визирем.

Орхан начал реформировать армию, ранее состоявшую исключительно из иррегулярной кавалерии. Был создан пехотный корпус, также при Орхане юных пленников стали обращать в ислам и делать из них воинов. Как и при его отце во владения Орхана в северо-западной Анатолии продолжили стекаться воины газавата со всех соседних турецких эмиратов для сражения с Византией. Армия Орхана состояла из 25 тысяч обученных воинов. Османы продолжили захватывать византийские города в Малой Азии. В 1331 году пала Никея (современный Изник), а в 1337 году — Никомедия (современный Измит). Измит стал первой верфью и гаванью зарождавшегося турецкого флота.

В 1345 году Орхан получил доступ к проливу Дарданеллы, без особой борьбы присоединив соседний бейлик Карасы, ослабленный междоусобными войнами. Тогда же османы вмешались в гражданскую войну в Византии (1341—1347) на стороне будущего императора Иоанна VI Кантакузина и шесть тысяч воинов на Балканы для войны с действующим императором Иоанном V Палеологом. В залог союза замуж за Орхана была выдана дочь Иоанна VI, Феодора. Несмотря на союз с византийским императором Орхан тайно вёл переговоры с сербским царём Стефаном Душаном, который надеялся на помощь турок в захвате Константинополя. Однако этому союзу не суждено было состояться, поскольку византийцы перехватили и убили послов Орхана, которые должны были известить Стефана о готовности османского правителя оказать ему поддержку.

В то же время Иоанн VI регулярно брал османских воинов в качестве наёмного войска в войнах с сербами и болгарами. В 1353 году сын Орхана, Сулейман, прибыл на Галлипольский полуостров, чтобы вступить во владение крепостью Цимпе, обещанный византийским императором его отцу. Вскоре в результате Фракийского землетрясения обрушились стены соседней крепости Каллиполь, которую Сулейман сразу же занял. Полуостров вскоре был заселён турками и стал первой османской территорией в Европе. Потеря Галлиполи стала причиной низложения императора Иоанна Кантакузина, которого подданные обвиняли в продаже Константинополя османам. Однако и император Иоанн V Палеолог, ставший в 1354 году единоличным правителем Византии, был сильно зависим от Орхана. Он не воспрепятствовал дальнейшему заселению турками Фракии, а когда сын Орхана и Феодоры, Халил, был похищен пиратами, он по приказу османского правителя осаждал Фокею, где держали пленника.

Одним из последних успехов Орхана был захват Анкары в 1354 году, находившейся под властью хана Хулагу. Орхан считается вторым из трёх основателей Османской империи, при нём небольшое тюркское племя окончательно превратилось в сильное государство с современной армией.

Литература

• Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
• Кинросс, Лорд. Расцвет и упадок Османской империи = Ottoman Centuries: The Rise and Fall of the Turkish Empire. — М.: Крон-Пресс, 1999. — 696 с. — ISBN 5-232-00732-7.
• Deans, William. [books.google.com/books?id=tkfN0l4cNRoC History of the Ottoman empire: from the earliest period to the present time]. — Edinburgh: Fullarton & Co, 1854. — 322 с.
• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Орхан I

– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.